-Я хочу тебя, и говорю о тебе. Причём здесь моя невеста? М? – он больше не усмехается (кажется, я его чем-то задела), но мне, лично мне, до сих пор больно, хотя бы потому, что он может видеть эффект своего похабного влияния, и я в растерянности – куда складывать эту боль? – Ты вечно такая непокорная – это возбуждает, милая моя Хуан. – Не твоя.
Не твоя милая Хуан. Попробуй заново.
Чонгук отворачивает щёки, по которым я лихорадочно расстроено целюсь. В этот раз моего согласия никто не спрашивает. Воображая себя победительницей, я снова проваливаюсь в карман проигрыша. И в конечном счёте, так или иначе, не понимаю, не могу подобрать поводов, зачем выставлять себя с хорошей благочестивой стороны?
-Я тебе так противен?
Зачем ты это делаешь? Нет. Нет-нет, не так.
Как ты это делаешь?
Я разворачиваюсь спиной и в огромной обиде, показательно шмыгаю носом, но он успевает схватить меня за руку (кто знает – может я сама её подставила?), небрежно и не щадя опрокидывает обратно в трепещущую власть своих прикосновений. Трепещущую - это потому, что меня всю колотит, и дрожью пробирает не хило.
-Хочешь заняться любовью, а не потрахаться? Хочешь, чтобы я целовал тебя нежно.. – обольстительно и порядочно мы ступаем через черту невозврата. Обещания канули, вместе с доверием. - ..за ушком?
Вытеснение критической ситуации – высшая степень нервного всплеска эмоций. Ни о каком успокоении не может идти и речи.
Сразу нервы и пульс повышен – горькость принципа «ненавижу». Чонгук, может, скажешь: «ну чего ты, ну тише». А голос ветра не слышен, он дрожит, он спешит с дождём по крышам. Чонгук, ну чего ты – тише.
-Я.. не хочу тебя. – Мама, я выше.
Я хорошая дочь. (ну чего ты, будь тише!)
Бешено метав глаза, я комкано толкаю блондина на кровать (потому что каким-то волшебным образом мы очутились в спальне), да так, чтобы он провалился в одеяле и сама спотыкаюсь о собственную ногу, чуть не пав к коленям: высокомерным и унизительным. Я бы их погрызла, я бы.. я бы их расцарапала!
(Я бы их не обняла, обещаю.)
Чонгук сузил глаза – принял игру, точнее принял мою борьбу за какую-то игру, и ему так понравилось втаптывать меня на последнее место, что он буквально вжился в столь заманчивую кандидатуру.
-Выглядишь такой помятой. Небось всю ночь с кем-то покуражила?
Мои грязные патлы не совсем возбуждают, правда, Чонгук? Платье кажется тебе не таким новомодным и стильным, не так ли? Вероятно, куртка тебя тоже не впечатлила? Очень жаль (нет). Я всю ночь и день куражила на грани сна и думала, ей-богу, не о тебе.
Чонгук с достоинством принял услуги кровати. Его руки уверенно и максимально медленно потянулись к ширинке, чтобы начать расстёгивать замок тёмных джинс. Откинув голову, он оскалил белозубую улыбку и дал мне картинку для женского ужаса – какая.. же у него красивая шея.
-Нравится? Или сделать вот так? – такая же чёрная футболка с бесчисленным количеством икс перед эль приподнялась, открывая для неподготовленных ровный рельеф пресса. – Так тоже не очень? – поджав губы, он знал, мало того – видел, предугадывал мою банальную реакцию. Предсказуемость – вещь опасная.
Всё было очень.. И единственное, что было не – это я. И прямо сейчас идея пристегнуть руки блондина к прикроватной тумбочке не кажется такой бредовой – надо же, какая я изобретательная. Жаль только, что дура.
-Не возьмёшь меня? Хуан? Я для тебя раздеваюсь. – Чёрная футболка окончательно снята и отправляется отдыхать на кресло – переводить дух от разгорячённого тела хозяина, чтобы после вновь оказаться брошенной и потерянной на полках шифоньера. – Пытаюсь соблазнить тебя.
Ноги, такие же опешившие, потуже укутались в вату, и стоя на одном месте, двигаться были не намерены.
Так и не закончив с ширинкой, Чонгук воспользовался навыками прямохождения (его особая инфекция), и тёмной массивной бурей стал наступать, заставляя отёкшие ступни брести в сторону окна.
