- Выход? - капитан поднимался и снова устало опускался на разостланные в яранге теплые оленьи шкуры. - Я твердо знаю, что какой-то выход непременно есть.
Как истинный моряк-полярник, Грюнфильд с юношеских лет усвоил одну простую и одновременно сложную истину: безвыходных положений на свете не бывает. Но они, положения эти, обязательно появляются, как только человек теряет волю и опускает руки.
И, как ни удивительно, и на сей раз выход тоже был найден. Правда, не тотчас, а почти сутки спустя. К капитану по собственной инициативе подошел Целярицкий и молча протянул ему исчерченный карандашом лист бумаги. Генрих Иванович взглянул на него, ненадолго задумался, а потом лицо его посветлело.
- Молодец, братец! - восторженно воскликнул он. - Исполнено не хуже, чем в императорском театре! И сколько же, по-твоему, понадобится людей, чтобы оперативно смонтировать сию установку?
Радист неопределенно пожал плечами:
- Человек десять-двенадцать, никак не больше.
- А по времени?
- Пары дней, полагаю, хватит...
В тот же день со "Ставрополя" сняли рулевое колесо и динамо-машину. С помощью хитроумной системы, состоящей из вала и передаточного механизма, прямо на льду соорудили установку, которой кто-то мгновенно дал название чертовой машины. С помощью кабеля ее соединили с радиорубкой парохода, и Алексеев, дабы поддержать состояние всеобщей приподнятости, торжественно перерезал ножницами "ленту", протянутую у колеса:
- Прошу почтеннейшую публику ознакомиться с удивительными последними достижениями современной отечественной техники!
Несмотря на то, что роль ленточки выполнял самый обыкновенный телефонный провод, а на улице стоял сорокаградусный мороз, раздались дружные аплодисменты.
- К штурвалу! - торжественно скомандовал Алексеев. - Даешь энергию на нужды Норвегии.
Чтобы обеспечить необходимое напряжение, по подсчетам Рощина, предстояло вертеть этот самый штурвал не менее двадцати пяти оборотов в минуту. Дело это оказалось далеко не таким уж простым и легким: буквально через десять минут от первой смены матросов повалил пар, и они сбросили полушубки на лед. Но зато восторгам не было конца, когда появившийся у борта парохода радист поднял обе руки кверху: аппаратура заработала.
Сутки прошли в тревогах: радисту никак не удавалось установить связь с континентом. Несмотря на все его старания, эфир упорно безмолвствовал.
- Так мы долго не протянем, - тяжко вздыхал Грюнфильд. - Подобная физкультура команде скоро окажется не по силам...
Но, как иногда случается в жизни, помощь пришла совершенно неожиданно, и оттуда, откуда ее никто не ожидал. Вернувшиеся с охоты мужчины стойбища, столпившиеся вокруг машины, долго и восторженно щелкали языками, глядя на горящую контрольную электрическую лампочку. Крутят колесо матросы - горит удивительная штуковина, перестают крутить - гаснет.
Наконец, из их толпы вперед, к чертовой машине шагнул какой-то парень. Он нерешительно протянул руку к колесу, робко посмотрел на Алексеева. Тот только безнадежно махнул рукой:
- Ладно уж, покрути немножко, коли тебе и вправду так хочется...
Чукча ухватился за рукоятки и с таким усердием завертел колесо, что лампочка, под общий гул зрителей, загорелась ярче прежнего.
- Началник! - истошно завопил, рванувшись вперед, еще один из охотников. - Началник! Моя тоже будет клути колесо! Позволь, началник?!
Словом, чертова машина с этого момента больше не знала ни минуты роздыха: чукчи, сменяя друг друга, не отходили от нее ни на шаг. Сам этот нехитрый производственный процесс, как видно, доставлял им огромное и неподдельное удовольствие, а усердие их только утроилось, когда расчувствовавшийся капитан приказал выдать каждому из охотников по стакану огненной воды. Водка вдохновила чукчей, как вдохновляют аплодисменты не слишком избалованного ими артиста.
