По минутам осыпается

Ожидание невозможного...

Чеховщинки

Вечер был в разгаре, как говорится, "коромыслом дым". Гости отдыхали душой и телом, не забывая при этом о приличиях, и эта тонкость чувств и обхождения приятно сказывалась на общей непринужденной атмосфере. Веселье распределялось по углам и проходам следующим образом.

В центре розовой гостиной пространство между добротным диваном и позвякивающим, игривым буфетом по ширине и от двери до кадки с фикусом в мелкий листочек в длину комнаты было отдано танцующим, и его мерили ритмичными шагами две грациозные пары. Когда дамы на поворотах сталкивались бедрами, их наэлектризованные платья потрескивали и во взглядах пробегала искра.

- Входим в грозовую полосу, - объявлял Иван Аркадьич и разворачивал зеленый крепдешин в горошек брошкой к двери.

Пары расходились, а через две минуты снова притягивались друг к другу, энергично топая каблуками.

На диване, как всегда, размещалась интеллектуальная часть аудитории. Лучшая ее половина сидела на подушке в оборочку, другая просто беседовала с первой. Темы поднимались разные, но в конце концов все сводились к какому-нибудь философскому изречению, поэтому для скорейшего возвращения к праздничной обстановке требовалось много пирожных и сдобы, ну и какого-нибудь к ним чаю.

- Ой, совсем забыла, что мне сегодня надо было на примерку! - говорил голос с подушки.

- А вы выпейте еще ликеру и вспомните.

- А вот моя бабушка для памяти узелки на носовом платке завязывала, - сообщала брошка на очередном повороте и уходила в буфет.

- Как Лев Андреич на пляже?

- И все равно ему так напекло, что забыл огурцы в трамвае!

Диван разражался скрипом и женским смехом.

За кадкой царила субтропическая атмосфера, хоть прямо веером обмахивайся от духоты, и в ней сидели двое, и, на удивление, им никто не мешал.

- Разве вы можете понять? - говорил он. - Вы молоды и беспечны, а мне уже тридцать пять лет - тридцать пять! - и я до сих пор ничего еще не сделал и даже на вас не женился. Проклятые батареи, в холода так не топили!

- Почему же вы не женитесь? - мягко направляла она его в прежнем направлении, обмахивая крышкой от селедочного паштета.

Он задумывался.

- А Бог его знает, почему! Знал бы, не сидел бы сейчас под этим фикусом, как дурак, а имел бы свой, и не такой задрипанный...

- Фикус очень даже хороший, и вы напрасно расстраиваетесь. Вот наступит весна...

Танцующие расступались, пропуская хозяйку с чайным подносом, и снова смыкали свои ряды.

- Будете варенье и крендель с одного блюдца или нет?

- Или нет, - отвечали ей.

Слегка округлив губы, она доставала из буфета дополнительную пару тарелок.

- А чьи именины мы празднуем? - спрашивал тонкий голос на кухне.

- Так ведь ваши!

- Ой, не шутите, Кларочка! У меня нет именин, только день рождения.

- И однако ж заливное съели!

- Вы не объявляли, что без именин есть нельзя.

- А вот сейчас объявляю.

- Поздно, поздно! Все ушло на компенсацию внутренних нужд.

За стеной зажужжало, стали циклевать полы.

- Поздно, говорю! - закричал он в оттянутое сердоликом розовое ухо, стараясь перекрыть шум.

- Ну, так шли бы домой.

- А именины?

Из коридора в комнату заглянул последний, опоздавший гость, человек средних лет и неопределенного рода занятий, тайно посещающий студию танцев. Все стулья были заняты, а канканирующие ему не понравились, и, стукнувшись об угол, он пошел домой, ровнехонько этажом выше, чтоб два положенных часа, в тишине и одиночестве, упражняться в чечетке.

Обратная сторона Луны

- Вы ведь, кажется, знали Александру Мартыновну Пахомову, что работала в больнице на Слободке?

- Нет, не приходилось, - мой закадычный спорщик отрицательно покачал головой.

