Первую половину дня вожусь с заказом. После обеда готовлю на вечер ужин, так как его величество приедет сразу после работы, а это означает то, что он будет голоден. Я не монстр, еды мне не жалко. Варю кастрюлю свежего компота для Ильюши. Убираю что-то по мелочи и начинаю планомерно готовиться к предстоящей ночи. И нет, не с Лешей.

Раз уж отец семейства решил заниматься сыном, вот пусть и занимается. А я схожу развеюсь. Все равно ночью они будут спать, а вот мне подобным заниматься совсем не обязательно. Тем более что мне это необходимо и довольно давно. Усталость накапливается, и не только физическая. Хочется расслабить голову и просто уйти в отрыв, пусть всего лишь на пару часов, но… Уж лучше так, чем ничего. Ибо сестра задерживается и, бог его знает, когда вернется, а к тому времени я окончательно озверею.

Так как выгул дело редкое, к нему я готовлюсь долго, нудно и тщательно. Выбрав симпатичный комплект белья, отутюживаю себе не лишенное вызова короткое красное платье. Достаю свои давнишние на подобный случай ботфорты с молнией сзади. И думаю, что бы себе эдакое сотворить на голове. И вязну в этой подготовительной работе аж до времени, когда нужно забирать ребенка из сада.

Забрав, накормив и выслушав рассказы Ильи, решаю отправиться в ванную, где довольно долго полирую свое тело. А когда начинаю заниматься волосами, причина моего неспокойствия объявляется. И не в самом радушном настроении. Еще и куда позже, чем обещал сыну. Я же неспешно орудую феном. А после берусь за плойку и начинаю накручивать себе крупные локоны. Дитеныш резвится и прыгает вокруг меня. Пытается помочь и, если уж быть честной, то скорее как раз мешает, но я люблю, когда он такой, потому не обращаю внимания.

Леша же молчит. Полулежит на неразобранном диване и наблюдает. Очень недобрым взглядом. Буквально испепеляет отглаженное платье, что разложено на кресле. А чулки вообще впали в откровенную немилость, покоясь недалеко от его тела. Про подвязки, что лежат там же, я и вовсе промолчу. Мне кажется, что была бы его воля, он бы с радостью их покромсал. Садистски и не скрывая собственного удовольствия. Что служит причиной его не радужного настроения спрашивать не охота. Ну, мало ли что могло случиться? Возможно, на работе что-то неладно или с женушкой поцапался. Мне-то какое дело?.. Никакого. Почти.

Не то чтобы я ожидала его пламенной радости, когда он поймет, что я не планирую проводить ночь в квартире, где через стену он будет спать с Ильюшей. Но чтобы вот ТАК откровенно показывать собственную реакцию? Кхм.

Но время течет, локоны лежат идеально, а на лице легкий не вызывающий макияж, разве что еще не дополненный ярко-алой помадой. А он хмур как туча и по-прежнему не проронил ни слова. Ребенок, кажется, и не обращает на него внимание. Крутится вокруг меня с улыбкой до ушей и как мантру повторяет какая я красивая. Мне, безусловно, приятно. А как иначе? Когда собственное чадо тобой восхищается — это непередаваемое чувство. Потому что я больше всего на свете хочу именно его не разочаровывать и быть примером и идеалом. Насколько это только возможно.

— Пап, а скажи: мама красивая? — поняв, что отец скучает, хотя по его лицу аки маньяка такого и не скажешь, начинает браться за него сынуля. И я ему очень благодарна, правда вопрос дите выбрало в корне неверный. А в данной ситуации даже провокационный.

— Конечно, — спокойно отвечает тот, и мне на минутку кажется, что сейчас я воспламенюсь. Потому как градус его злости просто зашкаливает. Там уже давно хлещет за края, и слава богу, что заметно лишь мне. Но сейчас это не льстит, тот факт, что я знаю его как облупленного. И улавливаю то, что для других сокрыто. Потому как не замечают признаков… И я им завидую. Лучше не знать, чем чувствовать нехеровое напряжение и желание поскорее выскользнуть из квартиры. Только бы оказаться от него подальше. Потому что в случае промедления эта бомба медленного действия таки рванет и пощады не будет. Стопроцентно не будет.

