Вернувшись домой, ужинаю разогретой пастой и вливаю в себя литр сока, выжатого с утра заботливой Верой Петровной. А после, сытый и все равно недовольный, иду принимать душ. Говорят, вода должна напряжение с тела смывать, как бы ни так. Вылезаю, встряхнув мокрыми волосами, заваливаюсь в кровать, включив какую-то тупую киношку. Спать еще слишком рано, делать нечего, настроение на нуле. Кручу в руке телефон, оставляя отпечатки пальцев на дисплее, смотрю фотки, не так давно закинутые. Гера в клубе, в огромном скоплении народа, с прикрытыми глазами танцует, Гера на сцене без майки, вспотевший, орет в микрофон. Гера там… Гера сям…

Засматриваюсь на него, увеличив фото, приблизив максимально близко его лицо. Телефон на секунду потухает, а после заливается звонкой трелью. Незнакомый номер высвечивается на мигающем дисплее. Громкий женский вокал раздирает динамик, а я думаю: взять или не взять?

Когда слышу его голос в трубке, замираю, не веря до конца. После же, когда он прокашливается и убивает мои сомнения, сразу сказав, кто он, я расплываюсь в улыбке. Дабы скрыть свою бурную реакцию, пытаюсь поддеть. Пришедший в ответ смех с хрипотцой, бархатный, ласкающий приятной волной, проходится по телу. Это приятно — слышать его голос, дыхание. Этого мало, но это все, что есть у меня сейчас…

— Искал меня? — спрашивает ехидно, я даже представляю его выражение лица в данный момент. Наглый, дерзкий и на губах усмешка. — И стопроцентно подумал, что я сбежал, — добавляет со смешком. — Слишком много чести для тебя было бы, Мистер «я напрочь провонял апельсинами». Ты знаешь, что я их ненавижу? Все гребанные двадцать три года, а сейчас сижу и ем, как чертов наркоман, нюхая эту блевотную кислятину, — вздыхает. А я еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. Выдал ведь тираду, пиздец какую, впервые слышу от него более пары слов одновременно.

— Я слаще, — улыбаюсь откровенно по-идиотски и радуюсь, что ему не видно моей прихуевшей рожи.

— Знаю, потому и говорю, что настоящие апельсины блевотная кислятина, — опять смеется, но кажется, немного нервно. Создается впечатление, что любое неправильно и не к месту сказанное слово может все нахуй испортить, а мне такого счастья не надо. Совершенно не надо.

— Соскучился? — впору прикусить себе язык, хотя… мне в самом деле интересно, что же он ответит.

— Играешь не по правилам, блондинка, задаешь вопрос, не ответив на сказанное ранее.

— Зачем спрашивать, зная ответ? — игнорирую шпильку.

— Походу, звонить тебе была хреновая идея, — слышу хлопок. Дверь? Окно? Бля, как же бесит, что я его не вижу, не знаю, в чем он, как он, где он, с кем, черт возьми? Просто слушаю каждый шорох и его дыхание, что вибрацией по телу проходится.

Я одержим тобой, сука… но это страшно, даже думать такое чертовски страшно, не то что говорить вслух.

— Искал… — шумно выдохнув, признаюсь, словно в собственном грехе. — Еще как искал, — уже громче говорю, радуясь, что соединение не разорвано. Мостик такой шаткий от него ко мне, и я балансирую похлеще циркачей на этом тоненьком, хрупком построении.

— Почему или для чего?

— Хочу… тату доделать.

— Мастеров в салоне несколько, есть и получше меня, — хмыкнув, отвечает, по голосу слышу, что он не слишком довольный. — Не люблю в людях трусость, хотя порою сам такой.

— О чем ты?

— Просто скажи: Гера, я тебя хочу, так же сильно, как ты хочешь меня, и прекрати играть дурку. Ага?

Теперь мой черед смеяться. Причем искренне и заливисто. Я банально не знаю, что ему ответить, ведь прав же, гад, хочу его, только не знаю, что больше — трахнуть или целовать… Хотя нет, знаю. И то, и то, а главное — много и долго. Я уже истосковался вконец по этой заразе.

— Смеешься, скотина? А мне не смешно, я ж натуралом всю жизнь прожил, педиков на дух не переносил, а тут мало того, что два друга в голубую гвардию свалили, теперь и я такой… Пиздец, приехали.

— Ты всегда такой разговорчивый по телефону?

