Иван Иванович Меллер отправился сам, приказав нарядить свежие войска. Прибыв в форштат, там встретили его солдаты в разброде: «Батюшка, вели поставить пушки, выломить ворота, мы тотчас крепостию овладеем». — «Хорошо, ребята, — говорил он, — подите назад в ретраншамент, а то вы мешаете стрелять из пушек». И так, мало-помалу, войска приходили в должное повиновение; но лишь только генерал показался на площади против крепости, как роковая пуля попала ему в звезду и прошла навылет наискось через весь его корпус; отнесли его в лагерь, где чрез несколько часов он и умер. Новые войска заняли ретраншамент, а прежние выведены в лагерь. Много было убито и ранено офицеров; нижних чинов убито с лишком пятьсот человек, а ранено еще более; в числе раненых был бригадир Шереметев легко в ногу, однако ж во все время осады Килии не мог служить. Начальство над корпусом принял генерал-поручик И. В. Гудович. На другой день занят был отчасти выжженный форштат, где во время канонады укрывались от ядер. Сделаны были батареи, одна для отдаления флотилии от крепости, а другая — против самой крепости, и кегель-батарея. Канонады были ужасно сильные из крепости и с обеих флотилий, так что, признаюсь, с первой мною вытерпленной я только и думал сказаться больным, а после выйти в отставку. Но, сменившись, стыдно было показать себя трусом; [я] решился продолжать ходить в форштат, но об отставке все еще не отлагал намерения; в третью канонаду уже и то отдумал и так привык к свисту ядер и бомб, как бы бывал на простом артиллерийском ученьи. Ко всему можно привыкнуть, и храбрость также опытом приобретается, как и все другие добродетели. Через шесть дней сделана была бреш-батарея[126] в 60 саженях от крепости, на которой поставлено было десять 24-фунтовых пушек, два картаульных единорога[127], пять мортир разных калибров и 48 кугарновых[128]. Для открытия сей батареи ожидали прибытия светлейшего князя, но чрез пять дней спустя, как он отказался сам быть, произведена была из оной пальба залпами. Командовал оною батареею артиллерии капитан Секерин. В двое суток брешь была сделана; целая башня до фундамента была опровергнута; падением оной ров совершенно был засыпан; уже назначен был штурм, как в ту же ночь турки выслали парламентера, и крепость сдалась на капитуляцию. Гарнизону позволено на их флотилии отбыть к Измаилу, также и всем жителям туркам с их женами, семействами и имуществом, но всех невольников-христиан [должны были] оставить. Поутру четыре батальона вступили в крепость; комендантом сделан был генерал-майор Мекноб; итак, чрез две недели после несчастного занятия ретраншамента Килия взята 18 октября. По занятии которой наша Черноморская флотилия прибыла с запорожцами[129]; ею командовал походный войсковой кошевой Головатый, которого запорожцы не любили за то, что он знал грамоте, называя его «письменным». По занятии Килии полкам: Екатеринославскому, коего светлейший князь был шеф, Конно-гренадерскому и Свято-Николаевскому с осадною артиллериею велено было идти к Бендерам, а прочим войскам к Измаилу, под начальство графа Суворова, идущего к оному с большим корпусом.[130] Его светлость большие тогда делал угождения кн<ягине> Е. Ф. Долгорукой[131]. Между прочими увеселениями сделана была землянка противу Бендер, за Днестром. Внутренность сей землянки поддерживаема была несколькими колоннами и убрана была бархатными диванами и всем тем, что только роскошь может выдумать. Из великолепной сей подземельной залы особый был будуар, в который только входили [те], кого князь сам приглашал. Вокруг землянки кареем поставлены были полки Екатеринославский и Конно-гренадерский, имея ружья, заряженные холостыми патронами, и в сумах по 40 патронов на каждого человека; близ оного карея поставлена была батарея из ста пушек; обоих полков барабанщики собраны были к землянке. Для какого случая, неизвестно, князь вышел из землянки с кубком вина и приказал ударить тревогу, по знаку которой как полками, так и из батареи произведен был батальный огонь; тем и кончился праздник в землянке. Однажды княгиня сказала, что любит цыганскую пляску. Князь Григорий Александрович узнал, что бывшие в конногвардии вахмистры, два брата Кузмины, выпушенные ротмистрами в Кавказский корпус, мастера плясать по-цыгански, приказал за ними послать, и, когда их привезли, одели одного из них цыганкою, а другого цыганом. На одном бале сделан был для княгини сюрприз цыганскою пляскою, и должно отдать справедливости мастерству гг. Кузминых: я лучшей пляски в жизни моей не видывал. Так поплясали они недели с две и отпущены были в свои полки на Кавказ, с тою только для них пользою, что проезд им ничего