-- Почему невозможен?

-- Чтобы осознанно выбирать, нужно представлять себе последствия того или иного выбора. Кто не видит последствий, тот по сути бросает жребий, а кто оценивает последствия неправильно -- обречён на ошибку. А ошибка в таких вопросах может поставить наше государство на грань гибели.

-- Но почему?

-- Потому что наибольший шанс быть избранным будет у языкастого авантюриста. Такой сумеет понравиться народу благодаря обещаниям, которые и не собирается исполнять. Для такого охмурить народ -- дело техники, примерно как для опытного соблазнителя обольстить юную и восторженную девушку.

-- Значит, надо чтобы народ набрался опыта. Умел бы сравнивать разные точки зрения. Например, я бы позволил каждому желающему печатать газеты или книги, какие ему заблагорассудится, и никто бы не мог наказать автора за то, что он написал что-то не то! Это у вас одна газета на всю страну, и ты, прежде чем она выйдет, читаешь все её материалы и можешь снять любой из них.

-- А если бы кто-то написал и размножил бы неправду?

-- Ну тогда тот, кто уличил бы его в неправде, мог напечатать в ответ опровержение.

-- Допустим, -- сказал Асеро, -- а если бы кто-то напечатал клевету, пятнающую честное имя ни в чём не повинного и уважаемого человека?

-- Ну тогда оклеветанный может подать в суд и выиграть дело.

-- А если выиграть не удастся, то клевету в отношении его можно считать доказанной? А если только прочитав её, несчастный сляжет с сердечным приступом? Или ещё того хуже, если от клеветы пострадает кто-то из его близких?

-- Но почему следует предполагать такие крайности?

-- Потому что я знаю, что пишут обо мне за рубежом, -- ответил Асеро, -- и пишут не по приказу, а добровольно. Те, кто ничего не знают обо мне, усиленно смакуют мои пороки, мол я и в морях крови плаваю, и всякими мерзкими изысками типа разделанной живой рыбы развлекаюсь, а про мою похоть не говорит только ленивый. Один дошёл даже до того, что приписал мне надругательство над родными дочерьми! Конечно, я к этим помоям привык, и внимания на них не обращаю, утешаясь тем, что в моей стране такую мерзость никогда не напечатают, и ни моя мать, ни мои дочери их в жизни никогда не увидят.

-- А если бы тавантисуец прочёл что-то такое, что бы было?

-- Зависит от того, поверил бы или нет.

-- А если бы поверил?

-- Наверное, переполнился бы гневом и побежал бы меня убивать. Насильников у нас ненавидят самой жгучей ненавистью. Впрочем, на примере истории с Джоном Беком вы должны были это уже понять.

-- Так разве его не за порчу водопровода повесили?

-- За водопровод бы его казнили по закону, а так не дожидаясь казни его прикончила разгневанная толпа. Очень уж он их тогда разозлил...

Асеро знал, а точнее, догадывался, что за якобы стихийной расправой стояла на самом деле Служба Безопасности, ведь это люди Горного Ветра, услышав такое, стали зачинщиками расправы, что, впрочем, никак не отменяла ни их искреннего гнева, как и того, что подавляющее большинство простых тумбесцев их гнев разделяло. Инти как-то говорил Асеро, что совсем стихийно, без подготовки, никакую расправу никогда не вызовешь, а уж он то в таких вещах разбирался. Хотя Дэниэлу обо всём этом знать было совершенно не нужно, так что Асеро продолжил самым невозмутимым образом:

-- Наш народ очень горяч, и потому стоит про кого-то крикнуть, что он насильник или предатель, то обвинённый потом и трёх дней не проживёт без стражи, его просто растерзают. Именно поэтому ложные или предположительные обвинения ни в коем случае не должны широко оглашаться перед всем народом. В газете можно писать только твёрдо установленные вещи, иначе ошибка может очень дорого обойтись, ибо можно ненароком опозорить и убить невинного человека. А ведь частный газетчик способен раздуть историю чисто для перчика, чтобы привлечь внимание читателей.

