— Пошел к черту, — переполненным ненавистью голосом отвечаю, чтобы тут же сплюнуть ему в лицо и получить за это сокрушающую пощечину.

— Расскажи ей, Лор, — бросает Руна, и я слышу, как рвется под натиском его ножа моя экипировка, в то время как третий наемник вжимает меня в кровать рукой, не давая мне пошевелиться.

— Думаешь, она настолько тупа? — отзывается рыжий, а я едва могу сконцентрировать на нем свой взгляд, охваченная паникой. Убитая страхом.

— Думаю, она откусит тебе член, если ты попытаешься его засунуть в нее, — отзывается третий, руками разрывая сделанный надрез, стаскивая с брыкающейся меня низ костюма.

Дрожь пробирает тело. И мозг отказывается воспринимать реальность. Я чувствую рыскающие по голой коже руки и кричу во весь голос, пока не лишаюсь белья, а перед лицом не начинаю наблюдать полувставший член рыжего, который надрачивает его надо мной.

Руки в тисках. Сердце заходится в бешеном ритме. Слезы скатываются по щекам, и истеричный крик вырывается из горла. Им же это только приносит удовольствие. Они привыкли насиловать. Привыкли брать и истязать. Им нравится это делать. Они вкушают каждый миг. Наслаждаются.

Боль. Лор ловит мое лицо за подбородок. Стискивает до онемения челюсть. Смотрит пылающим взглядом. Пытается заставить открыть сцепленный напрочь рот.

— Девочка, ты не выйдешь отсюда живой. Мы вытрахаем тебя во все щели, а потом бросим подыхать, как придорожную шваль. И лучше бы тебе расслабиться, иначе больнее будет, — с мнимой обеспокоенностью, издеваясь, произносит Лор, в то время как двое наемников рывком приподнимают мое тело, зафиксировав в коленно-локтевой.

Руки заламывают. Лицо упирают в матрас. Вжимая с такой силой, что черепная коробка трещит из-за натиска. И резким толчком выродок входит в мое тело, заставляя взвыть от раздирающей боли. Начать вырываться. Рыдать. Ныть. Молить.

Он входит до упора. На сухую. И кажется, что сердце сейчас разорвется, как и глотка от воплей, что я издаю. Слезы градом покрывают щеки. Стеклянный взгляд упирается в полуразвалившуюся тумбу, игнорируя то, как встал член Лора, что с животным пылом пристально следит за действом, развернувшимся на его глазах.

Моей ладонью сжимают чью-то плоть. Водят по влажному стволу. И тошнота подкатывает к горлу. Я глотаю истерику. Закрываю глаза. Снова взрываюсь, растворяюсь в потоке боли от сильного толчка, что сопровождается животным рыком. И чувствую, как Руна пристраивается рядом с истязающим меня наемником.

— Тебе нравится в два ствола? — заходясь в уничтожающем смехе, тянут мужчины, а Лор уже становится возле моего лица, к губам приставляя свой член, пачкая своей смазкой щеку.

И мир рушится. Все летит к чертям. Потому что следующее, что я вижу, это слетающая с плеч голова наемника, кровью которого окропилось мое лицо, а за его спиной Палач, разъяренный и пронизанный болью.

***

Она звала меня. Так истошно крича, что я готов был вырвать зубами жизнь из глотки Шрама, но не смел двинуться. Не смел даже виду подать, что у меня есть такая возможность, пока люди Велиара не сняли без шума наемников, соблазненных заведомо проигрышной идеей. Я не разговаривал. Не благодарил. А вырвал меч из рук своего товарища. Как прокаженный понесся в сторону разваливающегося дома, чтобы встретиться с тем, с чем не был готов оказаться лицом к лицу даже во снах.

Распахнута. Обнажена. Избита. Истерзана. Продолжающая принимать очередную порцию боли, пока один из выродков пытается засунуть в ее рот свой член. И меня клинит. Мгновенно. Глаза заливаются кровью, и я сношу голову одним легким, отработанным движением. Сплевывая свою ярость на пол. Два других отрываются от ее тела быстро, и первым, что я делаю, это отрубаю их мгновенно обвисшие члены, чтобы в эту же минуту перерезать им глотки одним махом.

Меч летит на пол и отзывается режущим слух звяканьем. Я падаю на колени перед той, что смел собственноручно истязать, отмечая ее расфокусированный взгляд, словно она в отключке. Но она здесь. Она видит. Слышит. Чувствует. Но не может справиться с тем унижением, что ей пришлось перенести. С болью, что еще долго будет терзать ее тело. И мне ничего не остается. Как завернуть ее в какое-то отвратное одеяло, чтобы вынести отсюда. Чувствуя ее сбитое дыхание на своей шее и слезы, так много слез.

