Тихому, безмолвному камердинеру явно были даны распоряжения, как нас принять, сам же господин граф находился в Зимнем. Нас разместили в комнатах для гостей и в комнатах для слуг, меня, в соответствии с моим положением, — в какую-то промежуточную. Дом был меньше раквереского господского дома. Даже значительно меньше. Но намного роскошнее. Вместо наших истертых плитняковых полов, голой штукатурки и каких попало обоев — обитые штофом стены, зеркала и полированный мрамор, во всяком случае — в парадных комнатах. Н-да. А на следующее утро нас принял Иван Андреевич фон Тизенхаузен. Когда камердинер пришел за нами, госпожа приказала мне взять под мышку папку с бумагами и сопровождать ее.

Господину Иоханну было никак не больше сорока лет: деятельный мужчина в белом завитом парике, на розовом лице быстрые серые глаза. Его, по-видимому, обычно ничего не значащая улыбка при встрече с моей госпожой казалась даже искренней и живой.

— Здравствуйте, любезная тетушка. Надеюсь, вы хорошо почивали. Да-да-даа. К нашему счастью, вы находитесь здесь, у нас…

Госпожа ответила жестко и в то же время весело:

— Да, нахожусь здесь, мой милый родственник, к счастью или к несчастью, не знаю. И я не уеду отсюда до тех пор, пока ты не уладишь этого дела. А это Беренд Фальк — мой гувернер и секретарь. Мои бумаги у него, — Она обратилась ко мне: — Вручите их господину Иоханну.

Я попытался это сделать, но господин Иоханн белой в кружевном манжете рукой отвел нашу папку в грубом брезенте:

— Любезная тетушка, нам не требуется никаких бумаг. По крайней мере, сейчас. Бумаги могут понадобиться сенату. Наша милостивая государыня императрица не станет в них рыться. И писать нам сейчас ничего не нужно. Нам нужно будет поговорить с императрицей. Но прежде всего нам следует поговорить между собой. Вам и мне. Кхм. Для этого секретарь не требуется. — Он взглянул на свою тетушку и на меня.

Моя госпожа сказала:

— Беренд, дайте сюда папку и обождите меня в приемной.

Мне не оставалось ничего другого, как отдать ей папку, поклониться и выйти в приемную, закрыв за собой дверь.

Я просидел в маленькой изысканной приемной четверть часа, вдоль и поперек сосчитал розы на обивке всех четырех стен, перемножил их, вычел из этого числа отсутствующие за счет дверей, окон и кафельной печи, получил в результате 1486 роз и тут только заметил на столике у камина номер «Санкт-Петербургских ведомостей» за минувшую неделю. Наверное, нельзя считать неделикатностью, что я взял его и стал просматривать. Могу только сказать: страницы перелистывал и вдоль газетных колонок скользил мой собственный палец, но водил им, должно быть, божий перст! Кажется, в разделе «Светские новости» я вдруг прочитал возле своего ногтя: «На прошлой неделе с заграничных вод возвратился в столицу господин General еn chef и Oberhofmarschall граф Карл фон Сиверс и, находясь в добром здравии, во вторник устроил прием в своем великолепном доме у Царицына луга».

Значит…

Прошло, очевидно, не меньше часа или даже полутора, кока моя госпожа вышла из кабинета Ивана Андреевича. К этому времени я уже принял решение. На следующий день, в субботу, я добыл нужные сведения и с вечера попросил у госпожи разрешения в воскресенье утром пойти в церковь. Я имел в виду лютеранскую церковь св. Анны, которая находилась где-то на берегу Невы и, как мне разъяснил Тийт, не так уж далеко от Царицына луга. И поскольку я все равно был свободен от поручений, то разрешение, разумеется, получил. Кстати, еще в приемной господина Иоханна я какое-то мгновение взвешивал безумную возможность: если госпожа снова доверит мне бумаги, не следует ли мне спрятать их за пазухой и передать Сиверсу?! И попросить — ибо ничего другого мне бы не оставалось — попросить убежища в его доме?.. Мысль промелькнула, но я тут же от нее отказался. Потому что понял: одно дело руками раквереских плутов напустить в комнату госпожи Тизенхаузен жаб или сунуть под застреху красного петуха (если Сиверс действительно когда-нибудь это делал или инспирировал — откуда мне знать?). Но совсем другое дело — спрятать или сжечь все раквереские документы на право владения и взять на себя риск укрытия вора. Однако сама судьба все для меня упростила: выйдя от графа Иоханна, госпожа Тизенхаузен не отдала мне обратно брезентовую папку. Полагаю, по внушению графа Иоханна, что, с одной стороны, было немного оскорбительно, но с другой — действительно упростило дело.

