Итак, Золотой Подсолнух стал Главным Оценщиком. Раз в десять дней он должен был являться во дворец в специальный боковой флигель, где проводил заседание оценщиков. Первые три раза ему помогала Луна, а потом он и сам наловчился. В принципе в работе не было ничего сложного. Нужно было читать книги, а потом формулировать все их плюсы и минусы, чтобы отправить их в печать. Простые оценщики были людьми из народа, и хотя и симпатии и антипатии были всегда однозначны, они не всегда были чётко сформулированы, на совещаниях он им порой помогал облечь свои мысли в слова. Его слово было решающим только в случае, когда голоса разделились пополам. Однако он понимал, почему при этом Жёлтый Лист почти единолично решал, что публиковать, а что нет -- он умел манипулировать мнением простых людей, возбудить когда надо их страх или подозрения... Хотя напролом навязать свою волю, когда остальные были резко против, не мог и он.

Работа над философским трактатом тоже подвигалась более-менее быстро. Главная идея его была в следующем. Европейские крестьяне плохо воспринимают идеи о мудром государственном устройстве из-за возможности вести своё единоличное хозяйство с мечтой когда-нибудь разбогатеть, и многие из них не желали жертвовать и призраком этой возможности ради объединения в общину с общим складом и прочим. С одной стороны это делало ситуацию безнадёжной, но с другой, была сфера, где объединение проходило помимо воли. Индивидуальные ткацкие мастерские всё чаще заменялись мануфактурами, и в итальянских городах даже были случаи, когда ткачи с таких мануфактур выдвигали собственные политические требования. Правда, с открытием Америк Италия ушла куда-то на задворки, мануфактуры Испании тоже пришли в упадок, так как труд на них был куда менее выгоден, нежели грабёж колоний, но эпоха грабежа рано или поздно закончится, мануфактуры опять пойдут в рост и именно мануфактурные работники привьют идеи коллективного труда всем остальным, а это -- зародыш мудрого государственного устройства. Если в Тавантисуйю, при присоединении новых земель приходилось ориентироваться на крестьян-общинников, и они должны были перевоспитать индивидуальных ремесленников городов и убедить их объединиться в мануфактуры, то в Европе, видимо, будет наоборот. Эта мысль, поначалу казавшаяся юноше слишком смелой, по мере обдумывания становилась всё более бесспорной. Он чувствовал себя так, будто за спиной его уже выросли крылья, и верил, что впереди у него прекрасное будущее. Увы, жизнь вскоре обрезала крылья всем его мечтам, но об этом впереди.

На следующий день после своего временного назначения на должность Главного Оценщика бывший монах решился признаться в любви к Прекрасной Лилии. Они сидели в укромном уголке библиотечного сада и могли рассчитывать на относительное уединение.

-- Наконец-то, ?-- сказала она, а я уж думала, что тебе помешают признаться монашеские обеты. Так и будешь вздыхать потихоньку.

-- Если бы я всерьёз собирался их соблюдать, разве я стал бы искать прибежища в Тавантисуйю? Но ведь в таком случае надо бы предлагать руку и сердце, но ты дочь правителя, а я лишь бедный студент и сирота.

-- А теперь ты... тебе предложили место?

-- Откуда ты знаешь?

-- Знаю уж, что мой папаша за тебя похлопотал.

-- Скажи, а это ты его попросила?

-- Нет, что ты! Я бы никогда в жизни не стала этого делать. А ты не боишься, что его милости закончатся, как только он узнает, что ты на меня глаз положил?

-- Нет, --- сказал юноша и заколебался, не зная, стоит ли говорить о том, что её отец вовсе даже и не против их брака.

-- Ты смелый.

-- Будь иначе, разве я бы рискнул связываться с братом Томасом.

-- Скажи, а сам Томас... он никогда ни в кого не влюблялся?

-- Только один раз и то не взаимно. Он носил любовь в своём сердце и всё. А мне этого мало. Я хочу идти с тобой по жизни рядом, и надеюсь дойти до конца.

-- Я тоже этого хочу, любимый, -- сказала Лилия, и нежно прижалась к нему. Их губы слились в долгом поцелуе.

Потом они несколько раз также уединялись в укромном уголке сада. Бывший монах был счастлив до небес, а Лилии такие робкие ласки стали быстро приедаться. Ведь бывший монах не смел давать воли рукам, видя в попытках щупать грудь или лезть под юбку что-то сродни святотатству. Однажды Лилия посреди поцелуев зашептала:

-- Любимый, я уже устала ждать. Если ты меня любишь, как ты можешь так долго терпеть?

