— Ну, привет, зомби-герл. — Голос Кирилла, как скорая помощь, приехавшая позже на полчаса, и пациента нет смысла даже реанимировать. Приехала и хорошо, но чисто как факт. А так… несвоевременно и бесполезно. Наверное. Поднимаю руку и делаю пару взмахов. Открывать рот желания нет. Да и подозреваю, что стоит это сделать, как тошнота вернется. Ибо еще не было ни одного человека, которому бы пошли на пользу скуренные почти полпачки сигарет подряд. — Понятно. Спрашивать, что случилось — не буду. Уже в курсе. Где мелкий?

— У Лизы.

— Это хорошо… — Протягивает как гребаный доцент или доктор наук, который благодаря скудным симптомам способен выставить верный диагноз. Присаживается напротив и задирает мою голову, ловко схватив подбородок. — Ты чего сидишь тут как одна из печальных особей, не имеющих определенного места жительства?

— Дверь захлопнула. — Вопрос — ответ. На другое взаимодействие я сейчас не способна. Не думается. Уже и не плачется. Даже не страдается. Внезапно вспышка отчаянной ярости погасла без подпитки. Или же организм решил затолкать все поглубже вовнутрь и скрыть, спрятать, дабы были нанесены минимальные увечья и нервам, и телу. Но состояние анабиозное, полусонное и полуживое, раз уж на то пошло. Никакое. Самое подходящее слово. НИКАКОЕ.

— Тоже мне проблема, — тихо проговаривает себе что-то под нос. Запускает руку в куртку, достает не совсем понятные мне вещи. И уже спустя минуту ковыряет замок. В дверях. В моих, черт возьми, дверях. Как заправский криминальный взломщик. И будь у меня несколько другое расположение духа, я бы удивилась или вообще шокировалась увиденным. Но… — Подъем. — Помогает подняться. Ноги гудят, и я чувствую характерные покалывания, как при восстановленном кровотоке в конечностях. Стою пару минут. Наслаждаюсь облегчением в теле и легким, пьяным головокружением. — Что-то ты так не убивалась, когда сваливала от него шесть лет назад.

— Старею, — выходит хрипло, и начинает душить кашель. В горле будто поскребли наждачной бумагой — сухо и мерзко. Хочется пить.

Что я и делаю, едва попадаю в квартиру. Вливаю не меньше полулитра воды в организм. Чищу зубы хорошенько. И падаю на кухонный диванчик. Чтобы наблюдать не менее часа, как Кирилл собирает стекло с пола, рассыпанный сахар и еще кучу мелочей. Оттирает на моющихся обоях грязно-коричневое кофейное пятно. Закрывает окно, потому что прохлада позднего вечера, пусть и под конец апреля, но все же выстуживает воздух. Да и погодка та еще — пасмурно и тоскливо, под стать моему настроению. И эта солидарность заставляет хмыкнуть.

А после перевести взгляд на мужскую фигуру. Итак. Что тут у нас?

Понимаю, что выгляжу я сейчас как маньяк в федеральном розыске. Глаза безумные, улыбка, неестественно прилипшая к каменному лицу. И знаете что? Похуй. Смотрю и отмечаю:

Задница что надо. Полуофициальные брюки сидят как влитые и подчеркивают все достоинства. Майка тоже как бы не скрывает его хорошей физической формы. Под кожей рук перетекают мышцы, виднеются так любимые мной вены. И шея симпатичная, кадык, торчащий призывно. И пальцы, и кисти… почему я мариновала этого мужика столько лет? Тупая или слепая? Это же почти идеальный, мать его, вариант для идеальной, мать его, мести. Вбить ржавый тупой клинок ровно в грудь старшему брату при помощи младшего. Больненько? А то как же. Один хер не больнее, чем сейчас мне. Но что-то, по крайней мере, отдаленно равноценное.

Одна проблема. Мне физического контакта с кем бы там ни было вообще не хочется. Пожалуй, впервые в жизни либидо уснуло или впало в кому, хрен пойми, может, вообще сдохло к чертям собачьим. Но свершить задуманное и в кротчайшие сроки — святое. Несмотря на то, что четкого плана нет. Только смазанные и нелогичные зарисовки. Да, просто хочу сделать что-то непростительное. Переступить черту и скорее всего вычеркнуть разом обоих братьев из своей жизни. Комбо! С нотками сумасшествия расплываюсь шире в косой улыбке.

