Что может быть поучительней для человека, собирающегося обзавестись четвероногим другом?

"И тянутся они, как страшные удавы..."

Уже давно подмечено, что руки живут своей отдельной от тела жизнью и не держат отчет ни перед головой, ни перед совестью. Как бы мы ни старались, а держать себя долго "в руках" они не умеют. Они ищут защиты у сердобольных оттопыренных карманов и кокетничают с шарфом и платком. Они вычеркивают одним взмахом целые страницы жизни и цепко держат судьбу за пиджачную пуговицу. Они одни ведают воздушной рассылкой поцелуев и выдачей щелчков и оплеух до востребования и после. Когда я сижу за письменным столом над обдумыванием фразы, глубоко погруженный в себя, они, заскучав, принимаются чистить перо и рассовывать по углам бумажки. Ни минуты покоя, весь день перед глазами и на ногах. Но звездный их час все же один - когда мы вступаем в беседу. Оказавшись предоставленными самим себе, эти две пятиножки, эти два бодлеровских удава совсем теряют голову и на радость случайным зрителям играют бесподобный спектакль-буффонаду о своем зазевавшемся хозяине.

Но сейчас мне вспоминается другое, один осенний день в Альбано, когда уже начали падать листья и улочки были пустынны. Недалеко от моего столика остановилась пара, чтобы закончить обсуждение важной темы. Фонтан и ветер заглушали их слова, да в них и не было нужды. Он был истцом, она - судьей, защитником и всеми двенадцатью присяжными сразу. Ее уста извергали непрерывный поток самых гневных обид и отборной южной брани, между тем как руки по-хозяйски разглаживали складки пиджака и поправляли сморщенный, смущенный галстук. Укоры и возмущение наступали на беднягу со всех сторон, а пальцы ласково проводили по им одним знакомым струнам, не давая терпению перелиться через край. Наконец, когда первый пыл иссяк и костюм пришел в приличествующий ему порядок, она тронула его за рукав, разворачивая по пути их следования, взяла под руку, и их величественные, строгие силуэты стали удаляться в усыпанной золотом аллее. Провожая их взглядом, я сентиментально думал о том, что, вероятно, такой же поступью ходили по этим камням их богоподобные императоры и такими же умными руками десятилетиями удерживали свою власть.

Сырный клуб

Сэр Роджер был неисправимым человеколюбом и, чтоб иметь возможность каждый день изучать нравы, основал клуб. Но не один из тех, в которых его членам вменяется в обязанность читать газеты или рассматривать затылки соратников молча и часами пускать дым в потолок, не открывая форточек, а для ценителей одного и самых изысканных кулинарных яств - сыра.

Сырный клуб располагался во втором этаже большого серого особняка, и, поднимаясь по внушительных размеров лестнице, завсегдатаи могли созерцать старинные гравюры, на которых в том или ином виде фигурировали сырные головки. Зал заседаний украшало большое полотно с изображением сыродельни и герб с башней, сыром и вином, а о столовой и говорить нечего - все ее стены были увешаны фотографиями лучших образцов этого деликатеса и почетными грамотами его создателей, а в центре каждого стола возвышалось блюдо с горкой ломтиков всевозможных его сортов. Надо ли говорить, какой запах распространялся в клубе и какие цвета предпочитались посетителями? Шеф-повар и сомелье были также выбраны за глубокое знание этого предмета, а швейцара переманили от графа Б., который поглощал сыр, запивая вином, в таких количествах, что у него уже давно сделалась белая горячка.

Члены клуба обязаны были исправно сообщать обо всех новинках сырного искусства и различать пятьдесят сортов, как пятьдесят рубашек своего гардероба. Разрешалось тайное похищение сыра из кухонь известных ресторанов и обсуждение рецептов прямо за едой, противоречащее этикету. Можно было даже носить сыр в нагрудном кармашке пиджака, но строго-настрого запрещалось приходить в клуб с домашними или тем более посторонними мышами, брать их с собой за стол или делать им какие-либо иные уступки.

