— Вот, возьми — старший Артюхов, произнес и дал сыну из угля вынутую запеченную картошку — Ешь, давай и вникай во все, что я тебе сейчас говорю. Завтра учить будет некому. Завтра немцев будем гнать из нашего села. Нам помогут наши войска. Завтра. Он замолчал, про что-то думая и глядя на сына.

— Ну, давай, отец учи, учи парня! — кто-то ответил, подзадорив Артюхова старшего — Он у тебя и так смышленый парень — сказал сидящий рядом с ними партизан, не знакомый Всеволоду — Мы с ним уже и так провели беседу, пока ты отсутствовал. И поняли, что парень что надо. Так что не бойся отец за него, не подведет.

— Подведет или нет, это мне решать — ответил недовольно Артюхов старший — А то, что говорю, должен слушать.

— Да понял я все отец! — возмущенно ответил Павел — Понял все. Все буду делать, как скажешь! Я не маленький уже! Партизаны засмеялись и шутливо начали подначивать Павла, и поддерживать его в споре с отцом.

— Ладно, хватит — ответил тихо Всеволод — Ни на шаг от меня и все — он повторил, глядя на своего почти уже взрослого сына. И, замолчал, как и все, глядя на горящий яркий большой жаром пышущий под проливным дождем под навесом из брезента и сосновых веток костер. В этот момент подошел односелянин с Артюховым Тимофей Кожуба.

Брат младший убитого своими корешами полицаями теперь старосты Серафима Кожубы.

— Привет, Всеволод — он поздоровался со старшим Артюховым — Как жизнь?

— Только держись — ответил ему Всеволод — Жену недавно схоронил в деревне. Прямо на глазах фрицев. А куда деваться раз они там стоят.

Неприятно было везти ее перед этими тварями по всей деревне до кладбища, а куда денешься.

— Значит, Глафира умерла? — сочувствующе вопросительно продолжил разговор Тимофей — Сочувствую тебе, Всеволод. Жалко твою бабенку.

Она у тебя болела долго, я знаю. Сочувствую.

— Да, зиму перетянула, а летом вот померла — добавил Всеволод и замолчал, повесив голову и обнимая поникшего тоже сына Тимофей Кожуба достал из кармана перед глазами других партизан армейскую железную со спиртом фляжку.

— Давай помянем ее — произнес тихо он, и протянул ее Всеволоду.

Тот взял и молча, хлебнул из фляжки и отдал ее назад владельцу.

Тимофей тоже приложился и тоже замолчал, глядя на тот перед ними в темноте яркий полыхающий языками пламени костер. Артюхов вытащил из-за пазухи кисет с махоркой самосадом и листок рваной старой завалявшейся газеты и скрутил самокрутку. Он поджог ее от горящего костра и закурил. Самосад распространился приятным ароматным запахом по кругу вокруг костра. Тимофей тоже достал, только уже сигареты. Трофейные немецкие. Он прислонил к себе вертикально автомат к левой в хромовом сапоге ноге ППШ и тоже закурил.

— Даже не верится — сказал неожиданно снова Тимофей Кожуба — Не верится, что брат меня предал. Предал всех нас. Он посмотрел на окружение людей и на старшего Артюхова.

— Мне сказали про это позже, когда его убили. Может даже теперь и к лучшему. Я даже не знаю, как бы сейчас себя повел бы, если бы с ним встретился. Даже стыдно перед своими товарищами Всеволод.

— Это сделали полицаи у болота — произнес старший Артюхов — Его жена потом узнала все-таки, как все случилось. Эти трое гадов по кличке Дрыка, Прыщ и Хлыст. Пришедшие из деревни все рассказали. Его нашли у болота в бурьяне и изуродованного, сами немцы. И притащили труп в село. Тогда никто не знал, чья это была работа. Но потом полицай Прыщ признался старшему в Снежнице офицеру некоему оберполковнику Когелю, что было да как. Но никого не наказали даже.

Плевать немцам на все и всех. Младший Кожуба хотел поиметь, видимо, сочувствия от односельчанина и понимание в его лице. Но Всеволод Артюхов молчал и смотрел в костер.

— Не знаю, Тимофей, что и сказать на это — ответил также неожиданно старший Артюхов — Война она многое обличает и преподносит. Много неожиданного. Я и сам поражен случившимся. И узнал об этом только здесь также как и ты.

— А я, думаю сейчас о его жене Марии — ответил ему Тимофей Кожуба.

— Каково ей там перед селянами. А может, она с ним была заодно, тогда я и ей этого не прощу — сказал снова младший Кожуба.

— Не вини ее, Тимофей — ответил ему Артюхов старший — Она и так уже наказана.

— Да я и не виню — ответил ему Тимофей Кожуба — Нам бы к завтрашнему в нашей деревне быть, а то дождь все испортит.