-- Да я люблю тебя. И хочу на тебе жениться. Но разве это возможно сейчас?

-- Очень просто. Я отдамся тебе и моему отцу ничего не останется, кроме как поженить нас.

-- Любимая, ты уверена, что это правильно делать сейчас? А если он отправит тебя в Девы Солнца, а меня лишит карьеры? Послушай, говорят, что скоро твоя мать родит. Если родится мальчик, ты уже не будешь считаться наследницей престола, и тогда... тогда я решусь посвататься к тебе. Тогда у нас больше шансов.

-- Я устала ждать, -- повторила Лилия, -- А если это не будет мальчик? Давай я лучше отдамся тебе сейчас, а вскроется это потом.

-- Нет, Лилия, я люблю тебя, но я не могу... мне страшно и стыдно это делать! -- вскричал бывший монах.

-- Если ты любишь меня, ты должен смочь!

-- Лилия, я ведь никогда до этого... А кроме того, я буду чувствовать себя вором, пойми это... Я не могу совершить бесчестного поступка. Я не могу опозорить тебя и твоего отца!

Говоря это, юноша чувствовал, что плоть его при этом ведёт себя совсем не по-монашески. Было страшно, что Лилия это обнаружит, ненароком прижавшись к нему, и потому как только она попыталась прижаться к нему посильнее, он в страхе вырвался и убежал. Она что-то крикнула в ответ, но он не понял даже, слова это были, или просто вопль разочарования.

Не помня себя он убежал в свою комнату и только там перевёл дух. Как хорошо, что его сосед вернётся не скоро, прийти в себя и решить, что делать дальше. Так, спокойно, спокойно... Есть два варианта -- после всего случившегося Лилия его или простит, или не простит. Если не простит -- вопросов нет, их отношения закончены. Если простит, то тогда он всё-таки попробует переговорить с её отцом. Пойдёт к нему во дворец, скажет, что по секретному делу. Его пустят...

Помириться с Лилией как-то не получалось. Возле того укромного уголка сада всё время были то садовница, то ещё кто-то. Другие мест для совместного уединения он не мог найти, ведь было неловко приглашать её к себе в комнату, Золотое Перо мог прийти в самый неподходящий момент.

Однако судя по тому, что девушка при всех ему улыбалась (правда, чуть насмешливо), и никаких признаков обиды не выказывала, он мог сделать вывод, что на него не сердятся. Потом она сунула ему в руки записку:

"Чудачок мой, монашек мой! Больше нам не удастся остаться наедине -- теперь за нами плотно следят. И делают это даже не люди Инти, это было бы ещё не так страшно, а люди Желтого Листа. До сего дня я знала, что у него много сторонников среди амаута, но мой кузен полагает, что у него может быть даже целая организация... Я не знаю что делать. Сожги это письмо, умоляю! Твоя Лилия"

Несколько раз перечитав записку и выучив её наизусть, бывший монах сжёг её на свечке. Раз Лилия его любит, то отступать он не намерен. Но он чувствовал, что в это уравнении слишком много неизвестных, а резкое движение итак может всё напортить. "Кузен" -- это, видимо, Горный Ветер. Лилия заметила, что за ней следят, и вполне могла устроить с ним серьёзный разговор. Он и сказал, что следят не люди Инти, а люди Жёлтого Листа, которого он подозревает в чём-то нехорошем. А что нужно Жёлтому Листу от Прекрасной Лилии? Видимо, компромат на неё. И перед кем? Перед отцом? Вряд ли... Что бы Жёлтый Лист не наплёл Первому Инке, тот всё равно в первую очередь будет верить дочери, а не ему. Скорее Жёлтому Листу нужен компромат перед обществом. Вот, мол, дочь Первого Инки своей честью не дорожит, значит.... А что это собственно значит? Значит, нужен ему позор Лилии для каких-то тайных планов, как-то связанных с престолонаследием. Бывший монах чуял печенкой, что дело может принять угрожающий оборот. Ведь Первый Инка ещё относительно молод и на здоровье вроде не жалуется. Но если его решили лишить тем или иным способом всех возможных наследников, а затем и самого убить? И что тогда будет с его родными и сторонниками? Последних точно ожидает жестокий террор...