Но для больного?…
Я аккуратно прошёл к кровати и сел на край, боясь потревожить сон Антона. Даже в плену Морфея друг выглядел беспокойным и недовольным - меж бровей залегла морщинка, делающая его старше. Лицо было бледным, что придавало от природы смуглому Тохе зелёный оттенок. Невольно сравнив друга с инопланетянами, хмыкнул.
Парень во сне скривился, словно от боли, и распахнул глаза, открывая рот, сначала не издавая ни звука, а потом начиная хрипеть. Кажется, Антон задыхался, и я соскочил с места, не зная, куда себя деть.
Что делать?!
– Во… дхы, - прохрипел Тоха, хватаясь руками за горло.
Увидев на тумбочке возле кровати стакан и схватив его, передал парню. Естественно, он не смог взять бокал, потому что руки тряслись и не слушались, и я сам умудрился влить в него жидкость. На адреналине, наверное. Потому что спустя несколько минут, когда Антон уже был совершенно спокоен, а я сидел на полу возле кровати, меня прошибла резкая слабость во всём теле.
– Донской? - спросил Тоха тихо, страдальчески морщась.
Я кивнул, вздыхая.
– А я ведь молился… Просил, чтобы он забрал кого-то вроде тебя вместо него. Бога просил…
– Я же говорил, что Бога нет, - устало привалившись к каркасу кровати, проговорил медленно. – Впрочем, твоё желание он выполнил. Частично.
Друг вскинул голову и с вызовом посмотрел мне в глаза.
– Ненавижу! - припечатал он ядовито.
– Ты уточняй, кого, пожалуйста, иначе я запутаюсь, - отмахнулся я легко. – Ярика или Лёху? Просто если Донского, вопрос не ко мне… А он сам тебе уже не ответит.
– Ты меня с ума сведешь, - покачал головой парень, улыбнувшись криво. – Сначала звонишь, говоришь, что ты мой лучший, но уже умерший друг, а теперь вот… Может это ты слегка тронулся умом, а, Яр? Потому что я абсолютно здоров, но меня бесит до белого каления то, что ты всё ещё жив, а Лёша умер! - в конце Тоха сорвался на крик, сжимая пальцами одеяло.
– Ты веришь в совпадения, Тох? - я встал в полный рост и теперь смотрел на друга сверху вниз.
– Ну, сам говоришь, что ты Лёха, а он знал, верю я или нет… - в парне проснулась Ехидна обыкновенная, подвида “слушаю, но не слышу”.
– Ты не веришь в гороскопы, но веришь в символичность снов и самые распространенные в народе приметы. И ты как минимум раза сто четыре мне сказал, что в совпадения не веришь. Так вот, смотри, скептик.
Я прошёл к своему письменному столу и, вытащив верхний ящик, поставил его на край кровати. Вытащив все тетрадки, огляделся по сторонам, ища взглядом органайзер.
– Где моя банка для всякой херни? Опять утащил её к себе? - прищурился я зло. Конечно, я должен был кинуться другу в ноги и на коленях молить о прощении, но не случилось мне за всю жизнь обзавестись такой огромной совестью. Злость бурлила внутри, словно я по-прежнему находился в своём теле, а Тоха не был болен. – Сколько раз просил тебя не тянуть к ней свои загребущие ручонки! Купи свою хрень и пожалуйста - хоть в унитаз смой. Но мою не тронь!
Времени идти куда-либо не было, поэтому я взял со стола ножницы и вскрыл дно ими.
Там лежали спрятанные мною давным-давно Тохины дневники. Три тетради полетели на колени брюнету.
Парень смотрел на них, как на ядовитых змей.
– Зелёный - это детство. Тебе двенадцать и ты настолько безнадёжно влюблён в кого-то, что только и можешь, что писать стихи и пытаться убиться об стену, - погрузился я в рассказ. – Синий - юношество. Его ты вёл до пятнадцати лет, и там тоже всё довольно скучно, если честно. Написано как-то слишком по-книжному вычурно, но тоскливо. Депрессивные начала - как основа. Красный - до девятнадцати. Это последний. Заканчивается он двадцать… - я напряг память. –… Двадцать восьмого декабря. В тот день ты потерял свою драгоценную девственность и дневники выбросил. Нет, ты думал, что выбросил, - я ехидно улыбнулся и захихикал злобно. – А я подобрал. В следующий раз - жги.
Антон не верил. Ни капли, ни секунды. Но попросил глухо:
– Ещё. Ещё что-нибудь расскажи.