- У-э-э-эх! - пронзительно взвизгнул один из работников, и все остальные, дружно подхватив клич, снова направились было к машине. Алексееву стоило немалого труда умерить их трудовой пыл:
- Сейчас не надо, други мои! - пояснил он умоляющим голосом. - Сейчас надо спать, по ярангам идти. Отдохнем немного, опять крутить будем. Потом поработаем, други мои!
Но даже целая неделя усилий не принесла команде ничего нового: связи с Большой землей по-прежнему не было, а надежд установить ее оставалось все меньше и меньше... Единственное, что обрадовало всех, - услышанная по радио весть об установлении Советской власти в Анадыре. Обсуждали ее на все лады, судили, рядили и комментировали каждый по-своему. Конец дебатам положило еще одно, не менее сенсационное и удивительное происшествие: в стойбище пришли двое моряков с "Мод". Гансен и Вистинг - так звали норвежцев - были посланы Амундсеном на поиски возможно зимующих в Арктике судов. После встречи и беседы с ними капитан только головою вертел от изумления:
- Понимаете ли вы, какая это удивительная вещь! - в который уже раз говорил он своему старшему помощнику. - Этот знаменитый норвежец, как видно, и вправду родился в рубашке. Он ведь решил найти иголку в стоге сена, да еще и среди темной полярной ночи. И нашел! Можете представить себе подобное чудо - он нашел эту самую иголку!
...После полумесяца бесплодных попыток установить связь с американским побережьем капитан Грюнфильд полностью осознал всю их безнадежность.
Снова собрался в его вместительной яранге "военный совет", снова начались мучительные поиски выхода. Ясно было только одно: норвежцам нужно пробираться в Анадырь. Только оттуда, используя мощную береговую станцию, можно будет перекинуть радиомост на Аляску. Но как это сделать?
Решено было купить у чукчей две собачьи упряжки: одну - для путешественников, вторую загрузить провиантом и кормом для собак.
- Думаю, что хорошие деньги помогут уговорить чукчей дать норвежцам и проводника, - сказал Алексеев, - да вот только беда: в нынешнее тревожное время они, несмотря на отсталость, признают только золото. У норвежцев его нет вовсе, а у нас - кот наплакал. Но лично у меня два золотых червонца наберется...
- В чем же дело, давайте сбросимся! - воскликнул Москаленко. - Бог с ним, с тем золотом, речь о судьбах человеческих идет. Я вот сам, к примеру, семь золотых припрятал. Но ничего, дело наживное, потом еще подсоберу. Давайте, Генрих Иванович, я сам с матросами поговорю.
Вечером Пяну, внимательно выслушав просьбу команды "Ставрополя", задумчиво и долго смотрел на положенную у его ног небольшую кучку золотых и серебряных монет. Потом неожиданно спросил, повернувшись к Алексееву:
- Твоя блат есть?
- Он, видимо, интересуется, имеешь ли ты брата, - попытался расшифровать странный вопрос капитан. - Зачем ему это?
И Грюнфильд сам ответил за помощника:
- Имеет он брата, Пяну. Старше его лет на пять.
- Твоя тоже белеет с блата золотой за доблый дело?
- Ну уж! - возмутился Алексеев от одного подобного предположения. - Еще чего старик выдумал! Разве с брата за услугу деньги берут?
Пяну снисходительно улыбнулся и, кивнув понимающе головой, отодвинул осторожно деньги от себя подальше. Потом встал и торжественно произнес:
- Чавчу и лусский, - он ткнул морщинистой рукой в грудь сначала себя, а потом Алексеева, - и есть блатья. Моя - твоя блат, твоя - моя блат! Моя не белеет от блат деньги. Моя дает блата собак, дает налты, дает еда, дает пловодник. А золото моя не белеет...
Алексеев порывисто сделал шаг вперед и обнял старика, который был на две головы ниже его самого:
- Спасибо тебе, брат! Огромнейшее спасибо!
И все чукчи, как завороженные, смотрели на эту необычную сцену. Никогда еще ни один белый не обнимал ни одного чукчу, не целовал его, не называл своим братом!
...Провожали маленькую экспедицию торжественно, с троекратным ружейным залпом.
- Бог вам в помощь, друзья, - сказал на прощание краткую речь Грюнфильд. - Думаю, что придет время - еще встретимся. У русских говорят: мир тесен...
