И черты его лица мгновенно обострились. Он, будто к добыче своей, осторожно подходит, как лев, что вроде и завалил огромную зебру, но та может взбрыкнуть, что как бы не смертельно, но довольно болезненно. Проводит рукой от шеи до пупка. Оттягивает кончиками пальцев мое блядское белье. Отпускает, проводит пальцем по бедру. Смотрит как никогда раньше. И в нем сейчас столько чего-то незнакомого и чужого. Серьезный. Сосредоточенный. Не Леша. Это главное.

— Слезай. Секс на кухне — какое-то чертово клише. Фантазии на что-то другое не хватает?

А вот командовать у них в крови. Но подчиняюсь. С кривой ухмылкой. С проснувшимся любопытством и глухим безразличием. Словно душа отделяется от тела и наблюдает со стороны, как, взяв за руку, меня ведут в зал, впечатав до боли в стену лопатками, сжав горло в хватке и впиваясь поцелуем. Не чувствую ничего. Только гладкие обои голой кожей. Как робот: открыла рот, закрыла рот. Язык высунут, язык внутри. Руки на майке. Руки на кожаном ремне, пальцы на ширинке. Механизм. Я гребаный механизм. Все ощущения и прочее занырнуло глубоко внутрь.

Сползаю по стене. Голой задницей по паркету. Чувствуя, как Кир дергает меня за лодыжки на себя, тем самым затащив на ковер. И это вам не Леша, не сраный Леша, что был хоть каплю, но аккуратным. Тут только и слышно, как рвется ткань белья. Как требовательные пальцы уже внутри.

— Влажная. Хорошо. — Наверное. Но все как во сне. Кошмар или эротика — сказать сложно. Просто нет ничего. Глухо. Тупо. Не чувствую. Не вижу. Не слышу. Я здесь и не здесь.

Лежу, раскинув руки и ноги в стороны, позволяю трахать теперь не только рукой. И мои губы и правда искусаны, только пульсация такая слабо ощутимая, и движения не трогают ни капельки. Надрывается. Срывается. Пытается что-то распалить, а похоже на удавшуюся попытку изнасилования. Когда жертва сломалась и отдалась на милость.

— Вернись, мать твою. Я не собираюсь трахать просто тело. Или я сейчас встану и уйду.

Фокусирую взгляд. Вздрагиваю. Пощечина, секунду назад опалившая мою щеку, приносит легкую, но боль. И надо бы орать и возмущаться, что, мол, какого хуя, мудак? Ты бьешь меня? Что, правда? Чуть ли не десять лет ползал как собачка по следу, чтобы теперь распускать руки не в лучшем смысле этого слова? Только он прав. Только он злит. А я не на помойке себя нашла, и гребаная убитая гордость таки поднимает голову. Потому что я — женщина. Я идеальна, и я, мать вашу, богиня, что в постели, что в жизни. Мужики должны грызть локти из-за моей недоступности. Сходить с ума и больше всего, и сильнее всего на свете желать обладать мной. Чтобы, если им такой шанс выпадает, запомнить навсегда эти божественные ощущение.

Ты чего расклеилась, дура? Последний, что ли, был в твоей жизни? Захоронить себя решила? Возьми и выеби родную кровь того, кто сердце голыми руками вырвал. Отомсти и живи дальше, высоко задрав голову. Этим чертовым балом правишь ты, девочка. Только ты.

— Слезь с меня. — Придать уверенности голосу и оттолкнуть насторожившегося, но не менее возбужденного, чем минуту ранее, Кирилла. — Надо же, хоть кто-то думает о защите, прежде чем всунуть в меня свой член, — хмыкаю, видя натянутый латекс на приличного размера причиндал.

Подталкиваю рукой в грудь, чтобы лег на спину. Забираюсь сверху. И вот теперь будет красочное эротическое представление. Реабилитация собственной ошибки. И быстрая, выматывающая скачка. Что же. Раз выдалась возможность и партнер не противен, почему нет?

Вниз-вверх. Раз за разом. Впиваясь ногтями в его грудную клетку. Рыча как дикая. И двигаясь словно это гонка на выживание. И тело медленно, но начинает прошивать удовольствием. Постыдным. Грязным. Порочным и чуточку мерзким.