Итак, в воскресенье, в половине десятого утра, я торопливо вышел из дому без папки. Для этого необозримо огромного города путь мой был, наверно, даже коротким. Но на этих неимоверно просторных, пустынных, продуваемых ветром незнакомых улицах, среди непонятного чередования незаконченного строительства, огородов и дворцов, оказался все-таки весьма далеким. Когда я вышел к реке, ветер почти сбивал меня с ног. Широкая, как озеро, свинцово-серая река под таким же свинцовым небом казалась какой-то удручающе голой. А лиловато-серый гранит парапета и спускающихся к воде лестниц — где под мокрым снегом, где под шелестящими, твердыми снежинками — напоминал полузамерзшую и полурастаявшую тушу разрубленного на части огромного зверя.

На одну минуту я зашел в церковь св. Анны, вошел в толпу и в звуки органа. Мне казалось, что я буду лучше защищен от подозрений, если хотя бы узнаю, как эта церковь выглядит внутри.

После нескольких вопросов я легко отыскал дом графа Сиверса. И фортуна действительно мне благоприятствовала. Мне открыл знакомый уже по Вайвара зеленый камердинер, он меня узнал и, кажется, поэтому сразу согласился отнести мою записку своему господину.

Я разглядывал вестибюль и пытался решить, где каменный паркет и стены великолепнее: коричневый и желтые у господина Иоханна или зеленоватый и серые здесь, но к выводу прийти не успел. Слуга вернулся и провел меня наверх.

— Ну, мой молодой друг, для утреннего кофе вы явились слишком поздно. Вы пришли посетовать, что решение Фермора все еще не подписано императрицей.

Продолжая сидеть в кресле, он небрежным движением подал мне неожиданно горячую руку.

Я сказал:

— Нет, господин граф. От имени города Раквере я пришел спросить — само собой понятно, без его ведома, — чем бы город со своей стороны мог способствовать этому решению.

Старик усмехнулся сухо, но, мне показалось, с терпимостью.

— Садитесь.

Я сел в кресло напротив него.

— Под каким предлогом вы оказались в Петербурге?

Я объяснил, что приехал в качестве секретаря госпожи Тизенхаузен. Что мы остановились у графа Ивана Андреевича, который должен, как сказала моя госпожа, навести в этом деле порядок. То есть провалить решение сената. И насколько я знаю, Иван Андреевич должен говорить об этом с императрицей.

Старик слушал меня как бы между прочим и, глядя в окно на снежную пыль, произнес:

— Эта ваша блошиная деревня — знаете вы это или нет — мой город. Так или иначе… — Я успел подумать: «Интересно! Он старается объяснить самому себе свои нелады с госпожой Тизенхаузен преданностью городу…» Старик продолжал: — Но вы там все наивны. Да-да. Будем говорить без детских иллюзий. Вы полагаете, что я здесь всемогущ. Скажите вашему… аптекарю и всем остальным и поймите сами: действительно, в лучшем случае, кое-что я могу. Но не всё. Раквере, видимо, не представляет себе, что это значит — Тизенхаузены. Это же не только ваша госпожа Гертруда, которая и одна — кхм — значит достаточно много. Тизенхаузены и их близкие свойственники — это же кровное братство. Три сенатора, два графа, один обергофмейстер, начальники имперских канцелярий, девять генералов — пять в действующей армии, четыре в отставке, — два адмирала. Если говорить только о вершинах. И как бы велики ни были их разногласия, в делах, касающихся личной власти, они невероятно едины.

— Я полагаю, Сиверсы… — начал было я наобум, даже не знаю, то ли ему в угоду, то ли в поддержку нашему делу.

— Сиверсы далеко не так влиятельны, — неожиданно сказал старик с задумчивой покладистостью (и я опять поймал себя на мысли: «Интересно. Из уст настоящего Сиверса вряд ли был бы возможен столь критический тон по поводу своего рода, а из уст лже-Сиверса — вот, пожалуйста»), Старик продолжал — А мое положение среди Сиверсов… — и умолк, будто ступил на нетвердую почву. — Ну да это сюда не относится. Итак, практически положение таково: императрица не подписала решение сената. Увы. Этого Тизенхаузены добились. Теперь они добиваются, чтобы императрица приказала сенату подготовить противоположное решение — решение в пользу Тизенхаузенов — и подписала бы его. Чтобы оно вошло в силу и госпожа Гертруда могла бы делать в Раквере все, что вздумается. Вот этого Тизенхаузены до сих пор еще не добились. Ибо нам удалось придумать, ну, как шахматисты говорят, контригру. И я скажу вам, а через вас — Раквере: самое большее, чего мы можем сперва добиться, это сохранить, ну… как же это называют юристы? Какое-то там квоо…