Сырный клуб сэра Роджера стал одним из любимейших мест посещения его друзей и пользовался заслуженной популярностью в свете. Слухи о нем дошли даже до клубных кругов Нью-Йорка и вернулись обратно, обрастя лестными легендами. Сэр Роджер дышал благодушием и гордостью и с утра до вечера ел сыр и наблюдал нравы.

На день, когда клубу должен был исполниться год со времени его основания, были назначены большие торжества и по этому поводу приглашен сам лорд Милтоун, образованнейший и приятнейший молодой человек и большой "фромажёр". Празднества начались в пять часов, когда все члены и гости клуба собрались за искусно сервированным столом и сэр Роджер, обратившись к собравшимся с короткой поздравительной речью, передал слово главному гостю. Лорда немножко закрывал большой бант на рокфоре, изящно включенном в цветочную композицию на столе, но это нисколько не портило общего приятного впечатления. Как хороший оратор, он начал издалека: в нескольких фразах живо описал картины зеленых лугов и пастбищ с пасущимися на них стадами коров и овец, а в соседней тени дерев живописно разбросал группу трудолюбивых коз, с материнской нежностью вылизывающих свое потомство.

- Кажется, они рождаются незрячими, - расчувствовавшись, добавил сосед сэра Роджера, - и мать сама за загривок переносит малышей в выстланное козлиным пухом гнездо.

- Козловым, - вежливо поправил его сэр Роджер и тоже промокнул глаза платком.

Затем лорд кратко остановился на исторических событиях - изобретении сыра и сырных дырочек, причем проявил большую осведомленность об их происхождении, и наконец объявил о вручении клубу от себя лично небольшого символического подарка. С этими словами он изящным жестом поднял красный шелковый платок, и все увидели, что под ним, рядом с тарелкой лорда, стоит маленькая серебряная клетка с распахнутой дверцей. Лорд улыбнулся, потом побледнел и медленно осел на свой стул.

- Ай! - как-то не к месту весело воскликнул один из гостей, а потом вдруг совсем уж невежливо расхохотался и вытряхнул из рукава что-то серенькое, похожее на жеванный козий помет.

"Помет" попал в тарелку сэра Роджера и вызвал брызги, окатившие сэра Роджера и двух других членов клуба, бывших поблизости, после чего прошмыгнул по столу и скрылся в спаржевых зарослях. Тот, которому закапало только манишку, стал чиститься салфеткой соседа, а другой, с вишневыми узорами соуса по всему передку, напоминающими ветку цветущей сакуры, от неожиданности развернулся и въехал пожилому сэру прямо локтем в ухо. Сэр крякнул, оживился и схватил того, что с сакурой, за грудки. Это вызвало в рядах присутствующих некоторое движение, и они разделились на три группы: первая была на стороне невинно потерпевших и заляпанных, вторая наступала на них с флангов и теснила сэра Роджера к двери, третья, во главе с запальчивым лордом, шла ему на выручку и не жалела для такого праведного дела ни кулаков, ни сил.

Последнее, что видел сэр Роджер перед тем, как его бережно вынесли с поля боя, были ноги пожилого сэра с распоротой штаниной, все еще умело фехтовавшего стулом без одной ножки.

Поскольку официальные торжества предполагалось широко осветить в печати, для чего даже были приглашены лучшие ее представители, то на другой день они и были освещены самым подробнейшим образом и для большей наглядности, так сказать, "эффекта присутствия", проиллюстрированы фотографиями самых значительных моментов праздника. Сэр Роджер вышел на них героем и мог по праву гордиться своим хуком слева.

Если б он не был прозван каким-то острословом клубом "Подбитый глаз", то можно было б сказать, что популярность Сырного клуба даже возросла. Вот только наблюдать нравы сэр Роджер как-то поостыл и все больше времени проводил за городом, на природе. Поговаривали, что у него там развелось много мышей, но из любви ко всему живому он их не травит, а отлавливает и вывозит в поле. Поля у него большие, колосистые. Тихо в них, привольно и мышам, и козам...