-- Возможно, -- сказал Бертран, -- я слышал, что вы, тавантисуйцы, блюдёте чистоту крови и ради этого запрещаете браки с чужеземцами.

-- Чистота крови тут не при чем. Если чужестранец решил стать тавантисуйцем и принёс присягу, то он обретает все права и может вступить в брак. Браки с иностранцами запрещены по другой причине. Во-первых, у нас распределение, в том числе и распределение жилья, завязано на браки. А если одна из сторон -- чужестранец, который в любой момент может покинуть страну, это ставит нас в довольно затруднительное положение. Да и к тому же брак -- это не только права, но и обязанности. Тавантисуец может быть наказан за их невыполнение, а как быть с чужестранцем? Ну и самый болезненный пункт -- война. Супруги могут в таком случае оказаться по разные стороны фронта... А кроме того, ведь в вашем мире брак производится в церкви,а у нас -- гражданским чиновником, а браки, заключённые не в церкви, для вас считаются как бы не вполне настоящими... Разве мало случаев, когда христианин живёт с индеанкой, та считает себя его женой, а потом он бросает её и безо всякого оформления бракоразводных процедур женится на белой женщине? Мы считаем нужным ограждать наших девушек от подобных ошибок.

-- И тем самым существенно урезаете свободу своих подданных, -- сказал Бертран, -- не думаю, что они вам благодарны за это.

-- Ну почему же? -- ответил Асеро, -- С нашими женщинами чужеземцы сталкиваются редко, а белые женщины на наших моряков тем более внимания не обращают. Тут любовь -- редкий исключительный случай.

-- Всё-таки у людей должно быть как можно больше свободы, -- ответил Бертран, -- редкие и исключительные случаи тоже нужно уважать.

-- Если уж у кого и в самом деле любовь неземная -- что ж, тогда можно стать подданным Тавантисуйю.

-- А женщины-чужеземки? -- спросил Бертран.

-- Ну и женщины могут. Для них это даже проще в какой-то степени, другая присяга не давит... Хотя это очень редкий случай, но мой племянник женат на чужеземке, и это ему удалось сделать без особых проблем.

-- Ну ведь он -- персона королевской крови...

-- Законов он не нарушал. Попросил для своей невесты возможности стать полноправной тавантисуйкой, и не было причин для отказа.

-- И вы решали такой вопрос на самом высшем уровне?

-- Да, но потому что таких как она -- мало. Впрочем, если таких случаев станет больше, то мы можем пересмотреть и процедуру, и сами законы. А почему тебя это так интересует? Думаешь жениться в нашей стране?

-- Затем, что я люблю свободу, и ненавижу, если мне кто-то что-то может запретить, -- ответил Бертран.

-- А запрет на браки между разными сословиями ты также ненавидишь? -- спросил Асеро, -- у нас сословных запретов нет. В принципе я могу выдать своих дочерей даже за крестьян, перед законом все равны, хотя конечно, на деле чтоб заслужить такое, крестьянские парни должны отличиться подвигами, иначе народ не поймёт. Но у вас неравенство прямо в законах прописано. Это тебя возмущает?

-- Не сказать, что мне это нравится. Но есть мы и есть вы. Как бы ни было что-то дурно устроено у нас, всё равно Европа в разы лучше любой восточной деспотии.

-- Деспотия, деспотия... Заладили. Даже тот факт, что я спокойно сижу и с вами беседую, а чтобы перед вашим монархом сесть, специальное разрешение нужно, вас совершенно не смущает. Хотя сами эти формальности к объёму власти в руках правителя имеют весьма слабое отношение. Впрочем, сейчас это не важно. Поскольку различия по уровню техники могут выяснить только люди, которые в этом хорошо разбираются, думаю, что нужны более детальные переговоры с нашими инженерами. Ну и кораблестроителями. Да, и поскольку время позднее, а завтра вставать рано, то лучше не спорить больше об особенностях нашего государственного устройства. Принимайте их как данность.

Далее пошла утряска расписания встреч с теми или иными представителями отраслей, в которой, впрочем, не участвовал Розенхилл, наклюкавшийся до того, что упал носом в тарелку. Дэниэл и Бертран вняли совету не спорить больше о политике, хотя временами Бертрана всё-таки прорывало на обличения. Асеро посоветовал ему на это поближе познакомиться с их философами, тем более что всё равно юноше так или иначе придётся решать с ними вопрос о закупке европейских книг. На это юноша согласился.