Пойманной мышонкой, я приникла к подоконнику и гадала: куда опрокинуть свой взор, или.. кого? То, что достучаться до Чонгука невозможно – продемонстрировано яснее ясного.
Зона комфорта дала трещину, впуская чонгуковский стойкий запах, внося закинутые руки к приоткрытым жалюзям, ещё пропускающим приглушённый свет с улицы, от перемигивающих одиноких фонарей.
Отобрав у меня мои же ладони, мужчина приложил их к паху, показывая лёгкую схему, уча на практике. Я выпустила невольный вздох раньше, чем успела воспротивиться.
-Видишь, это не я раздеваю тебя, а ты. – На ушко излагал краткую инструкцию: как правильно обойти моих демонов и как не. – Это мне стыдно стоять нагишом, а не тебе.
Мы оба справляемся с замком и я молниеносно одёргиваю взмокшую конечность к своему подчинению.
-Это я чувствую себя ужасно и разбито. Я плачу, Хуан. Это всё я. – Перевёртыш чужих чувств так в пору чонгукову положению. А мне так хотелось принять доминирующую роль, и как он же, когда-то, заключив в оковы запястья, развожу их в стороны – пытаюсь посредством искоренить свою беспомощность.
Но она витала повсюду! Она.. смеялась над не моей ролью. Она знала Чона лично и была с ним в приятельских отношениях.
Якобы поменявшись местами, Чонугк не учёл, забыл одолжить мою болезнь, обиду, мой страх – оказаться преданной и брошенной в который раз, страх – так и не стать важным человеком для памяти, и закрепить за собой какое-то клеймо. Но я хорошая девочка, а хорошие девочки не умирают. Не исчезают бесследно.
-Сопротивление бесполезно. – Не своим голосом предупредила я и сама глупая, измеряя бесполезность по чашам Фемиды, подписывала соглашение с душой и разумом.
И до чего же обидно, что они не устояли!
Томительно касаясь кончиками пальцев, осведомившимися простой комбинации, спины и поясницы Чонгука, выводила только мне понятные иероглифы, попутно вспоминая, где ещё на мужском теле можно затронуть по нервным струнам. Да так, чтоб надорвались и лопнули.
Неспешным многовековым упоением обводила подтянутую грудь размазанными кругами – моя неопытность себя сдавала и окрашивала щёки в постыдно ярко-красный. Тропинка опускалась ниже и я уже щупала вздымающийся живот, моливший о сбитом дыхании. В причинении мук – я мечтала стать первой. Такие трофеи у меня не хранились, к сожалению.
-Прекрати, Хуан. Отпусти меня. – Для большего антуража не хватало только хныканья, хотя и слов для бедной сумасшедшей меня вдруг стало слишком достаточно в этой комнате.
Оттянув край резинки трусов, размеренно и с замершими лёгкими торила путь ещё ниже, от чего блондин действительно сможет изнывать от желания, просить моего прощения, покаяться в своём таком развратном и причиняющем незаживающие раны существовании.
-Расслабься, малыш. Всё будет хорошо. – Чонгук очень тихо усмехнулся (как я), повторяя за мной. Ведь моё физическое напряжение ни шло, ни в какое сравнение с моральным, куда тревожно-обстоятельным.
Безрадостно осознавать, что я тоже не ведала, куда направлять страсть и зачем (?) спать в постели одному. Но что ещё более печальней, так это то – что данную суть я копала в единственном числе. Слюна и сперма для Чонгука элементарные и главные катализаторы в понимании тел. И он лучше меня знает (в разы), как ими пользоваться плодотворней для большего удовольствия.
Уткнувшись в кадык Чона, я сомкнула промозглые глаза, и постаралась обрести мужество (своровать точнее). Сейчас я вроде как имела контроль и доминирование, которое таковым принимать было сложно, а частично вообще невозможно.
Подтолкнув Чонгука к креслу и усадив его на него, хоть и не став выше, я несомненно просто сама искала способы удержаться на плоту. А всё это время он не сделал ни одной выпадки или посягательства, и из полуприкрытых век наблюдал за тем, как я себя ломаю - не учусь бороться, как он предполагал, ненормально даже надеяться на это.
Повторно оттянув резинку, я раздвинула чонгуковы ноги пошире, опуская колено между, ненароком как бы касаясь паха. Соприкоснувшись с горячей твёрдой плотью, мы одновременно словили взгляды друг друга и замерли, и если у моего приятеля повисла приятная истома в преддверии чего-то фантастического, то моё лицо разукрасил дикий ужас.