— Кричи. — Хрипло смеюсь на просьбу. И когда тот врезается в меня с силой, да так, что член ударяет ровно в матку, — выполняю приказ. Снова. Снова и снова. До сковывающей боли в мышцах. До потемневших вконец глаз напротив. И так приятно сдавливать обеими руками мужскую шею. Кажется, еще немного — и хрустнет под сильной хваткой. Но кончить не могу мучительно долго. Сорвавшись, лишь когда уверенные пальцы с нажимом начинают ласкать призывно торчащий клитор, и, притянув после к себе рывком, буквально уложив сверху, как швейная машинка, набирает темп, держа крепко за волосы и вгрызаясь в мой рот. Зверье. Настоящее, сорвавшееся с катушек зверье. Тут нет ни грамма чувственности. Это даже не секс, это какая-то жесткая безудержная ебля. До седьмого пота с почти жуткими вскриками и болезненными укусами.

— У меня есть травка. — В два тела пялимся на трехслойный навесной потолок. Малость уставшие. Совершенно точно неудовлетворенные физически. Морально же мне лучше. В разы лучше. Я злорадно представляю лицо Леши, когда он об этом узнает. А то, что узнает, — факт. Не скажет Кирилл, скажу я. Чтобы сделать как можно больнее. И видеть реакцию. Без сомнения и жалости. Без малейшей капли вины или подобного дерьма. Я рушу мост безвозвратно. Жестко и кардинально. Я рушу все собственными руками, и от этого как-то нездорово, но хорошо. Потому что я, наконец, у руля и если раньше была ведомая, то теперь наоборот. Мнимая власть и псевдосвобода. Главное после не очнуться посреди кошмара, сотворенного самой же. Главное — не очнуться…

— Пошли курить в ванной. Пена, горячая вода и наркотики. Идеально.

— Ты же поняла, что мы только что сделали? — Смотрит снова этими своими осуждающе-серьезными глазами.

— Я расстроенная и злая, но не умалишенная. — Встав шлепаю в ванную, где висит черная, мать её, шторка. Выкручиваю оба крана, наливаю какой-то мыльной бурды и залезаю внутрь. — Милости прошу, — приглашаю присоединиться. Наблюдаю, как он скручивает косячок и раскуривает его. Цепляю пальцами и вдыхаю сладковатый дым, задержав дыхание и прикрыв глаза. Выдыхаю, чувствуя губы Кирилла напротив. Лениво смотрю сквозь полуопущенные ресницы, снова затягиваюсь. Раздвигаю призывно ноги шире, позволяю устроиться между ними. А когда приоткрываю рот, он вовлекает меня в долгий размеренный поцелуй с привкусом дыма. С привкусом чего-то немного приятного. Вылизывает вульгарно и губы, и подбородок. Доходя до самых ключиц.

И пусть я реагирую на происходящее как на своеобразное лечение от смертельного вируса, чье имя и без того понятно. То Кириллушка у нас дорвался. Не зря, скотина, ждал столько лет. Не зря.

И вот так и проходит половина ночи. Укуренные, мы трахаемся как студенты после попойки. В ванной, расплескав воду. И до коликов в животе, оглушая друг друга истерическим смехом, глядя, как плавает вязкая сперма возле пены. Потому что младший не дебил, ему и без напоминаний ясно, куда и что надо спускать.

Потом мы развлекаемся в зале, перепробовав энное количество поз. Везде, кроме комнаты ребенка и моей. Даже чертово клише — кухонный стол — таки опробовано. И все болит. Без шуток. Мышцы. Ноги. Руки. Шея. Я сорвала голос, расцарапала к херам всего Кирилла. Прокусила ему руку до крови и плечо. Обсосала до красноты губы. И, в общем, мы оба как маньяки, ей-богу. Потому что это разовая акция. С разными у каждого целями. Он берет все, что дают. Я методично довожу до логичного завершения начатое. С присущим мне упорством. Подойдя с толком и чувством.

Говорят, месть холодной подают. Моя же получилась испепеляюще-горячей. Как адово пекло. Она плавит, словно чертова лава, оставляя ожоги на душе. Как бы там ни было, что сделано, то сделано. Посеяно. Скоро буду пожинать плоды.

И вот теперь, лежа в постели, ленясь даже шелохнуть пальцем, в гордом одиночестве, пялюсь на звездные стены. Сказки у взрослых НЕ БЫВАЕТ. Понимаете? Есть только сука-реальность. Вот такая блевотная и уродливая. Когда одни предают других. Другие в ответ мстят и ломают что-то у себя внутри, точнее доламывают. Косячат. Импульсивничают. Мучаются. Не бывает ничего просто так. Как и не дается все и сразу. Увы.

И я забуду его. Наверное. Когда-то, возможно, забуду. А пока буду жить с чувством, что на мне тонна грязи. И умерла в конвульсиях совесть. Жить ради сына. Только лишь ради него и стоит. Больше причин не осталось. Ничего, кроме него, не осталось…