— Нет, да, не знаю. Я по телефону разговариваю слишком редко, чтобы сравнивать. Одно знаю точно: в жизни я бы не сказал многое из того, что хочу.

— Дрейфишь?

— Нет, смысла не вижу душу открывать тому, кого не знаю практически. Ну, кроме имени, возраста и дерьмового характера.

— Ты мог спросить все, что тебя интересует.

— Меня интересует: какого члена от тебя форсит апельсинами за километр?

— Люблю их с детства. В любом виде.

— Даже гнилые? — хохочет после того, как сделал пародию на рвотный позыв.

— Чего не знаю, того не знаю. Гнилые не пробовал, — пожимаю плечами, что крайне глупо, он ведь меня не видит. — Ты скоро?

— Неделя. Не терпится? — Перестаю его понимать, он то смеется и сводит все в шутку, то резко серьезный, даже излишне. Странный. Язвительный, но, сука, так тянет, что невозможно. Неделя — это так… много и мало.

— Приезжай сразу ко мне.

— Не-а. Ты ко мне. Будем тату доделывать, — издевается.

— Окей, я к тебе. Стандарт набор? Цветы, бутылка, презервативы?

— Первые два пункта смело вычеркивай. Цветы не жалую, бухать не хочу, а вот последнее прихвати, мало ли… совращу тебя, — последнее шепотом, а у меня волосы на загривке встают, и картинка в мозгу так некстати всплывает.

— Я не буду сопротивляться.

— Эй, ты там что, заигрывать начинаешь? Прекрати!

— Кайфолом.

— Нет, просто заебало дрочить в душе. Чем я сейчас и займусь. Радужных снов тебе, блевотина.

Разве можно такое говорить, а после сразу отключаться? Это же пиздец! Гребаный, мать его, пиздец. А из песни слов не вырвешь. Гера в душе… Соблазнительно облизывающий пересохшие губы, с черными дорожками стекающего грима по щекам, глотающий стоны, впивающийся пальцами себе в шею, в волосы, оттягивая, прогибаясь в спине. Блять…

Сажусь на кровати, забиваю его номер и откидываю телефон в сторону. Молодец он, ничего не скажешь. Раззадорил и трубку положил, оригинальное такое у него «спокойной ночи». Как теперь спать-то? Правда ли пошел в душ? Один ли он в нем будет? И как, сука, протянуть эту неделю?..

Утыкаюсь в подушку, пытаясь под бормотание телика уснуть, обычно помогает, но не сейчас. Образы, один ярче другого, рисует воображение. Голос слегка охрипший, будоражащий, все еще звучит в ушах и, как ни странно это в конце концов убаюкивает.

…

Звонок вырывает из сна. Раздражает… Поднимаю, не глядя, кто там, с твердым намерением послать.

— Кто ты, смельчак? — недовольно спрашиваю. Открыв глаза, смотрю сколько времени. Полчетвертого, я ебу!

— Спишь? Так вставай, блять, и вали в аэропорт, — быстро проговаривает Гера, пытаясь перекричать ветер.

— За хуя мне в аэропорт? — не врубаюсь спросонья.

— Сука, холодно здесь, приезжай, или я назад полечу. И тату тебе добьет бомж привокзальный.

— Э-эй, стоп, уже еду, — скатываюсь клубком с кровати, на ходу натягивая попавшие под руку джинсы.

— Я у кафешки буду, — кидает и отключается.

Доезжаю рекордно быстро, играет на руку то, что еще слишком рано и движения почти нет. Сон как рукой сняло, в предвкушении встречи адреналин зашкаливает в крови. От него же можно чего угодно ожидать, ведь еще ложась, я с тоской думал, как выдержать неделю, а тут по прошествии нескольких часов он здесь, и сразу же звонит мне. Приятно. Неожиданно. Интригует.

Выхожу из машины, кручу головой по сторонам, высматриваю и нахожу его темную фигуру у входа кафе, с сигаретой в руке и чемоданом под жопой. Подхожу близко, очень близко, и мы с минуту молчим, тупо глядя друг на друга. Не знаю как у него, а у меня сердце галопом заходится. Эйфория накатывает, обволакивает. Руки так и зудят от желания притянуть его и сдавить в захвате до хруста костей, но я стою, не двигаясь… а он сидит напротив, касаясь ногами моих коленей, смотрит снизу вверх из-под челки. Бледный, с покрасневшим носом и губами, зализанными вконец.

— Чего так долго? Я в сосульку превратился, — встает, потирает руки, недовольно смотрит, кривится.