Рассказывал мне Александр Дмитриевич Балашев, в то время был он генерал-майором, в Ревеле военным губернатором и командующим сорокатысячным корпусом прибрежного войска, что когда английский флот подошел к Ревелю, а наш, за льдом, не мог выйти на рейд, то произошла такая тревога, что не знали, что и делать. Адмирал Нельсон прислал к Балашову просить позволения наливаться водой. На это Балашев отвечал, что не только он не может то позволить, но, ежли бы можно было, он бы лишил его той воды, которую его флот имеет. Нельсон прислал вторительно сказать, что он удивляется таковому отказу, когда мир заключен между обеими державами, в удостоверение чего приедет к нему в крепость без оружия со всеми флагманами и капитанами кораблей. Балашев просил сделать ему сию честь, а сам с донесением отправил курьера к императору, который разъехался с посланным от государя к Балашеву [с известием] о заключении мира.

Нельсон на шлюпках, со всеми им объявленными, прибыл в Ревель и Балашеву рекомендовал своих подчиненных: такой-то — первый атаковал при Абукире французский флот[216], такой-то — первый прошел через Зунд[217] и т. д. Балашев угостил гостей как можно лучше, после чего они отправились на свой флот, и как скоро оный налился водой, то и отправился обратно с положенною с обеих сторон пушечной салютацией.

В августе государь император прибыл в Москву короноваться. Народ встретил его с превеличайшим восхищением, но народ когда не радуется? кричит всем «ура!»: кричал «ура Павлу!», кричал «ура Александру!» и кричал «ура Николаю!». Истинная любовь познается после кончины государей, а не по вступлении на престол.

Торжество коронации было великолепно: Александр, молодой, прекрасный мущина, в короне и мантии, был идеал монарха, обещавшего быть образцом всех государей и отцом своих подданных. После священнодействия коронации к престарелому иерарху, митрополиту Платону, подошед, князь Зубов сказал: «Я думаю, ваше высокопреосвященство устали». — «Очень устал, — отвечал митрополит, — однако ж я думаю, что вы не заставите меня еще так уставать». — «Не беспокойтесь, — возразил ему князь; этот не ваш воспитанник»; ибо Платон был законоучителем Павла I.

В царствование императора Александра многие изданы благотворительные узаконения: уничтожена вовсе тайная канцелярия[218], учреждение министерств[219], университеты в Казани, Дерпте, Харькове, Вильне, Абове, С.-Петербурге, а Московский университет преобразован по особому новому плану[220]; в Москве учреждена медико-хирургическая академия, в Царском Селе лицей, в Петербурге Императорская Публичная библиотека[221]; восстановлено свободное рыболовство по Каспийскому морю, позволено всякому званию людям приобретать земли, а помещикам целыми селениями отпускать крестьян, именуя их вольными хлебопашцами[222]; учреждено управление водяных и сухопутных сообщений; учрежден для дворян 24-летний банк; учреждены военные поселения[223] (которые, дай бог, чтобы для России по времени не были пагубны).

Грузия покорилась добровольно под Российскую державу[224].

Россия пользовалась миром и благоденствием под кротким скипетром государя Александра I до 1805 г.

Император сделал наступательный союз с Австрией[225], чтобы сделать оплот против колоссального могущества Франции. Отправил корпус из 60 т. войск под командою генерала М. Л. Кутузова к соединению с австрийскою армиею в Баварии. Кутузов, прошед Вену, приближался уже к реке Энсу, как узнал, что австрийский генерал Мак в Ульме сдался со всею армиею. Кутузов остановился в Брунау; не оставалось ничего более делать, как ретироваться, но славная сия и примерная ретирада может уподобиться ретираде Ксенофонтовой[226], ибо атакован был всею торжествующею французскою армиею, угрожавшей отрезать все пути к отступлению; но российская армия не только что-либо потеряла, но всегда с большою выгодою сражалась. При Кремсе кн. Багратион поразил маршала Мортье, который на рыбачьей лодке спасся чрез Дунай, и, оставлен будучи прикрывать отступающую армию с 6000 человек, быв окружен тридцатитысячным корпусом Мюрата, пробился и через два дни у Вишау соединился с главною нашею армиею.