Илья тащит папашу на кухню и упрашивает того приготовить ему какао. Потому что мама занята. Мама идет танцевать. И лучше бы я этого не слышала, но треклятые тонкие стены передают каждое слово произнесенное в соседней комнате. Алексеев же пытается перевести тему, и я, даже находясь за стенкой, чую его бешенство. Что же конкретно так задевает мистера невозмутимость, конечно, интересно. Но не настолько, чтобы я рискнула спросить в лоб. Себе дороже.

Подумаешь, решила сходить в клуб. Сто лет там уже не была и не вижу ничего зазорного, как собственно и сын. Всех тонкостей подобного отдыха он естественно не знает. Боже упаси. Только вот Леша в курсе КАК чаще всего заканчиваются подобные походы. Но разве это его ума дело?

Чулки — вещь капризная. По шелковисто гладким ногам они постоянно норовят соскользнуть, потому хоть я и хотела получасом ранее не надевать кружевной пояс, теперь без него я далеко не уйду. И вот в такой вот позе, когда я закрепляю чулки застежками, и появляется дружная компания. Довольный ребенок с кружкой и сатанеющий еще сильнее, хотя куда уж больше, бывший муженек.

И будь все несколько иначе я бы даже чуток попровоцировала его и намеренно подгадала момент. Но сейчас… Уж лучше бы ему не видеть мои приготовления. Ибо не к добру. И что-то сродни волнению начинает пробуждаться в желудке. Пальцы не настолько уверенно справляются с задачей, а глаза старательно избегают карего взгляда. И это раздражает. Как и то, что я словно эмпат начинаю не просто улавливать состояние находящегося рядом мужчины, а кажется, стягиваю на себя часть негативных эмоций, и настроение медленно, но верно начинает портиться.

И вот они, заветные половина одиннадцатого. Время, когда я решаю натянуть бюстгальтер и платье и свалить подобру-поздорову. Сын только уснул, я же утащила все, что мне нужно, на кухню и как мышь передвигаюсь по дому. Нервничаю и шугаюсь от каждого звука. И не зря…

Ровно в тот момент, когда я, разгладив кружево на лифчике пальцами, собираюсь скинуть майку и собственно в него же и облачиться, на кухне появляется ураган имени Алексей.

— Куда-то собралась? — так вкрадчиво и предупреждающе, что я чувствую начинающий образовываться ком в горле. Он выглядит чертовски опасно. Глаза сверкают. Губы поджаты, а руки сложены на груди. Статуя непримиримости и жесткости. Господи Иисусе. Вот нахрена он сюда явился?

Скашиваю на него взгляд, подпирая задницей подоконник. Как там оказалась — не понимаю. Видимо, неосознанно при его появлении начала пятиться. Будто нашкодившая. Словно я обязана была поставить его в известность, прежде чем строить планы. Не обязана, да ведь? Тогда чего трусит все изнутри и хочется бежать?

— Танцевать, — картинно и, как мне кажется, вполне беззаботно улыбаюсь в ответ. Внутри же штормит. Неслабо так штормит. Ощущение чего-то неминуемого, пока правда, не знаю чего, отдается мурашками на коже.

— Интересно, а почему я снова узнаю обо всем последним, м-м?

— Интересно, а почему ты должен был узнать первым, м-м? — копирую его манеру. И да, подливаю маслице в огонь. Но я не могу иначе! Его поведение не то, что раздражает, оно по-настоящему злит. То, с какой он простотой влезает в мою жизнь раз за разом, совершенно не считая это чем-то зазорным.

— Может, хотя бы потому, что я остаюсь сегодня здесь ночевать? И мое мнение должно было учитываться при принятии решения? Потому как я, сам того не зная, должен в одно лицо справляться с родительскими обязанностями, пока ты выгуливаешь свою киску? — и столько возмущения и ярости в шепоте, что хочется не просто вжаться в окно, а выйти в него. Просто открыть и сигануть, ибо это единственный путь отступления.

— А что измениться, если я не буду спать через стенку, а вернусь к утру? Или ты настолько хреновый отец, который не сумеет уложить ребенка, ежели тот вдруг проснется ночью? — Ошибка номер раз. Но думать в моем положении несколько сложновато. Нарываюсь. Практически в открытую, только пасовать поздно. Наверное. Как и выйти из квартиры. Боже, ну что мне мешало сделать ноги, пока он был с малым?