Назим же видел летящий огненный шар прекрасно. Он успел просчитать его траекторию и понял, что тот не заденет их и даст перелет, но отметил потрясающую точность выстрела для данного типа орудия. Не иначе, на него наложены чары. Одновременно с сотрясшим землю ударом снаряда за их спинами, в сторону мага и его подручных полетели стрелы. Когда пара особо мощно запущенных стрел сумели пробить окружавший Назима барьер, он забеспокоился. Маг немедленно отдал мысленный приказ сопровождавшим лучшим воинам закрыть его своими телами и сделал остальным знак отходить. Назим всегда неукоснительно следовал одной здравой мысли, почерпнутой им из одного трактата о военном искусстве: "Мудрый полководец точно знает, когда идти в атаку, а мудрейший - когда следует отступить". Маг понял, что пока еще рано соваться на передовую. Однако это вовсе не означало, что он собирался отступать ни с чем - в отличие от стен и ворот, вырытый перед ними ров с валом не могли иметь никакой магической защиты. Отойдя на безопасное расстояние от лучников, Назим, проигнорировав пролетевший в опасной близости снаряд требушета, вновь сконцентрировался на потоках энергии. Накопив достаточно магии в руках, он приложил их ладонями к росистой затоптанной траве и завершил заклинание. На этот раз все сработало, как должно - вал перед городскими воротами сначала осел, потом стал заваливаться вперед и, в конце концов, обвалился в вырытый ров, открыв дорогу армии некроманта. Назим не без гордости выпрямил спину и мысленно отправил свои творения в атаку.
_____________________________________________________________________________
Оливеру, сыну гончара из Верхнего гончарного квартала, была поручена очень важная задача - он должен был поджигать фитили сосудов с маслом на одном из участков первого прясла стен к востоку от ворот. В его обязанности входило по первому зову подносить огонь воинам и следить, чтобы факел в его руках не затухал. Поначалу его это не очень обрадовало - мальчик мечтал самолично мстить мертвецам за свою семью с оружием в руках, но глава их вспомогательного отряда, одноглазый седой старик Симеон, убедил его в том, что такая помощь не менее существенна. Помимо Симеона и десятка незнакомых Оливеру женщин и подростков, в отряд попал и его недруг, парень по прозвищу Волк. Его отец работал с отцом Оливера в одном цеху, и Волк знал, что случилось с семьей гончара. Он не упускал случая обозвать Оливера ублюдком и сыном изменника, при этом натягивая на свою и без того глупую сопливую рожу отвратительную ухмылку. Оливер не раз кидался на него с кулаками, защищая отца, но сделать Волку ничего не мог - тот был на пару лет старше и намного выше и толще его самого. Старик Симеон советовал не обращать на Волка внимание, говоря, мол, он всего лишь дурак и задира, но сын горшечника не мог не замечать, что и помимо Волка многие смотрят на него с презрением. Слухи в Калтонхолле распространялись быстро.
Слова Симеона о том, что они всего лишь глупые и недалекие люди, которых надо жалеть, а не обижаться, нисколько не убеждали Оливера. Его семью на тракте убили тоже "всего лишь" люди - что, теперича ему и их жалеть надобно? Не проходило и дня, чтоб он не вспоминал то, как это произошло, и его кулаки сжимались в бессильной ярости, а в груди разгорался гнев. Впрочем, не только лишь злость поглощала Оливера, чувствовал он и куда более поганое чувство, которое не мог выразить словами. Оно появлялось, когда он вспоминал, как тати нападают на их подводу, а он сам наблюдает за ними, спрятавшись в лесу, бессильный помочь. Он остался жив в тот день, а отец, матушка, сестренка Лорри, новорожденный братик Ной...
Тати подстерегли подводу гончара, когда Оливер упросил отца остановиться, дабы сходить до ветру. Возвращаясь, он с ужасом увидел, как пятеро оборванных, заросших мужиков окружили телегу, увидел отца, корчащегося на земле... Он хотел было броситься на помощь, но страх сковал его. На его глазах матери перерезали горло, а Ноя один из разбойников взял за ноги и размозжил голову о колесо, отбросив затем тельце в сторону. Лорри попыталась сбежать, но те сволочи настигли ее, сорвали одежду и зачем-то повалили на землю, закинув ноги ей за голову. Что эти изверги с ней делали, Оливер так и не смог понять - один за другим они с ухмылками подходили и наваливались на нее сверху, а остальные прижимали ее к земле, но Лорри было очень больно, ее крик стоял у бедного мальчика в ушах даже когда она затихла, выбившись из сил. Последний же, поднявшись с сестры, заколол ее острогой. Тати даже не взяли почти ничего из вещей - они увели лишь лошадей, перевернули подводу и с гоготом разбросали по округе все, что в ней было. После того, как разбойники скрылись из виду, Оливер долго трясся от страха и тихо плакал между корней вяза, где нашел укрытие. Когда он отважился выйти к телам на дороге, то с ужасом увидел, что с ними сотворили те мерзавцы. Отчаявшись, он бродил среди мертвецов до самой темноты, и тогда произошло самое страшное - они начали шевелиться и медленно подниматься на ноги. Оливер сразу понял, что случилось, и бросился бежать прочь, вновь затаившись в лесу.