- И даже имени не слышали? Ну что вы! В Одессе не было дома, куда б вы ни пришли и ни сказали: "Я от тети Шуры" и перед вами тотчас не раскрылись бы все двери и объятья. Она была удивительным человеком, врачом от Бога. Но речь сейчас не об этом, я возвращаюсь к нашему разговору о великих людях и больших странностях. Так вот от нее я впервые узнал о них в подробностях с иной стороны, получил нечто вроде аудиенции у их личного врача. Помимо большой начитанности и великолепной памяти, хранившей множество стихов на протяжении многих десятилетий, у нее была и другая ценная и редкая особенность: она знала подоплеку взлетов и падений и даже вдохновения свыше. Да, да, не улыбайтесь. К примеру, Пушкин был психопатом. Ему потому и писалось осенью так хорошо, что это пора их расцвета, в то время как все "нормальные" остальные испытывают вполне понятную депрессию.

- Любой другой на моем месте сказал бы, что это святотатство, - откликнулся мой собеседник, - но я не скажу. Продолжайте, вы меня заинтересовали.

Я глянул в окно, на бушующую стихию дождя и ветра, и продолжил. Когда я через блистательные вершины русского "золотого века" и английский романтизм дошел до французского престола, мой приятель опередил мою мысль.

- Уверен, что самым значительным с этой точки зрения был Наполеон.

- Даже не представляете насколько! Этот человек был уникален уже тем, что обладал всеми видами шизофрении одновременно! Снохождение, эпилепсия, "путник"...

- "Путник"?

- Да, представьте себе, что человек впадает в такое состояние, в котором покупает билет на поезд, садится в него и едет, а когда приходит в себя, оказывается где-нибудь за тридевять земель, в другой стране, среди незнакомых людей, без багажа и без денег. Существует даже международная конвенция по возвращению таких "путешественников" домой. Или другая мания. Вы идете в магазин и начинаете скупать в нем всю мебель. Придя в себя, опять-таки с ужасом обнаруживаете, что вся квартира заставлена какими-то ненужными вам предметами, и откуда они взялись, понятия не имеете.

- Звучит занятно, если не знать причины.

- Что касается истинных событий при Ватерлоо, - подошел я к пику моей речи. - Эта громкая битва была также проиграна вследствие болезни. Пребывая в огромном нервном напряжении, Наполеон впал в эпилептический транс, и никто не мог привести его в чувство. Он провел без сознания длительное время, а поскольку в свои военно-стратегические планы никого не посвящал, то генералы не знали, как им следует себя вести по отношению к противнику. Трагедия для императора.

- Но почему же в учебниках истории нет ничего, что...

- Учебники лгут, - прервал я его на полуслове. - Но иногда половина правды и лучше, чем целая правда. Помню, на меня произвела очень сильное впечатление одна юная учительница-правдолюбка, которая рассказала, как в действительности происходила казнь несчастной Марии Стюарт, палач которой не сразу попал на нужный позвонок. В таких случаях я предпочитаю правду опускать, кто в ней заинтересован, сам почитает достоверные и подробные источники.

Пролетел тихий ангел, а ливень за окном, наоборот, все усиливался, и деревья надрывно скрежетали о решетку.

- Луна прекрасна с солнечной стороны, а с другой вечная ночь, - вернулся я к началу нашей беседы. - И если гений и злодейство вещи несовместные, то гений и сумасшествие неспешно прогуливаются под руку.

- А вы ведь, кажется, тоже пишете? - не скрывая своего намека, осведомился он у меня.

- И вам даже не кажется, - подтвердил я.

- И как вы себя при этом чувствуете?

- Великолепно! А вот вам стоит поостеречься. - И дружески ему подмигнув, я отпил свой лазурный коктейль, столь несхожий с сегодняшним небом, а остатками полил цветок в вазоне у окна.

Потом я неторопливо расплатился трамвайными билетиками и, попрощавшись до следующей дождливой пятницы, вышел из кафе. Кажется, мне удалось произвести на него желаемое впечатление, но в отместку мое довольство самим собой было тотчас смыто холодной берлинской зимой.