Мозг лихорадочно пускал догадки, формы решения, ответы на незаданные вопросы (уже продуманные), возможно, лепет о помощи. Подыскиваю умные слова, предотвращающие раздевание во избежание дальнейшей экзекуции, но она не обещает останавливаться, лишь набирает обороты, наводит страх на ужас, мешает шок с удивлением – горький привкус оскомины и липкое ощущение серьёзности, она-то пугает гуще ужаса и сама является её незыблемым началом. Серьёзность сквозила в глазах Чонгука, переполненных тёмным отблеском, потаённым желанием и ещё чем-то отдалённо губительным, как он сам, в общем-то. Тэхён не отставал, сквозил наперебой туда-сюда и контактировал непременно с телом (вероятно надеялся, так заряд бьёт сильнее, по крайне мере попадает недурственно точечно): податливым и слушающим ласки как мелодию, от того такое невыносливое.

«Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины,

ее горбоносый профиль, подбородок мужчины.»

Не придумав ничего посущественней (действенней), я резко ударяю куда-то в область живота брюнету, получая долгожданную короткую свободу, недолго длившегося мгновения. Или совсем не длившегося. Мираж воспалённого воображения. В закрытой комнате мне не хватает воздуха, проходы заперты, ответы съезжены, а мы взволнованы – и есть ли санкции от этой братии? Вопрос с пристрастием и он мне нравится. Риторика разбавит наш оглушённый обухом альянс.

Повернувшись к Тэхёну лицом, я попадаю в сети другой ловушки, ловушки расставленной Чонгуком, давно заждавшимся объятий, таких нежданных и сковывающих движение, сковывающих само существование, отбирающих жизненно необходимый кислород, уже пропитанный едким азотистым, почти смертоносно сбивающим. Понимаю свою оплошность куда замедленней, чем это необходимо и принимаю своё бессилие, это даётся мне куда сложнее. Маневр тот же, но с отличием другого запаха, иного голоса, захвата сильного и палец сплетения. Чонгук добродушно усмехается, доволен своей партией, данному стечению, былой случайности.

Теперь напротив стоит Тэхён, как всегда идеально расчёсанный, но с таким же неправильным блеском в глазах. Он же делает один широкий шаг (одного достаточно) и прикладывает пальцы к моей щеке, чтобы самому насмотреться в лицо трагедии: моей бесточности с иною фракцией. Улыбается Тэхён доброжелательно (впрочем, как всегда - не удивительно), почти губительно и вводит под гипноз – манера преподнести себя вполне безобидная, - но я борюсь и правда, делаю непомерные усилия для сопротивления.

-Хуан, расслабь плечи, - шепчет Чонгук, одновременно стягивая лямку сарафана с плеча, оголяя кожу и продолжая начатый беспредел. А я всё ещё плаваю разобранной массой на недрах сознания, точнее осознания, но и оно уже кончается и не спасает от честности происходящего. Блондин же забавляется, ему по нраву брать пути забвения.

Мы играем по-взрослому и каждый обоюдно отчитывается: Ким усмиряет моё негодование, Чон же напротив, подкидывает масло в огонь своими действиями. И страшно признать и признаться тоже, как тело отзывается и не противится сближению – пугает не напор, а сами убеждения.

Брюнет обхватывает мой подбородок, не давая крутить головой и долго вглядывается, почти зомбирует и прикасается к губам, не обнаружив препятствий. А я бы с удовольствием ему это обеспечила, да только не получается. Нежный и кроткий поцелуй обращается в желанный, сводит шаткое сопротивление на нет и больше не ищет праведность в моём лице: трагедии ли или чего-нибудь поинтересней? А говорил, что с недотрогами не целуется. И кому после этого можно доверять?

«Услышим ее контральто с нотками чертовщины:

хриплая ария следствия громче, чем писк причины.

Здравствуй, трагедия! Давно тебя не видали.

Привет, оборотная сторона медали.

Рассмотрим подробно твои детали.»

Рассмотрим? Пожалуй. Картина маслом, а снизу подпись «читать опасно».

Тэхён сразу проникает внутрь языком и изучает нёбо, не требуя ответа, оваций публики, моей реакции или какой-либо вообще, в основе отрицательной. А я реагирую, и бью, препятствую, пытаюсь вырваться, закончить потуги, и не мирюсь с влечением, лицом трагедии (ну подчеркните это слово!): два профиля мужчины. И, стало быть: кричать, или выкрикивать, и польза есть от этих недовызовов?

