Грюнфильд устало махнул рукой:
- Ладно уж, Михаил Иванович, к топкам или к машинам ступай, бог тебя простит!
Между тем на воде вокруг "Ставрополя" возникло что-то наподобие плавающего базара. Сотни крохотных джонок, заполненных самыми различными товарами, окружили пароход. Наверное, взгляни кто на эту картину сверху, и показалось бы ему: сидит посреди растревоженного черного муравейника огромный черный кот - "Ставрополь".
- Нашалник! Нашалник! Купы, нашалник! - неслось со всех сторон, со всех джонок.
Наиболее нетерпеливые продавцы швыряли на палубу образцы своего товара, и какой-то перезрелый помидор угодил как раз в белый парадный китель Копкевича, который даже взвыл от подобного неуважения.
- У, чертово отродье! - погрозил он кулаком всем джонкам одновременно, не имея возможности установить конкретно личность своего "благодетеля". - Чтоб вам всем провалиться в преисподнюю. Чтоб вам!.. - и тут он не сдержался: добавил нечто куда более крепкое и соленое, нежели простое упоминание имени бога морей. Вслед за этим Копкевич отправился к себе в каюту - переодеваться.
Как ни странно, среди кишащих сплошным роем джонок долго почему-то не появлялся катер с представителем портовой администрации. Он прибыл только около пяти вечера, и толстый китаец - помощник коменданта порта - долго кланялся и по-английски извинялся перед "нашалниками".
- Сегодня пришло много судов, - говорил он, - и было очень, очень много всякой работы.
Китаец жаловался на обилие всяких занятий и как бы вскользь добавил:
- Сами понимаете, начальник, платят мало, платят плохо, службу требуют, а платят мало, плохо. Китай - страна бедная, тут не всем платят хорошо. Многим платят плохо...
Мгновенно и хорошо поняв слишком уж прозрачный намек, Грюнфельд велел погрузить на катер к китайцу заранее приготовленные на этот случай дары: штуку зеленого сукна и ящик спичек, оставшихся еще от последнего колымского рейса.
Помощник коменданта, увидев это, сделался еще вежливей и приятней. Он, конечно же, совсем не это имел в виду, но если господа русские начальники столь великодушны, чтобы оказать посильную помощь бедному человеку, то... Кстати говоря, его зовут Цзян. Именно так называют его друзья, и он хочет, чтобы русские тоже называли его так. Чем он, в свою очередь, может быть полезен славному экипажу замечательного парохода, о котором так много слышал?
Генрих Иванович пояснил, что ему нужна надежная якорная стоянка на довольно длительный срок. Нужно разрешение на связь с берегом и разрешение на право производить свободные закупки необходимого продовольствия.
- "Ставрополю" требуется кое-какой ремонт, - слукавил капитан, - поэтому мы предполагаем пробыть здесь никак не меньше трех месяцев.
- Какой же ремонт? - изумленно вскинул брови китаец. - У нас нет дока! Мы не Гонконг, начальник, мы не ведем ремонтные работы...
- Я благодарен вам за беспокойство, - снова слукавил Грюнфильд. - но мы обойдемся своими силами. Главное, сделайте то, о чем мы только что имели честь вас попросить. И поверьте, друг мой, мы сумеем по достоинству отблагодарить такого честного и добросовестного человека, как вы...
Услышав последнюю фразу, китаец, казалось, мгновенно переломился пополам: его поклоны и изъявления благодарности хлынули неудержимым и бесконечным потоком. Минут пять, если не больше, все окружающие вообще не видели его лица, а только круглую войлочную шапочку на голове.
- Цзян сделает все, - заверил он, покидая "Ставрополь", - пусть только русские начальники подождут денек-другой, а потом они увидят, как все будет сделано.
Когда катер с помощником коменданта отвалил от борта, Грюнфильд засмеялся с чувством облегчения:
- Как вам нравится этот честный взяточник? Кажется, у нас нет никаких оснований для беспокойства.