Мальчик не помнил, сколько точно времени он провел там, боясь как выйти к неживой семье, так и идти обратно в Калтонхолл, ибо думал, что господин Деннингтон непременно бросит его в темницу за измену. Если бы не караван бородатых низких людей, он бы, наверное, так и помер бы от голода в том лесу.
Теперь же, вспоминая все это, Оливер не мог оправдать свою слабость и трусость, до слез коря себя, что не погиб со всеми. Поглощенный этими чувствами, Оливер почти не испытывал страха в той битве. Поджигая очередной фитиль, он представлял, как в пламени будут корчиться те, кто сгубил его семью на тракте. Самой битвы мальчик практически не видел - не вышел ростом, чтоб глядеть через зубцы и бойницы, лишь летающие вокруг стрелы и сгустки дыма говорили ему о том, что происходит вокруг. Не испугался он и тогда, когда мертвецы полезли на стены и вокруг началась свалка, желание отомстить перевешивало все. Он неизменно оказывался рядом с очередными носилками, снабжая огнем метателей горшков. Один раз он чуть было не погиб, нарвавшись на скелета с вилами в руках, но сумел увернуться и проскочить меж его ног.
Однако положение становилось все хуже, это было понятно и сыну гончара. Тела защитников уже не успевали убирать со стены, зачастую их просто спихивали вместе с останками мертвяков в ужасный навал под стенами. Из отряда Оливера в строю остались лишь старик Симеон, грузивший масло в башне, и пара носильщиков, одним из которых был Волк, который даже в пылу боя не переставал издеваться над Оливером. В тот момент они все находились недалеко входа в первую башню, где мертвецы приставили сразу две лестницы. Принеся полные, но, скорее всего, последние носилки с горючим маслом, Волк вновь напустился на парня:
- Жив еще, крысеныш? - нахально говорил он ему. - Совесть не мучает? Или ты в штанишки уже наложил? Может, вслед за папочкой отправишься?
- Отвали, Волк! - неизменно яростно отвечал ему Оливер. - Не изменник отец!
- Как же!
- И доверили ж тебе в бой идти, отродье предательское! - прошипела сухая немолодая женщина за носилками, вторя Волку. - Как Симеону к тебе спиной поворачиваться не боязно!
Чуть не плача, Оливер бросился было на них, как вдруг вокруг пронесся вздох ужаса и удивления. Воины на стене одновременно уставились на что-то в поле, а Оливер лишь попытался дотянуться до бойницы. Чуть правее, державшие оборону ополченцы внезапно с криками отхлынули в сторону, и в этот момент стену тряхнуло так, что Оливер едва не свалился на мостовую. Над разбегающимися людьми поднялся целый вихрь земли, засыпая стену комьями и грязью вперемешку с частями мертвых тел.
Замахивающийся уже подожженным горшком ополченец выронил его из рук. Он даже не успел испугаться, как жаркое пламя взметнулось вверх, поглотив несчастного. С раздирающим воплем он шатнулся назад и рухнул прямо на заполненные носилки. Полыхнуло так, что Оливера отбросило в сторону. Огненный язык лизнул мальчика, опалив его волосы и одежду и обжигая открытые руки. Весь участок стены до самой башни в миг провалился в преисподнюю. Жуткий вой сгорающих заживо людей врезался Оливеру в мозг, заставив содрогнуться от боли и ужаса. Мимо него, неистово вереща, пробежал объятый пламенем человек, в котором с трудом можно было опознать Волка. Он несся вперед, не разбирая дороги, пока не запнулся за вылетевший из рук мальчика факел и не покатился по стене, словно уголь из костра. Не переставая кричать, он забился на каменных плитах, не в силах сбить пламя. Когда же Оливер сумел подняться ему на помощь, Волк уже не кричал. Больше похожий на тлеющую, отвратительно смердящую головешку, он лишь подергивался на спине, вставив перед собой обугленные руки, лишенные пальцев. Увидев столь ужасающую кончину пусть и недруга, Оливер оторопел. Он застыл перед изуродованным телом, не обращая внимания на подбиравшийся сзади огонь и лезущих не переставая мертвецов. Очнулся он лишь когда его за шиворот вытащил один из уцелевших ополченцев и кинул к остальным, все еще державшим оборону. Но едва мальчик пришел в себя и попытался поднять валявшуюся под ногами палицу, его руки пронзила дикая боль. Оливер впервые присмотрелся к своим ладоням и с ужасом обнаружил, что кожа с них свисает лоскутами, обнажая красную и местами почерневшую плоть, а когда хотел закричать, понял, что и лицо его обожжено до волдырей. С каждым мгновением боль нарастала, становясь невыносимой. Ноги мальчика подкосились и он начал заваливаться на спину, в мозгу Оливера стучала лишь одна мысль - он молил Небо об избавлении от мук. Сейчас он бы отдал все за ковш холодной воды Лоссен на свои руки. Теряя сознание, Оливер успел заметить, как сквозь схватку в их сторону пробиваются светличные и еще пара невооруженных человек со светящимися ладонями.