Перед сном Горный Ветер и Асеро обменялись впечатлениями. Горный Ветер:

-- Знаешь, когда я стоял на карауле, я поначалу завидовал тебе, а потом, послушав ваши разговоры, стал тебе сочувствовать. Мне что, стой и не мешай никому, а ты намучился всю эту чушь про тиранию выслушивать, да ещё и отвечать корректно.

-- Да, похоже на осуждении тирании они зациклены. Вскоре вашу службу завалят доносами на это счёт... А я ещё с ужасом думаю, сколько конфликтов мне придётся потом разруливать. Послушай, может быть... если они уж очень зарываться будут, как-то припугнуть их для острастки? Ну чтобы не было по-настоящему плохих последствий с пострадавшими?

-- Сложно сказать. Я подумаю на этот счёт. Но только сдаётся мне, что эти купцы из тех, кто не верит ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай. Так что на суевериях сыграть вряд ли получится. А просто погрозить... Ну смотаются они, прибудут другие, ничуть не лучше. А ещё у меня сильное подозрение, что никаких особенных технических новинок у них нет и покупать нам нечего. Но вот только разбираться в этом вопросе придётся долгие месяцы....

-- Слушай, а если нет, то почему есть такая уверенность, что они есть. Ты знаешь, я тут посещал без тебя мастерские, затрагивал с народом тему, что они о торговле думаю. Так все как один "за" обеими руками. Все наши мастера свято уверены, что их ремёслами европейцы владеют лучше них, и нам есть чему поучиться. Впрочем, в том же самом уверены и европейцы.

-- Европейцы просто привыкли считать нам невеждами, а что касается наших мастеров -- умом многие из них ещё в тех временах, когда пленный испанский кузнец или кораблестроитель был на вес золота. Но те времена давно прошли...

Дэниэл Гольд в одиночестве сидел в выделенной ему комнате гостиницы и ждал гостя. В соседних комнатах поселили Розенхилла и Бертрана, однако сейчас, несмотря на ненастную погоду, их там не было. С утра прибежал какой-то индеец, говоривший лишь по-местному, и сказал, что дорогих гостей приглашают посмотреть на Великое Жертвоприношение. Розенхилл и Бертран согласились пойти, первый потому, что ему хотелось посмотреть на самую красивую девушку, которую, как он слышал, отбирали специально для такого случая, а Бертран намеревался впоследствии написать на эту тему гневный антиязыческий памфлет. Впрочем, в любом случае Розенхилла не следовало отпускать одного, ведь языка он не знал. Дэниэл же идти отказался -- он был прагматичным человеком, и подобные этнографические изыски его совершенно не интересовали. В глубине души он даже подсмеивался над Розенхиллом: ну какой смысл смотреть на красивую девушку, если её даже полапать нельзя? Впрочем, с последним у Розенхилла по-любому будут серьёзные проблемы. Вчера он в отчаянии говорил: "Ну вот я выпил, и теперь мне нужна женщина. В любой другой стране имей деньги в кошельке -- и женщина тут же будет. А тут хрен!"

Впрочем, будь Дэниэлу нечего делать, он бы наверное пошёл, однако он уже успел договориться о встрече с главой местной купеческой гильдии, пока он ещё может пребывать в этом городе. Конечно, на завтра назначена официальная встреча, но хотелось бы переговорить и в неофициальной обстановке. Дэниэлу как опытному дельцу нужно было прощупать человека.

За окном был дождь и ветер, и Дэниэл даже пожалел компаньона и племянника, что они вынуждены мокнуть и мерзнуть в такую погоду. Будет очень некстати, если они тут заболеют, ведь тогда их бизнес под угрозой срыва. Или церемония происходит под крышей?

Также он подумал, что гость опаздывает. По улице не проезжало ни одного экипажа, только какие-то закутанные фигуры изредка пробегали. Вдруг в дверь раздался негромкий стук.. Дэниэл отбросил хлипкую щеколду от ветра, заменявшую здесь замок, и увидел на пороге толстого и старого индейца в очках. Индеец поздоровался на отличном испанском.