— А может и не испортит — ответил Всеволод Артюхов — Может в самый раз и природа за нас — он в рифму ответил младшему Кожубе.

Проливной дождь размочил всю вокруг землю. В мгновение, превращая ее в сплошную грязь. Он лил и лил с небес, не переставая, ни на минуту. Еще в ночной темноте, он напоил своей теплой летней водой всю окрестную местность, громыхая громом и полыхая яркими молниями над болотным лесом и Волчьим хутором. Огромной черной тучей гроза повисла над речкой Березиной и Снежницей. Ручьи быстро текущей воды, полились с крыш сельских домов, с шумом падая на мокрую скользкую теперь глинистую землю. Дождь. Летний теплый дождь. Он обливал с небес водой крыши домов и огороды Снежницы. Он лился всей своей массой на головы фашистов и заливал им всю технику. Они были в ловушке. Их танки увязли теперь в своих капонирах в огородах селян, утонув еще глубже в сырой огородной рыхлой земле. Это была большая ошибка немцев. Теперь они не могли даже сдвинуться с места и маневрировать. Да еще в слабом утреннем рассвете, под проливным дождем. Грохот грома и сверкание молний, заглушали выстрелы канонады орудийных орудий на прифронтовой полосе, и заглушал наступление русских вооруженных сил в сторону деревни Снежницы. Молния ударила в выставленную антенну связи рядом с комендатурой.

И грохот напугал Хлыста и Любаву Дронину. Они оба от испуга подлетели, и о дальнейшей любви уже не было речи. Они подскочили к окну, но в темноте раннего утра ничего не было видно со стороны там, где был удар молнии. Только дым и горящая антенна связи. Она словно взорванная упала, оплавившись от высоковольтного разряда молнии, и напугала охранявших комендатуру фельтфебеля и солдат немцев. Те громко, что-то на своем языке закричали как ненормальные. Любава Дронина глядя на сидящих и притихших прижавшихся двух на окне соседнего в полумраке дома голубей с перепугу перекрестилась.

— Че крестишься?! — подколол ехидно Любаву Хлыст — Крещеная, что ли?! — он засмеялся ей в лицо.

— Боюсь просто — вымолвила, тихо и испуганно одеваясь и поправляя на себе одежду, она — Бог все-таки, есть.

— Бог, говоришь есть! — Хлыст снова съязвил Любаве — Бог есть!

Нету, ни хрена, поняла дура! Если б был, то не было сейчас этой войны. И я бы не был полицаем. И нас бы в этой комендатуре не было! — он уже зло ответил громко ей — Собирай монатки и проваливай! О Боге вспомнила, когда гром ударил! Шлюха деревенская! Пошла вон! Он, было, открыл ей дверь, но потом поймал за руку.

— Ладно, подожди, пока дождь стихнет — произнес он. Хлыст, вдруг быстро успокоился. Он смотрел в залитое непрерывным дождем окно комендатуры. И на галдящих возле крыльца немцев. Хлыст тоже что-то предчувствовал. Что-то неладное. Чутьем его природа не обидела. И он ощущал приближение скорого возможного конца всему. Ожидалось наступление Советских армий по фронту и в частности здесь. И он думал о том, как бы, если, что спасти свою в этой суматохе шкуру. Да и немцы не на шутку вдруг именно сейчас перепугались. Сама природа сейчас была не за них. И это они все уже давно знали. В этих лесистых белорусских местах все время, что-то происходило. То пропадали их сослуживцы. Причем бесследно. То эти партизаны. Вот уже третий год долбят их, то хвост, то в гриву. А тут еще танки окапывать заставили, и понятно ожидается скоро наступление. Только откуда и куда никто из ближнего командования не знал. Вот фрицы и были все время на ушах и шарахались ото всего. Тут еще эта гроза и дождь. Дождь словно из ведра. И молнии. Прыщ соскочил тоже с постели и не обнаружил Любаву в их доме. Он позвал ее, но все бес толку. Ее не было дома. Он выскочил под водоотводный дождевой козырек дома над дверью и стал кричать в дождь, зовя предавшую его, как и любого бы другого подругу Дронину. Он вернулся в дом и стал надевать одежду, собираясь на ее поиски. Прыщ любил Любаву Дронину, а вот она его нет. И ей, он был безразличен. Прыщ выскочил под дождь из дома и по грязи поплелся в сторону комендатуры. Он подозревал свою подругу в отношениях с Хлыстом, и вот решил поймать ее на месте, уличив в измене. В это время на окраине деревни Снежницы показались из стены летнего теплого утреннего грозового ливня партизаны. Первые. Это была разведка. Она была со стороны размоченной дождем дороги и въезда в деревню.