не стоил[132]. В то время, когда в Бендерах занимались разными праздниками и веселостями, граф Суворов атаковал Измаил, требовал сдачи, а по отказе на третий день взял его штурмом. Крепость важная обороняема была тридцатитысячным гарнизоном; русских же воинов, конечно, менее было сего числа. С нашей стороны потеря была велика: убитых было около 10 тыс. человек, в числе которых был генерал-майор Мекноб, много штаб-и обер-офицеров. При штурме отличил себя Полоцкого полка священник; подполковник Яцунский, командир сего полка, был убит, полк побежал; тогда тот поп с крестом в руках закричал: «Стой, ребята, вот ваш командир» (указывая на крест) — и сам бросился пред полком к крепости; полк пошел за ним, и из числа первых взошел на стену, за что награжден был наперсным золотым крестом на георгиевской ленте[133]. Комендантом Измаила сделан был Михаил Ларионович Кутузов, пожалован был генерал-поручиком, и поручены были ему все войска, занимавшие местность от Килии до Берлата. Граф A. B. Суворов отправился в Петербург, по желанию императрицы видеть сего героя. По взятии Измаила войска введены были в зимовые квартиры уже 23 декабря. Время было прекрасное. Следуя с полком в Ботушаны 24-го, при захождении солнца, сидел я на дворе в одном мундире, распахнувши камзол. Под исход кампании принц Нассау был разбит шведскою флотилиею; на сухом пути тоже не было удачи, и, к общему сожалению, был убит отличных дарований генерал-поручик принц Ангальт-Бернбург, родственник императрицы. В течение зимы с шведами заключен мир; обе воюющие державы остались в границах своих государств в таком положении, в каком были до начатия войны. В начале кампании Кавказский корпус под командою генерал-поручика Бибикова, без повеления и не имея побудительной причины, сделал экспедицию под Анапу и с большим уроном возвратился. Начальство от него [Бибикова] отнято, а корпус поручен генерал-майору Герману, который разбил Батал-пашу, вредившего нам, склоняя черкес к нападению на наши границы. После взятия Килии послан туда главным командиром И. В. Гудович. [1791]. В наступивший 1791 год, в исходе января, его светлость отправился в С.-Петербург, поруча армию, за отсутствием своим, князю Николаю Васильевичу Репнину. В начале весны деланы были две экспедиции за Дунай: генерал-поручик М. Л. Кутузов под Исакчу и Бабадай, а генерал-поручик кн. С. Ф. Голицын под Мачин: и возвратились, имев всюду поверхность над неприятелем. Командующий армиею кн. Репнин стянул все войска к Дунаю и расположился в лагерях по Серету. Главный корпус [стоял] при Галаце; от оного в десяти верстах корпус князя Голицына; от оного большой отряд генерал-майора Милашевича тоже в 10 верстах; от оного в таком же расстоянии при Сербаняштах корпус генерал-поручика князя Г. С. Волконского. Визирь[134] собрал большую армию и расположился в крепкой позиции и укрепленном лагере при Мачине. вернуться Бреш-батарея сооружалась для производства бреши в крепостной стене и состояла из орудий большого калибра. вернуться Картаульный — от «картаун» — немецкий термин, обозначавший отношение длины ствола орудия к его калибру; в России введен графом Шуваловым как мера артиллерийского веса в 1 пуд применительно к единорогам; различали картаульные (т. е. пудовые), полукартаульные (1/2 пудовые) и 1/4 картаульные (1/4 пудовые) единороги; употреблялся недолго. вернуться Кугарновы, правильно — кегорновы мортиры, изобретены голландским военным инженером Мено Кегорном в 1674 г., применялись при осаде и обороне крепостей для обстрела на дистанции до 450 саженей, калибр около 6 дюймов, вес гранаты 16 фунтов. вернуться Запорожские козаки именовались так потому, что жили за днепровскими порогами. С давних времен они зависели от малороссийских гетманов, но, по отдаленности, часто передавались в покровительство Польши, иногда крымским татарам, а иногда туркам. Во время измены Мазепы с ним многие ушли в Турцию. В последнее время они принадлежали России. Сечь их была при устье Самары, впадающей в Днепр. Сечь происходит от слова «засека», ибо они всегда оною укреплялись. Всякой нации люди и всякого звания ими принимались; управлялись они своим кошевым (от слова кош — сообщество запорожских казаков, административно-хозяйственная их единица, род артели.), письменных законов они не имели, но по преданию порядок утвержденный твердо хранили; подобно мальтийским кавалерам, все были холосты; многие из них были женаты, но жены их были в отдалении от Сечи, и не смели их туда привозить; сии поселения вне Сечи назывались зимовьем. Вера их была греко-российская. Церкви их были богато украшены; жили они промыслом рыбным, а более грабежом в Польской