И только угрюмый Копкевич счел своим долгом сбить настроение капитану:
- Не будем слишком оптимистичны, - сказал он. - Не забывайте о том, где находитесь. И... о знамении в Японском море!
Гость из России
По странному совпадению обстоятельств, именно в этот же день, 4 июня 1921 года, в Чифу прибыл богатый дальневосточный промышленник Алексей Алексеевич Лаврентьев с дочерью Викторией. Остановился он в самом фешенебельном отеле города - "Кантоне". Перед тем, как выбрать апартаменты, долго листал книгу со списками проживающих:
- Я не хотел бы жить рядом с людьми, имеющими сомнительные репутации, - пояснил он портье. - Извините, но я придерживаюсь в своей жизни самых строгих правил.
Наконец после долгих колебаний он все-таки изъявил готовность занять сорок шестой номер, рядом с номером мистера Гэмфри Гопкинса - представителя одной из крупнейших торговых фирм Великобритании.
Номер состоял из четырех комнат, одна из которых по размерам оказалась довольно-таки значительной. Ее Лаврентьев определил как приемную. Самую светлую и уютную комнату отдал дочери, напротив - взял себе. После двух часов перетаскивания и перестановки мебели в соответствии со вкусом нового жильца слуги, наконец, вздохнули облегченно: гость явно выдохся. Сейчас, само собою разумеется, как водится в подобных случаях, он заляжет спать и при этом не забудет потребовать тишины в коридорах.
Но, на удивление, гость укладываться в постель явно не торопился. Уже через пятнадцать минут, оставив дочь в полном одиночестве и даже не позаботившись об обеде, он вышел из своих апартаментов и поинтересовался у гостиничного служащего дорогой в порт.
Там именно его и видел сменившийся после дежурства портье.
- Странный человек этот русский начальник, - рассказывал он потом приглушенным голосом своим сослуживцам, - как бы даже свихнувшийся. Взобрался на холмик и долго-долго осматривал в бинокль стоящие на рейде корабли. Будто бы у нас в городе и окрестностях больше и посмотреть не на что!
Вернувшись около шести вечера в отель, Лаврентьев счел своим долгом немедленно нанести визит вежливости оказавшемуся у себя мистеру Гопкинсу - человеку, как выяснилось, хоть и штатскому, но имеющему большой вес и влияние среди военных как английской миссии, так и китайских. По тому, сколь подобострастно слушали его советы китайские офицеры, можно было принять Гопкинса за генерала или, в крайнем случае, полковника, но никак не за представителя иностранных деловых кругов.
Лаврентьев, великолепно говоривший по-английски, с некоторым даже оксфордским акцентом, и несмотря на несколько великоватый нос и маленькие глазки, оказался человеком в общем и целом весьма и весьма приятным. Настолько приятным, что уже на десятой минуте разговора мистер Гопкинс распахнул полированную дверцу передвижного бара и достал оттуда бутылку виски:
- Выпьем за знакомство? Виски очень хорошо!
Неторопливо попивая обжигающий напиток, гость рассказал англичанину, что он - крупный промышленник из России, имеющий мыловаренные и текстильные производства в Торжке и Омске, а также занимающийся в некоторых размерах производством гвоздей - как простых, так и ковочных.
- К сожалению, мистер Гопкинс, Россия.. - он развел с тяжким вздохом руками, показывая одновременно всем выражением своего лица собственное отношение ко всему происходящему у него на родине. - К счастью, в свое время я сумел поместить значительную часть своего состояния в Северокитайский банк, филиал которого имеется и здесь, в Чифу. И вот, принужденный сейчас, на склоне лет, покинуть дорогую и горячо любимую родину, ищу я места, где можно приклонить голову. Может быть, - кто знает! - именно в этом приморском городке суждено мне найти мое последнее успокоение...
Говорил Лаврентьев несколько возвышенно и высокопарно, но, под впечатлением момента и выпитого виски, мистер Гопкинс свое согласие с каждым услышанным словом подтверждал неизменно кивком маленькой плешивой головы на длинной и сморщенной, словно у индюка, шее.