Император Александр из С.-Петербурга 9-го сентября отправился к армии; вся гвардия была уже в походе, и разные корпусы сосредотачивались в Моравии.

14 ноября государь прибыл в главную квартиру армии Кутузова, который был усилен знатным числом войск присоединившихся к нему пришедших из России и австрийским корпусом, состоявшим близ 25 т. под командою принца Лихтенштейна, из-под Ульма[227] ускользнувшего.

Кутузов представлял государю, что как Наполеонова армия еще не вся собралась и гораздо слабее австро-российской, то и должно воспользоваться и атаковать немедленно, но государь сказал, что он дал слою гвардии без нее не сражаться; когда же гвардия присоединилась, то уже армия Наполеона была в превосходных силах; почему Кутузов представлял, чтобы ретироваться к подходящим корпусам Эссена и Беннингсена и, соединившись с ними, тогда дать баталию. Государь сказал ему: «Видно, это не бегущих турок и поляков поражать, а здесь ваше мужество притупляется». — «Государь, — сказал Кутузов, — извольте сами располагать атакою, а что я не трус, вы сами изволите усмотреть, что я буду сражаться как солдат, а как генерал я отказываюсь».

На другой день прибытия государя Наполеон прислал поздравить его с прибытием к армии и просил личного свидания, но государь послал вместо себя своего генерал-адъютанта кн. Долгорукого; Наполеон предлагал сделать мир с Австрией на выгодных для нее условиях; но князь Д<олгорукий>, как молодой человек, отверг оный и в запальчивости много наговорил неприятного Наполеону, который сказал: «Скажите Его Величеству, что с соболезнованием принужден продолжать войну».

20 ноября была несчастная и постыдная Аустерлицкая баталия[228], где наши войска претерпели столь сильное поражение, что надолго потеряли тот дух, который их делал непобедимыми. Можно приписать одной только политике Наполеона, что он не разбил русских наголову и дал свободу отступать.

23-го в местечке Галиче отдан был следующий приказ:

«Истощенные силы венского двора, несчастия, постигшие оный, как же недостаток продовольствия, невзирая на сильное и храброе подкрепление российских войск, заставили римского императора на сих днях заключить с Франциею конвенцию, за которой должен вскоре последовать мир[229]. Его императорское величество, пришед на помощь своего союзника, не имел иной цели, как собственную оного защиту и отвращение опасности, угрожающей державе его; видя в настоящих обстоятельствах [пребывание] своих войск в австрийских пределах ненужное, [повелеваю], оставив оные, возвратиться в Россию».

Государь требовал от Кутузова рапорта о баталии Аустерлицкой, но тот отвечал: «Вы сами распоряжались войсками, я не имел ни малейшего в том участия; я завишу от воли Вашего Величества, но честь моя дороже жизни». Государь никогда ему того не простил[230]. Сего же года отправлен был вице-адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин с эскадрою к прежним нашим силам, защищавшим Ионическую республику, и сделан он главнокомандующим над всеми там находившимися морскими и сухопутными силами, коих было около 15 т. Прибыл он туда, приобрел уважение всех тамошних народов, а особливо черногорцев; занял крепостцу Боко-ди-катаро, по своему местоположению неприступную; вопреки перемирия нашего с Франциею и повеления сдать оную французам, удержал за собою. Во многих сражениях с ними под начальством маршала Мармонта герцога Рагузского всегда одерживал поверхность, но уже после несчастного Тильзитского мира[231] Боко-ди-катаро сдана французам. В течении сей кампании два раза одерживал победу в Архипелаге над турецким флотом.