Украине, а потому из польских господ в том краю мало живали. Но когда после турецкой войны 1773 года Днепр до самого устья стал принадлежать России, то Сечь [была] уничтожена. Запорожцы употреблялись на службу наравне с малороссийскими козаками, но их флотилии много сделали пользы, а сухопутные запорожцы были самое худое войско, без малейшей дисциплины. Императрица пожаловала им по окончании сей войны на Черном море остров Тамань; названы они уже черноморскими козаками и причислены к Таврической области, но управляются своим кошевым, состоя под ведомством военного министерства. вернуться Туда же светлейший князь отправил трех гвардии офицеров: Ц<ызарского>, Ч<ерткова>, Т<ерского>, присланных императрицею в армию, чтобы они заслужили и омыли своею кровию оказанную ими трусость во время сражения нашей флотии против шведов под начальством принца Нассау. Они, командуя одним судном, в самое жаркое сражение вышли на остров; а сержант гвардии Рунич, бывший на оном, оказал большую храбрость. Принц Нассау, заметя оное, спросил, кто начальник сего судна, и немало удивился, что то был сержант. Спросил: «Где же офицеры?» — и, когда узнал о их подлом поступке, донес государыне. После штурма они все трое получили георгиевские кресты. A. B. Храповицкий, статс-секретарь Екатерины II, записал в дневнике 22 августа 1789 г.: «Приехал вчера Турчанинов от принца Нассау с дополнительным известием о победе, яко самовидец; сказано: Терский несчастный отец! один сын убит, другой… будет наказан за то, что, оставя команду, ушел с галеры. — С галеры «Пусталчи» Преображенские капитан Чертков с прапорщиком Терским и подпоручиком Цызарским ушли на берег при начале сражения. Трое сержантов: Тюнин, Рунич и князь Елымов командовали галерою во время сражения. Они пожалованы гвардии в подпоручики» (Памятные записки A. B. Храповицкого. М., 1990. С.203). вернуться Об ухаживаниях Потемкина за Е. Ф. Долгорукой см. также в мемуарах В. Н. Головиной (История жизни благородной женщины. М., 1996. С.106–107). вернуться Много такового своенравного его обычая случалось в его жизни: так, например, бывши в Петербурге, узнал он, что в Херсоне какой-то чиновник хорошо передразнивает известных лиц; тотчас отправил он за ним курьера; как скоро тот приехал, то и приказал ему передразнивать всех, кого он умел, потом и самого себя. Его светлость, позабавившись таковым дарованием, приказал ему отправиться в свое место. Бывши под Очаковом, услышал он, что некто г. Спечинский, живший в Москве в отставке, знает наизусть все святцы, то есть какого святого каждого месяца и числа. Тотчас он послал за ним; тот, получивши от светлейшего князя приглашение, думал, что как без Ахиллеса не могла взята быть Троя, так и без него не может быть взят Очаков. С восторгом принял он тот зов и при отъезде из Москвы обещал многим свою протекцию и разные милости. Когда он явился к его светлости, то князь его спросил: «Правда ли, что вы знаете наизусть все святцы?» И по утвердительном ответе спросил: «13 января какого святого?» Тот ему отвечал. Князь справился с святцами. «А 10 февраля?» Потом спросил по одному числу в каждом месяце. «Какая счастливая у вас память! Благодарю, что вы потрудились приехать; можете отправиться в Москву когда вам угодно». В бытность мою у него адъютантом, в один день спросил он кофею; из бывших тут один вышел приказать; вскоре спросил опять кофею, и еще один поспешил выйти приказать о том; наконец, беспрестанно просил кофею; почти все по одному спешили приказать по его нетерпеливому желанию; но как скоро принесли кофей, то князь сказал: «Не надобно, я только хотел чего-нибудь ожидать, но и тут лишили меня сего удовольствия». В один день князь сел за ужин, был очень весел, любезен, говорил и шутил беспрестанно, но к концу ужина стал задумываться, начал грызть ногти, что всегда было знаком неудовольствия, и наконец сказал: «Может ли человек быть счастливее меня? Все, чего я ни желал, все прихоти мои исполнялись, как будто каким очарованием: хотел чинов — имею, орденов — имею; любил играть — проигрывал суммы несчетные; любил давать праздники — давал великолепные; любил покупать имения — имею; любил строить дома — построил дворцы; любил дорогие вещи — имею столько, что ни один частный человек не имеет так много и таких редких; словом, все страсти мои в полной мере выполнялись». С сим словом ударил фарфоровою тарелкою об пол, разбил ее вдребезги, ушел в спальню и заперся. Если записывать все его таковые странности, то можно бы наполнить огромный том. вернуться Этим священником был Т. Е. Куцынский. Ему было поручено отслужить благодарственный молебен по случаю взятия Измаила. |
