- Краткость не всегда уместна. Не сейчас. Уж лучше молчать, чем вот так. Лучше и не начинать это все, не бередить, если тебе нечего сказать, - мои руки, сжимающие его, холодеют или мне кажется? А ноги затекли, колени ноют, а голени так и вовсе неметь начинают. Нет, не встану. Приросту. Прилипну к чертову полу. Впитаю в кожу горечь его взгляда. Разочарованность. Просто вберу в себя, если позволит, но говорить я не могу.

Тянусь к губам, на которых усмешка ненатуральная. К губам, которые отчуждением веют, несогласием. И касание получается странным, словно статую целуешь. Да, мягко, да, тепло, но жизни нет, как и ответа.

- Я не знаю, что ответить. Что вообще здесь нужно и правильно говорить.

- То, что чувствуешь. Что внутри, в голове и сердце.

- Прости, - опускаю голову и кладу на наши с ним все еще сцепленные руки. Закрываю глаза. Прогоняю из себя этот мотив, что покой отобрал, гоню его поганого подальше, умоляю исчезнуть, потому что потеряю то, что слишком важным стало. – Не получается, - выдыхаю невпопад. Открываю глаза, целую его руки. – И спасибо, - добавляю, вставая, прерывая наш контакт, уходя. Снова сбегая. Но я должен освободиться от того, что засело внутри, иначе рехнусь.

Сбегаю по лестнице, наплевав на лифт. Не хочу курить. Не хочу такси. Ничего не хочу, только листок и ручку, пусть она и пишет с перебоями. Скребет бедную бумагу, оставляет след, но без чернил. Забываю на работе все - И косуху, неизменно висящую на стуле, и телефон. Все забываю. Только мелочь в кармане, бумажник с карточкой и потрепанный блокнот с погнутой ручкой.

Рвусь домой. Пешком. Так ни разу не быстрее, но я не хочу терять и минуты на ожидание автобуса или звонить Максу, ничего не хочу. Я просто стремлюсь попасть домой. Сейчас же.

Не выдержав, останавливаюсь во дворе, через который не раз уже ходил. Сажусь на лавку, даже не посмотрев, чистая ли та. Дрожащей рукой начинаю записывать то, что колоколом в голове бьет, психую, трясу ручку, которая писать отказывается. Лезу за телефоном, думая там забить строки, но его нет. В досаде пинаю ту самую лавку черным ботинком. Ищу сигареты, помятую пачку, что нагло забрал у Маркелова. Закуриваю и дальше двигаюсь к дому.

Долго. Потеряно много времени. Похуй.

Не разуваясь. Не переодеваясь. Не обедая, не ужиная. Не принимая душ. Не разговаривая ни с кем. Игнорируя звонки в дверь и звон домашнего телефона, о существовании которого давно забыл. Пишу. Перечеркивая слова, что вдруг оказались не столь подходящими. Перебирая струны незажившими пальцами, чувствуя дискомфорт в теле, зато душа… поет. По-настоящему. Это один из тех самых подъемов, когда все мчится вперед. Когда ты ничто по сравнению с этой волной. Она уносит. Она подхватывает, и ты пока не выплеснешь, не сможешь думать ни о чем.

Господи, да я эмоциональный оргазм ощущаю. У меня душа уже трижды кончила, пока я играю. То, что мое родное. До последнего слова, ноты, аккорда. МОЕ. Личное. Прочувствованное. Живое.

И пачка сигарет уже скурена. И темно за окном. А желудок болит, глаза режет, голова как воздушный шар от передоза информации. Мне хуево. Банально хуево, я взорваться готов. Но именно сейчас я абсолютно готов продолжить наш с Тихоном разговор, выложить все, как на духу, высказать, выплеснуть, выпотрошить внутренности, душу, сердце, мозги, а его нет.

Он ли звонил в мою дверь? Приходил ли вообще? Или же у меня на чаше весов Маркелов или музыка, а перевесил не он?

========== Тихон ==========

С ним сложно - это неоспоримо. С ним странно. Всегда в напряжении. Под градусом кипения. Где-то на самой грани. С ним надрывно, словно в подвешенном состоянии двадцать четыре часа в сутки, на тонком тросе бултыхаясь над бездной. С ним в постоянном ожидании повторного отказа. По правде говоря… с ним откровенно хуево, но без него никак. Совсем никак. Потому как сейчас, когда он так близко, так доступен и не выказывает сопротивления, после того, как он вернулся в мою жизнь, пусть и всего лишь обстоятельствами, а не пылкими чувствами, отказаться от него, от возможности быть рядом нет ни сил, ни желания.

