11 сентября. Четыре дня простояли из-за жестокого шторма. Приходилось постоянно менять места стоянок. Потеряли, к моему великому горю, второй катер: его сорвало с палубы и тут же раздавило льдами. Сегодня море успокоилось, и мы увидели неподалеку от себя американскую шхуну "Нанук". Она принадлежит тому же хозяину, что и "Элизиф". Ее капитан прибыл к нам и сообщил сведения о состоянии льдов в районе острова Врангеля. Согласно имевшимся у него уведомлениям, поступившим от капитана американского научного судна "Моррисон" господина Бертлета, среди тяжелого льда терпят бедствие две американские шхуны. А положение самой "Нанук" тоже крайне тяжелое. Во время свирепого нажима льдов основные запасы продовольствия, как и у нас, были складированы американцами непосредственно на палубе. Но ветром их скоро снесло на лед, и спасти ни одной консервной банки из них не удалось. Все целиком погибло. Я тотчас же велел отправить половину всего имеющегося у меня запаса муки, жиров и мяса на борт "Нанук". Капитан был очень растроган и хотел заплатить мне шкурками закупленных им песцов и черно-бурых лисиц. Я, разумеется, отказался. Кроме того, мы оказали необходимую помощь "Нанук" имеющимися у нас ремонтными материалами и инструментом.

3 октября. В 17 часов 30 минут снялись с якоря в бухте Лаврентия для следования в Анадырь.

20 октября. Авария! Произошла неожиданная поломка крышки цилиндра высокого давления вследствие обрыва поршневого болта. Судно потеряло управление. Счел необходимым сообщить на борт "Нанук" и "Элизиф", следовавших за нами в Китай, о бедствии. Оба капитана ответили немедленным изменением курса для оказания помощи "Ставрополю".

21 октября. Авральным работам по устранению аварии серьезно мешает сильная качка. Для ее уменьшения велел поставить паруса. Помогло. Палубной команде дал указание изготовить плавучий якорь, который и был готов к четырем часам утра. Но воспользоваться им не пришлось: через час машине был дан малый ход. Снова вошли в связь с американцами, поблагодарили за готовность оказать нам помощь. Они вернулись, выразив свое удовлетворение, на прежние курсы. Идем малым ходом, но идем все-таки вперед!

25 октября. Перед нами - снова Хакодате! Ветер уже основательно пахнет родным Владивостоком, домом, и настроение у матросов по этому поводу самое великолепное.

30 октября. Сегодня в 22 часа 35 минут прибыли во Владивосток. Еще один ледовый рейс завершен нашим судном вполне успешно.

...Перефразируя известную поговорку, скажем, что гора с горой, и точно не сходятся, а вот пароход с пароходом - всегда сойдутся. Так спустя семь лет после полной трагизма и горя стоянки "Ставрополя" в Чифу его команде представился случай отблагодарить команду шхуны "Нанук", ответив, по замечательной морской традиции, добром на добро.

Неизвестность

На свете нет ничего хуже неизвестности. Потому что, пребывая в ней, человек постепенно теряет веру в собственные силы, а такая потеря практически невосполнима.

Ежедневно по нескольку раз встречаясь с каждым из небольшой команды "Ставрополя", Шмидт с тревогой замечал, как неумолимо ложится на лица печать опустошенности и какого-то непонятного безразличия к своей собственной судьбе. Напрасно заходил он вечерами в кубрик, пытаясь рассказами о путешествиях и приключениях на море заинтересовать людей, как это всегда бывало прежде. Его слушали, но в конце рассказа, против обыкновения, не задавали больше вопросов, не обсуждали услышанного. У всех в мыслях клином сидел один-единственный вопрос: когда?

- Когда же? - спрашивали иногда и у капитана. - Когда прогонят беляков с Дальнего Востока?

И Августу Оттовичу не оставалось ничего другого, как только довольно неопределенно пожимать в ответ плечами:

- Не знаю, дорогие мои, ничего толком не знаю. Но твердо верю в одно: недолго ждать нам осталось, недолго мучиться.

Но месяц по-прежнему пролетал за месяцем, и силы людей - физические и нравственные - приближались к пределу допустимого. То и дело среди отдельных членов команды вспыхивали трудно объяснимые ссоры из-за сущих пустяков, на палубе слышались крики, нецензурщина. Последнее, по мнению капитана, на уважающем себя судне было особенно нетерпимым. И поэтому Шмидт вынужден был пойти на крайнюю меру. Собрав весь экипаж наверх, он стал перед строем и произнес веско и коротко:

- Предупреждаю как капитан. Ругань на борту - исключение в Русском добровольном флоте. У нас же она, к сожалению, становится правилом. Тот, кто отныне станет материться в присутствии товарищей, будет мною с разрешения судового комитета списан на берег. Безобразий на борту не допущу и терпеть их не намерен. Мы - коллектив людей, объединенных в силу сложившихся обстоятельств общей сложной работой и общей ответственностью. Давайте же относиться друг к другу культурно, с приличествующим нашему положению уважением. Вопросы у кого-нибудь есть?

Ответом ему послужило лишь молчание: вопросов не было. Люди расходились, понурив головы, никак не реагируя на услышанное. У Шмидта тоже на душе скребли кошки, но он понимал: нельзя, ни в коем случае нельзя расслабляться, давать себе хоть малейшие поблажки! Вызвав в каюту радиотелеграфиста и боцмана, капитан, как всегда, сначала поинтересовался у Целярицкого:

- Что нового?

Радиотелеграфист молча мотнул головой: как всегда, значит, ничего, эфир безмолвствует. Шмидт отпустил его усталым движением руки. А потом, оставшись вдвоем с Москаленко, обратился к нему на "ты", что бывало крайне редко - только в особых случаях.

- Понимаешь, Иван, - сказал он. - Положение наше, что и говорить, хуже губернаторского. Аховское положение, можно сказать. Но только все равно надо что-то придумать, чтобы поднять настроение у команды. Ты подумай хорошенько над этим делом, Ваня.

И Москаленко подумал. Выйдя вечером на палубу, капитан вдруг с удивлением услышал, как на корме чей-то сильный и чистый голос старательно выводит знакомую всем матросскую песню о гибели легендарного "Варяга":

Плещут холодны волны,

Бьются о берег морской,

Носятся чайки над морем,

Крики их полны тоской.

Носятся белые чайки,

Что-то встревожило их,

Чу!.. загремели раскаты

Взрывов далеких, глухих.

Пройдя на корму, он увидел сидящего на канатной бухте Москаленко с гитарой в руках. И, моментально поняв задумку боцмана, капитан уселся рядом с ним и во всю силу своего не ахти какого уж и могучего голоса подхватил:

Там, среди шумного моря,

Вьется андреевский стяг,

Бьется с неравною силой

Гордый красавец "Варяг".

Сбита высокая мачта,

Броня пробита на нем,

Борется стойко команда

С морем, врагом и огнем...

Прошли считанные мгновения - и вокруг них было уже около двух десятков человек - почти все свободные от вахты.

- Подхватывай, братишки! - озорно выкрикнул, особенно сердито хватив по струнам застонавшей от такого усердия старенькой гитары, Москаленко. - Давай покрепче!

И поплыло над водами китайского залива Печжили русское величественное и грозное:

Пенится Желтое море,

Волны сердито шумят,

С вражьих морских великанов

Выстрелы чаще звучат.

Песня ширилась, набирая необыкновенную силу, и, заслышав ее, в изумлении останавливались на берегу застигнутые ею прохожие.