Чонгук в это время дышит ровно мне в затылок, ровнее некуда, как под линеечку, мерно и презабавно медленно и полной грудью, что так же сказывается на моей центростремительно растущей веры в Господа и ныне с ним. Его ладонь плавно скользит по талии и опускается всё ниже, исходя из безупречной отработанной теории - под юбку. Я почти не знаю, куда мне деться: скукожиться, заплакать или уступить смирению? Смирению или желанию пока что неизвестно, а даже если станет, то я оставлю без огласки эти выводы. Попытки выявить большее в происходящем занятие не менее глупое, чем происки смысла жизни во всех философских ответвлений.

Подцепив край тонкой ткани сарафана, блондин стал тянуть вверх мою одёжу, снимая с меня мнимый бронежилет, лишая панциря и смехотворной защиты (хоть я в неё и свято верила). Тэхён завёл мои руки, обезвоженные кровью, зато сполна напитанные слабостью и подступающими мокрыми ладонями. Первая вещь была отброшена и я проводила свою оборону коротким взглядом - отвлекаться на посторонние предметы вело к непоправимым ошибкам, мной попросту незамеченным.

Длинные пальцы брюнета беспардонно спускались от ярко выраженных ключиц по грудной клетке, потом по нервно вздымающемуся животу, делая остановочные пункты, чтобы вволю насладиться нетерпением, моей боязнью, непониманием. Резинка нижнего белья цинично посмеялась, отметила свою границу и пожелала отличных сновидений, не стала прощаться долго – мы не сидим в путь дорожку. Чонгук же усмехался в мои волосы, или над ними зашуганными бедными насмехался, пугал безумием, и с максимальным промедлением расстёгивал лифчик, выводя пальцами глубокие ожоги на позвоночных косточках, моливших к выходу из злополучного каркаса. Он мог бы проявить заботу, и не вводить меня в контраст тяжёлой астматической отдышки. И всё же. Всё же. Он вводил с максимальным промедлением.. К молитвам сподобились теперь уже не только косточки, я уповала на коленях и кого-то там просила. И что просила, тоже покрывалось паутинкой времени. Мой паук тем временем крутил у виска. А я что?

Напротив стоящий в это время, не отпуская моих глаз, проникнул пальцами под трусики и, выдержав необходимую заминку, потянул вниз, в свободном спуске по неустойчивым ногам скатилась вещь. Я с ужасом хотела прикрыться, спрятаться, убраться куда-нибудь на Луну, но тёплые губы попросили перестать беспокоиться о такой сущей глупости. Чёткий контур пухлых губ с горячим дыханием, осязаемым притяжением; давно знакомая родинка на кончике носа, под глазом, еле заметная. И если бы не это хорошее зрение, я предпочла бы перестать подмечать индивидуальные знаки, по которым приходится сходить с ума.. Просто так, без повода, по чьей-то неуместной присказки быть чёртовым эстетом. Как - будто мне это сдалось вовеки?!

Чон-чёрт-тебя-побери уже побрал, побрал и продолжал отхватывать мои приглушённые стесняющие постанывания. Я цепко оккупировала его руку, всего одну как перепугавшийся потерянный ребёнок, пока его другая накрыла грудь и перебирала между пальцами набухший сосок. «Ну-ну, тише», «Всё в порядке», « Не волнуйся» и много другое, наобум слепленное из ничего в производстве блондинистой плохой натуры. Цвет краски не причём, когда ты вживаешься в свой неуёмный образ – складываем себя сами, поэтому страдаем. Тоже без причин, как показывает практика.

-Нет.. нет.. – как в бреду повторяла единственные одинокие просьбы, тонущие в суете этой комнаты.

-Нет? – Чонгук укусил меня за лопатку и смял рукой грудь посильнее, словно бы выпрашивая действительность, подтверждая мою полную капитуляцию. И как же ей не быть. – Нет? – целует за ушком, носом проводя контуры от одного плеча к другому. – Совсем нет? – и пока я кое-как пыталась услышать ироничные слова через вакуум недосягаемости, блондин приподнял меня за талию, и я волей-неволей ухватилась за Тэхёна, обхватила его за бёдра, пыталась удержаться, пока выпадает такая возможность с позволения. Чувствовала себя актрисой театра и кино – порнозвездой со стажем, заслуженной и непревзойдённой. И если бы не сумасшедший сценарий, наверно, показала бы растяжку лучше, угол спины попрямее, гортанные стоны погромче, без всяких красных замаранных щёк.