Высокие шпильки как визитная карточка. Брючный костюм молочного цвета, сидящий, как перчатка. Под которым бесшовные стринги и… все. Он настолько сильно облегает тело, что не подразумевает под собой наличие нижнего белья. Зачем надела? Быть может, в надежде, что обломится мне после что-нибудь эдакое. Тело давно просит внимания, которым обделено. И пусть детский праздник — не совсем то место, но отчаявшимся матерям-одиночкам выбирать не приходится.
Кто бы мог подумать, что устроить день рождения пятилетнему ребенку обойдется в копеечку. Благо торт я сделала сама, иначе бы вообще осталась с пустым кошельком. И вот сейчас, сидя за накрытым столом, по правую руку от старшей сестры и по левую от сына, я потягиваю сок через трубочку, потому как приехала сюда на машине, а это не подразумевает даже капли алкоголя. Несмотря на то, что мне бы ну очень хотелось.
К слову. Адрес я вчера Леше таки скинула. Долго думала, сомневалась и разбирала свое решение на плюсы и минусы, но посчитала, что будет совсем по-скотски не сделать шаг ему навстречу. Где-то подсознательно скорее, чем осознанно, надеясь, что они с Ильей найдут общий язык когда-нибудь. Ведь я мать, я люблю его, я отдам все, что имею, но отцом стать я не могу.
Однако, даже понимая, что есть вероятность Лешиного прихода, я неслабо удивляюсь, увидев его на пороге заведения. И не в одиночестве. На его руках восседает, словно воздушное безе, маленькая девочка с милыми кудряшками, обрамляющими личико. Копия мамы, которая стоит по левую руку от Леши. И не будь все и без того вопиюще и по-дебильному, я бы была шокирована ее личностью. Но ведь у нас все не как у нормальных людей. И, несмотря на то, что когда-то очень давно, будто в прошлой жизни, я присутствовала на ее свадьбе, где она взяла явно иную фамилию, совсем не схожую с Алексеевой. Теперь Леша ее муж. Муж Лели. Да-да, той самой. Которая не так уж стройна и соблазнительна стала, но явно растеряла не весь лоск. Похожа на располневшую Агилеру после родов. С премилой вроде как мордашкой, но полными, словно сардельки, ногами и отчасти прикольными, но все же огромными сиськами навыкат.
Пока я увлекаюсь рассматриванием новоприбывших, за столом буквально образовывается звенящая тишина. Будто нас накрывает непроницаемым куполом. Леша смотрит на нашего сына. Илья уставился совершенно недружелюбно в ответ. Моя сестра даже снимает очки и теперь маниакально натирает их до блеска, отказываясь верить в то, что это не галлюцинация. И каждый, от мала до велика, сравнивает двух, похожих фактически до мелочей, людей. И ни у кого не стоит вопрос об их очевидном родстве. Только вот озвучить не хватает храбрости.
А Ильюша потерянно переводит на меня взгляд. Явно не понимая, почему второй день кряду видит этого мужчину. Почему тот заявился на его праздник? Почему все молчат и ТАК смотрят? Нижняя губа начинает мелко подрагивать. Ребенок на грани истерики, обиженно насупился.
— Мама, кто этот дядя, и почему он опять к нам подходит?
Я не знаю, как разрешить ситуацию. Я вижу твердость во взгляде Леши. Бескомпромиссность. Понимаю прекрасно, что он все решил за нас. И теперь врывается как ураган в нашу устоявшуюся жизнь. Разрушает идиллию для матери и сына. Вклинивается в эту интимную, близкую связь.
— Тише, родной, ну ты чего, все хорошо, — пытаюсь успокоить ребенка. Прижимаю его к себе, слыша, как он всхлипывает. Сама еле сдерживаю слезы, беспомощно глядя на бывшего мужа. Буквально умоляя исчезнуть, но он лишь подходит ближе. Усаживает на колени успевшей устроиться за столом Оле их дочь. И направляется к нам.
— Мама, кто это, и почему все так смотрят? — Илья шепчет, громко шмыгая носом, наивно хлопает ресницами и ждет ответа, а у меня язык не поворачивается. Придает решимости лишь то, что данную новость именно я должна преподнести сыну. Только я имею на это стопроцентное право, не он.