— Не пугай меня, женщина, я не понимаю, как вообще интерпретировать сейчас твой взгляд и странную улыбку. — Как мило приподнимаются брови. Хм. А месть, возможно, будет приятной. Главное сейчас трансформировать остатки эмоций в решимость и злость. Чтобы начать и довести до логической развязки. Трудно предсказать, каким будет конечный результат, но я хочу этого и могу.

— Знаешь.

— Дэ? Допустим, смотришь ты «Нагни меня возле кухонного стола» взглядом. Только ты, походу, адресата перепутала.

— Не-а. — Забавно то, как он борется с возникшей неловкостью. И в данной ситуации я чувствую себя удавом. Я наконец-то удав, а не сраный кролик. Клево.

— Лина, деточка, не провоцируй, а?

— А то что? — Противно от самой себя. От той глупой уверенности, что закипает в крови. От желания не сжечь или разрушить, а обрушить с силой, одним мощным ударом мост возврата к прошлому. Просто отобрать у себя же отходные пути, вырвать изнутри мысли о том, что, возможно, когда-то… Никаких, черт возьми, «возможно». И никакого «когда-то-там». Точка. Мое неприкрытое сегодняшнее блядство точка во всем, что происходило со мной после посещения сраного бара целую кучу лет назад. Леша не сможет простить мне эту низость, я сама себе этого не прощу. Но так надо. Просто чтобы было стыдно, а не больно. И успокаивало то, что безнаказанно Алексеев-старший не вышел из ситуации. Сейчас плевать на чувства, расчет идет на дела. А по факту, говорил он много, а сделал куда меньше, но хуже и фатальнее.

— А то вздерну тебя на этот гребаный стол, избавлю от одежды и поимею как последнюю шлюху.

— Хм… — Прикидываю в уме, чем же будут отличаться братья. Даже интересно. Размером? Ритмом или предпочтениями? Правда ли, он тупо трахнет меня или будет, как щенок, дорвавшийся впервые в жизни до вкусной и такой долгожданной косточки, упиваться моментом и тихонько покусывать, будто стесняясь сожрать и побыстрее? — И все? — Провоцирую. Мне кажется, каждое его вульгарное слово потихоньку, как ластик, стирает отголоски суки-любви в моей застывшей душе. И я понимаю, что у меня шоковое состояние до сих пор. И я не до конца осознаю, что творю, но я не вижу иного выхода.

— Что ты хочешь услышать? — Если бы я знала…

— Все.

— Я бы двигался внутри тебя как в последний раз, жестко и резко. Заставляя кричать и упиваясь этим. Я бы сжимал с силой твое горло, до хрипов, искусал к чертям эти недоступные для меня губы и не остановился, даже если бы ты попросила. — О как. Ну, пока что они похожи в своих «я бы…». Ничего нового, ничего сверх клевого, ничего архи-возбуждающего. До меня будто издалека долетает эта теплая волна. Слегка… Мало.

— Еще?

— Зачем ты это делаешь? — Сегодня я на ручнике. А он, очевидно, с заклинившими тормозами. Несет беднягу, зрачки, как у наркомана, расширены. Смотрит, даже не моргает. И лицо такое хищное-хищное, многообещающее и призывающее в тоже время опомниться. А на хрена, собственно, скажите мне? Вот правда, ради чего мне сейчас блюсти что-то-там? Или ради кого?

— Потому что хочу? Вроде логично.

Смеется, запрокинув голову. Смотрит в потолок и ерошит себе волосы руками. Безумие заразительно? Если нет, то тогда причина его неадекватности непонятна мне. Он ведь очень давно хочет в мою постель, а сейчас ебет глазами, но не трогает, да и вообще у самого нарастающая истерика. Мило. Точнее, не мило. Хочется действий.

Встаю, стягиваю майку через голову. Развязываю шнуровку на домашних спортивных штанах, позволяю тем соскользнуть по ногам, оставляя меня только в тонком долбаном кружеве, предназначенном другому. Сажусь на столешницу между умывальником и плитой, в метре от застывшего Кирилла. Потому что заебало. Да. Зачем оттягивать неизбежное? Это сегодня произойдет, даже если мне придется его связать и самой сделать совершенно все от начала и до конца.

— Лина?

— Просто сделай то, что вообразил ранее. Просто возьми, блять, и сделай. Молча.

Неожиданный поворот в нашей Санта-Барбаре, да? А вы думали? Такие завихрения я вам сейчас устрою, что и в мыслях ни у кого не было. Скучно там сверху вам? Да, суки? Ну так наслаждайтесь. Можете даже назвать серию «Грехопадение Ангелины», я не обижусь.