Это стало сильнее меня. Чертовой зависимостью. Болезнью. Помешательством. Глубоко вырытой ямой, откуда хода нет. Я искал… Это чертовски страшная, вечно-неутолимая жажда его. Его тела. Его души… А молчать я устал. Бояться прекратил, ведь ты не удержишь в руках ветер, как и песок, он ускользает вне зависимости от того, сколько тобой приложено усилий, чтобы его остановить. Таков и он… Он рядом, пока ему это действительно нужно, надеюсь, что нужно.

Я заговорил. Приоткрыл створки собственной души. Впустил. А в ответ получил лишь «прости», последующее «спасибо» и звук закрываемой двери собственного кабинета. А после… тишина, известие о том, что Филатенков покинул здание и не отвечающий несколько часов на все мои девятнадцать вызовов телефон. Только вот волнения не было, я был стопроцентно уверен, что Гера в порядке, более того, он, скорее всего, попросту решил взять тайм-аут, подумать, обдумать или отдохнуть от текущей ситуации. Мысли о страшном, пугающе-паническом не наведывались в голову, во мне теплилась твердая уверенность… что он хочет побыть один, либо побыть без меня.

Он меня озадачивал. Молчаливость, ему не присущая, отсутствие всякого сопротивления, или же наоборот - прямолинейность и проявление инициативы ставило местами в тупик. Удивляло… но одновременно меня радовал тот факт, что он не собирается бежать. Смирился. Принял. Проникся. Надолго ли?.. Но это, я думаю, неважно, минуты счастья не принято считать. Их будет ровно столько, сколько должно быть, и продлить возможно лишь по желанию обоих. Именно обоих. И Богом клянусь, я бы полжизни отдал и душу в придачу, чтобы еще раз услышать его «люблю». Долгожданно-пугающее. Ошарашивающее. Греющее… заполняющее прорехи в истерзанной тоской душе. Латая потрепанное сердце. Я хочу услышать его шепотом и криком. Стоном… с улыбкой или серьезным лицом. С поволокой желания, на срыве… в глаза, на ухо или куда-то в шею. Чтобы оно проскользнуло дыханием по коже, взбудоражило, не отпустило, намертво в меня влипло. Я хочу запомнить, как он говорит это в истерике, или осознанно и спокойно. Я просто хочу снова услышать от него это - и увековечить в памяти каждый слог, интонацию, колебание голоса. Впитать. Мне необходимо, жизненно важно повторение, чтобы доказать самому себе, что тогда мне не показалось. Что измученный мозг не воспринял желаемое за действительное.

А ведь все хорошее слишком скоротечно?..

…

Вечером дома я долго думал, стоит ли сегодня к нему идти? Да, он сам пригласил. Да, я хочу до одури сильно увидеть его и даже просто молчать. Но нужен ли этот разговор нам снова? Может, того немалого, что я ему открыл, достаточно на данный момент? Возможно, будет неразумно с моей стороны все обрушивать на него этим сумасшедшим шквалом эмоций. Ненужно все усложнять?..

Только не выдержал я… и пошел.

Проторчал у дверей его квартиры больше часа, периодически названивая. Только вот никто не открыл… и капли тревоги, отчаяния, разочарования и непонимания смешались в отвратительно-отравляющий коктейль. Ждать я не любил, да и не ждал никогда и никого, кроме него, разумеется. Тут неподвластно ничто ни логике, ничему… лишь чувства, лишь эмоции и оголенные нервы, а точнее, по ним… сталью. И я сейчас готов просидеть брошенным псом, ожидая своего хозяина, надеясь, что тот вернется и заберет…

- Привет, не ожидал я тебя увидеть, - этажом выше окон гериной квартиры засветилась брюнетистая макушка Макса.

- Привет, - вполне дружелюбно, но на его улыбку нет ответной, исчерпаны запасы, сил не осталось, потому лишь сухое, но вполне сносное «привет». Резерв иссяк, практически иссушен. А я, идиот, думал, что уже и не способен быть настолько пустым. Ошибся. Снова. Хотя… когда дело касается Геры, я всегда просчитываюсь. И это пиздец как бесит.

- Поднимись к нам, небо вон как затянуло, вымокнешь еще. Гера, кстати, дома. Просто он не слышит никого и ничего.