— Сыночка, маленький мой, это… — тихо говорю, взяв его лицо в руки, затолкав собственные чувства глубоко-глубоко внутрь и сосредоточившись на его ощущениях. Выставив четкие приоритеты. Есть только он и его личная трагедия. На меня наплевать. Сейчас только он важен, маленький человек, который для меня — центр вселенной. — Это твой папа, Ильюш. — Киваю, заставляя верить в свои слова. Понимаю, что делаю, собственными руками руша наш маленький мир и впуская чужого для сына человека. Незнакомого, но вынужденно объявленного родным. Это страшно.
И весь спектр эмоций растекается, будто черная клякса, на светлом лице ребенка. Он хмурится и теперь уже смотрит на севшего рядом с ним на корточки Лешу. Все молчат. Тотально все. Над столом словно собирается грозовая туча. А на меня разом обваливается многотонная усталость, и мне так хочется просто лечь и уснуть, чтобы все само собой разрешилось за это время, потому как внутренних ресурсов попросту нет, и вопрос как с этим бороться — открытый.
— Папа? — как-то неожиданно боязно спрашивает Илья. А меня пугает пропасть, что образовывается во взгляде его отца. Ошарашивает глубина и сила чувств, которые затапливают кажущиеся совсем черными в данный момент глаза.
Но всего пара минут этого немого диалога между ними. И пусть все так неожиданно для нас всех. Но сын признает отца. Быть может, всему виной подобранный момент. И пусть в пять лет еще сложно осмыслить происходящее и вникнуть в самую суть случившегося, но он не настолько глуп, чтобы не понять, что произошло нечто крайне серьезное и судьбоносное. Илья улыбается, а его отец не скрывает облегчения. Они беседуют о чем-то бессмысленном. Все еще с огромной дистанцией. С невидимой стеной, что стоит между ними. Но ребенка легко отвлечь, и уже вскоре шумное веселье начинается за столом. Дети галдят, хомячат вкусности, а я как была в прострации… так и застряла там. Наблюдаю за происходящим, будто робот отвечаю на вопросы сестры, но смотрю не в глаза, а сквозь нее, вижу не четкие картинки, а словно лишь очертания. Я здесь, но потеряна в собственном теле.
— Ильюш, я пойду, поговорю насчет твоего торта, хорошо? Не теряй меня, — поцеловав в щеку сына, громко хрустнув позвонками, иду в поисках персонала. Проклиная высокие шпильки и сильную боль в пояснице. Недосып и ограниченные средства в кошельке. Проклиная чертову пиццерию и нехотя признавая, что возможно, это наилучший для сына исход. Как бы там ни было, но каждому ребенку нужен и отец, и мать в равной степени. Все явно не настолько плохо, как я себе рисую. Для Ильи. Для его будущего. Но для меня — катастрофа глобального масштаба.
Похожая на тень самой себя, наконец нахожу нужных мне людей. Попросив полчаса до выноса торта, просматриваю пропущенные вызовы на телефоне. Забившись в угол между комнатой персонала и выходом в общий зал. Достаю из сумочки блокнот и начинаю подсчитывать, сколько заработаю на заказах, что висят на ближайшую неделю, и хватит ли этого на оплату квартиры и кучи необходимых мелочей. Понимаю, что снова буду вкалывать как ломовая лошадь, дабы выползти из ямы, в которой оказываюсь, благодаря желанию подарить роскошный праздник для ребенка.
Все в привычных серых тонах, неизменных за прошедшие годы. Вроде и не херово настолько, чтобы жаловаться на черную полосу, но как-то белой совсем не видно. Беспросветность моего существования давит, и я с каждым днем все больше думаю, где же он, мой предел. Когда все, что выпало на долю, доломает меня полностью? И быть может, появление Леши является последней каплей? Какой-то чертовой жирной точкой в написанной кем-то главе моей жизни?
Затяжная депрессия — уже давно привычное состояние, и мне явно пора прекратить витать в собственных нерадужных мыслях, ибо я снова пропускаю момент, когда остаюсь не одна в своем углу.
— Все прошло лучше, чем я ожидал.
Почему нельзя просто сию же секунду провалиться под землю? А? Я и без того как оголенный нерв. Дерганая и загнанная по самое не могу, еще и он появляется, словно контрольный в голову. Сидел бы себе за столом, изображая примерного семьянина, и не трогал меня.