Отвратительно. Это выбивает воздух. Я несу ее на второй этаж, не замечая Василиска с Осо, что стоят в стороне, не смея что-либо сказать, с опаской поглядывая на своего мастера.

Все потом, Велиар. Все потом. Ты же знаешь? Видишь? Ты же все видишь. Я знаю, что ты понимаешь как никто другой. Я нужен ей. Нужен. Сейчас. Только я. Посмотри как она жмется. Как ее пальчики сжимают сноровку. Как она что-то говорит одними губами и дышит мне в шею. Я не могу. Я не могу справиться с этим.

Ванная. Я помню, что она была здесь, и я ее нашел. Потертая кабинка душа. Но на это плевать. Я ставлю ее под него. Включаю воду. Она прохладная, то что нужно. Она смоет все. Только откройся. Доверься. Перестань отравлять себя изнутри. Посмотри. Посмотри на меня. Черт возьми, посмотри!

Аккуратно. Нежно. Осторожно. Я приподнимаю ее лицо, утопая в том ужасе, что закрался глубоко внутри нее.

— Рита, — зову ее, но она словно не слышит, не откликается на мой зов. — Рита, — повторяю, и чувствую, как она жмется ко мне, давая волю слезам.

Хрупкие руки обнимают меня за шею. Притягивают к себе. Носом она ударяется, зарывается в мою грудь. Плачет. Ревет. Едва ли не кричит о своей боли. И я не затыкаю ее. Ей это нужно. Необходимо. И я не против.

Моя рука гладит ее нежно по спине. Успокаивает. И ее рыдания становятся тише. Она уже не захлебывается в них. Но вжимается. Так судорожно вжимается в меня, и я позволяю ей это. Вода омывает нас. Забирает с собой усталость, но не боль.

Целую ее в макушку, и она дрожит. Медленно. Осторожно стягиваю с нее ошметки, что были когда-то ее одеждой. Она нервничает. Кусает губы. Смотрит на меня в упор.

— Мне нужно снять это с тебя, — хмурясь на ее протест, проговариваю. А она колеблется. Смотрит испуганно. И молчит. Так отвратительно, уничтожающе молчит.

Наконец кивает. Позволяет. Даже помогает. Ее тело сплошь покрыто ссадинами и синяками. Я шумно сглатываю, пытаюсь подавить в себе ярость, и она это видит. Касается ладошкой моего лица, слегка приоткрывает губы, и я замираю.

— Спасибо, — шепчет так искренне, что сердце обливается кровью, а в мыслях всплывают размытые картины прошлого, когда меня благодарила другая девушка, с другой историей, которая была так же уничтожена, а быть может и больше, но от этого не легче, тяжелее. Отвратительно.

— Я подвел тебя. Не успел…

От моих слов она вздрагивает. Словно обжигается. Отворачивается и отступает. Жмется к стене и обмякает. Скатывается вниз. Вновь заходится в рыданиях, и я опускаюсь к ней.

Перебираю ее мокрые волосы, но она ловит мои руки. Сжимает. Впивается ногтями в кожу, но я не чувствую, ничего не чувствую. Я дышу с ней.

— Уйди, — еле слышно произносит, поднимает тяжелый взгляд, покрывшихся красной паутиной полопавшихся сосудов от слез и напряжения глаз. — Уйди, — повторяет громче, и ударяет кулаком в раненое плечо, но я не чувствую боли. — Уйди! Уйди! Уйди! — заходится в истерике, и я отступаю, позволяю ей обнять себя за плечи и качаться, как умалишенной под струями прохладной воды.

***

Мне нужен воздух. Я выхожу на аварийный балкон и бью кулаками стену до крови. Мне нужна боль, что способна отрезвить меня, но ничего не помогает. Хочется выть. Убивать. Пытать. Истязать. И делать это все одновременно. Хочется вскрыть кому-то черепную коробку. Потом вырвать все жизненно важные органы и перемолоть их, как в мясорубке, после чего скормить Лжеповелителю, заставив его задохнуться в этой гнили.

— Руслан, — обращается ко мне Велиар, и я даже не замечаю, что он называет меня по истинному имени, а не потому, что дал мне клан.

— Я не лучший собеседник сейчас, — слова как-то сами складываются в предложение, а я даже не задумываюсь об этом. В душе все словно выжжено огнем, и эту зияющую дыру мне ничем не заполнить.