Я плюхнулся на кровать напротив парня и улыбнулся хитро:
– Конечно же, Тошенька, солнышко моё ненаглядное! Вспомним молодость, придурковатый ты неуч! - мысленно потер лапки.
Я смогу его убедить, определённо.
…– А ты ему ответил: “Я незнакомым дяденькам двери не открываю с детства, меня мама хорошо выдрессировала”, - уже задыхаясь от смеха, закончил я. – Вот ты придурок конечно, Тох! Сначала закрыл его в лаборантской, а потом ещё и выёживаться начал!
Друг допивал приготовленный ему суп - на кой чёрт я налил его в чашку, это вообще отдельный разговор - и улыбался тоже, боясь подавиться.
– Я растерялся! - возразил он, сделав ещё глоток бульона. – И вообще, это ты был виноват - давай исправим оценки, давай исправим…
– Когда шаги услышал в коридоре, прятаться надо было, а не стоять столбом посреди класса с журналом в руках!
– Умный какой! Ты-то конечно смылся, а меня эти события шокировали!… - парень запнулся, услышав скрип открывающейся двери. – Мама пришла, - одними губами пояснил он и сделал страшные глаза.
Я рассмеялся. Неужели он думал, что я через окно к нему залез? Ромео, блядь. Нет, ничего не имею против, но пятый этаж…
– Тошенька, я пришла! - голос тёти Ани был непривычно напряженным.
Я поднялся с кровати и вышел в коридор.
– Анна Владимировна, добрый вечер, - улыбнулся широко. – А мы как раз поужинали, собирались погулять пойти…
Женщина сразу же обернулась, шокировано глядя на меня. О, этот фирменный семейный взгляд Глубоковских из серии: “Ты долбоёбушек или да?” - всю жизнь мечтал научиться смотреть так же, но не вышло.
Антон вышел вслед за мной, и теперь мы стояли рядом, плечом к плечу.
– Антон, - дрожащий голос матери друга предвещал слёзы.
Тошан вбил в гроб ещё один гвоздь, улыбнувшись.
– Да, мам, мы пойдем погуляем, я давно на улице не был…
Анна Владимировна подлетела к сыну, и тот в ту же секунду был заключен в крепкие объятия.
– Как хорошо, Господи, как же хорошо, - шептала женщина, стискивая зеленовато-бледного Антона в своих руках.
– Мам, ну, ты чего? Всё. Всё хорошо, всё уже хорошо. Отпусти, пожалуйста, я пойду оденусь, скоро уже стемнеет, не успеем…
Освободив Тоху, который тут же заперся у себя, чтобы хотя бы переодеться спокойно, тётя Аня обняла меня, прошептав:
– Спасибо тебе.
…– Так значит, номера ты не увидел… - проговорил я напряженно, глядя на то, как солнце медленно исчезает за крышами многоэтажек, окрашивая небо в оранжево-розовый цвет.
Мы часто гуляли на этой площадке в детстве. Качели, песочница, скамейки, все дела… Сейчас мы с Тохой выросли, но что-то привело сюда снова. Что, интересно? Явно не песочница, которая на песочницу похожа только в общих чертах. И не лавочки, исписанные всякой хернёй.
– Их не было, Лёх, я уже говорил это дядьВите. Иномарка чёрного цвета, нетюнингованная, и номера закрыты какой-то хернёй. Я тачку описал, там на заднем бампере царапина была сильная. Ну, вот, теперь её ищут, но, сам понимаешь, это как капля в море… Да и сейчас это смысла не имеет, ты же живой…
Антон чинно сидел рядом, закинув одну руку мне на плечо. Мы всегда так сидели, когда разговаривали о чём-то важном.
– Тох, ты чего? - подозрительно сощурился я. – Меня похоронили, я уже труп. А перед тобой сидит совершенно другой человек, Ярослав Донской по документам. У меня теперь другая семья, другие друзья, и всё, что меня связывает с прошлой жизнью - прошлой, заметь - это ты. И я искренне надеюсь, что ты не додумаешься говорить кому-то о том, что я… я… я не Лёха больше. Зови меня Яром, пожалуйста.
Друг больно сжал руку, лежащую на моём плече.
– Я сделаю всё, что скажешь… Яр, - серьёзно заявил парень. – Только не оставляй меня больше, пожалуйста. Я без тебя не смогу… - он сдался, скривившись, и уперся лбом в моё плечо.
– Тох, - позвал я тихо, не глядя на него. – А я ведь к тебе пришёл. Не к родителям, не к сестре, а к тебе. Я без тебя тоже… не могу долго. Нет у меня “долго и счастливо” без тебя, Тох.