-- А ваш народ очень легко верит в то, что ему говорят?

-- Верит. Особенно печатному слову. В книгах и прессе можно что-то недоговорить, но лгать -- нельзя. Также как нельзя учить дурному, ибо научивший дурному несёт моральную ответственность за то, что натворят наученные им.

-- Ну и странный у вас народ, -- пожал плечами Дэниэл.

-- Народ как народ, -- тоже пожал плечами Асеро, -- А мне кажетесь странными вы. Я читал о вашей стране книгу, где говорится, что у многих ваших людей нет пищи и крыши над головой, а вам это кажется неважным, зато такое внимание к второстепенным вопросам типа срока правления правителя.

-- Откуда ты вычитал про это, Инка?

-- Был у вас некий государственный муж по имени Томас Мор, и он написал книгу, которую назвал сколь полезной, сколь и забавной, в первой части которой он описал проблемы вашей родины, а во второй -- свой общественный проект.

-- Томас Мор жил сто лет назад, с тех пор многое поменялось.

-- Разве у вас теперь нет голодных и бездомных?

-- Есть, но по мне лучше голодные и бездомные, чем тирания, даже такая тирания как у Мора. Он не отрицал самоуправление, но если при этом нельзя вырасти крупным собственникам, то это самоуправление по сути получалось бы самоуправлением нищебродов, которое ведёт к тупику и застою, потому что нищеброды ничего не хотят кроме как меньше работать и больше жрать. К чему им что-то новое? Новое могут создавать только деловые и предприимчивые люди, ставящие целью прибыль. А остальные могут только тупо работать из страха.

-- Но ведь у нас строятся новые плотины и новые города. Мы перенимаем ваши изобретения, да и сами изобретаем. Или ты опять не веришь мне в этом, как с дорогой?

-- Ваш народ жалок и забит, я не хочу жить как те, которые таскали эти камни.

-- Не хочешь -- твоё дело. А они не хотят жить как в Англии. И я не собираюсь превращать мою родину во вторую Англию.

-- Но если ты хочешь, чтобы у вас были те же товары и изобретения, что и у нас, то придётся менять порядки. Или свернуть торговлю.

-- Пока вопрос так не стоит, но лучше я сверну торговлю, чем отдам свою страну на разграбление.

-- Что тебе важно, Первый Инка? Власть? Слава?

-- Ни то ни другое. Что мне слава и власть, если я погублю свою Родину? Не нужна мне тогда будет и сама жизнь.

-- А разве отдав народу их поля и плотины в собственность и разделив на паи, ты погубишь её?

-- Да, погублю. Ещё до того как первые Сыны Солнца вышли из скалы, на свете существовало государство аймара, где тоже пытались построить общество разумно, и с этой целью они ограничили рынок, но только не уничтожили его совсем, и когда рынок начал разъедать план, решили, что лучше всего всё сделать паевой собственностью народа, и от этого вскоре появились нищие и богачи. Это привело их государство к гибели, и я не хочу, чтобы такая же судьба постигла и Тавантисуйю. Да и даже если бы Тавантисуйю и не погибла бы от этого напрямую -- всё равно Тавантисуйю с торговлей и богачами неизбежно бы лишилась всех своих достоинств, став лишь пустой оболочкой себя прежней. А я люблю свою страну именно такой, какая она есть сейчас, а пустая оболочка мне ни к чему. Если это всё, что ты хотел обсудить со мной, то я думаю, что не стоит нам дальше тратить время на этот бесполезный разговор.

-- Хорошо, Инка, я понял тебя. Тут действительно есть о чём подумать, -- и тут Дэниэл опять перешёл на испанский, -- Так что больше не смею отрывать Ваше Величество от летнего отдыха и удаляюсь. До встречи в столице.

-- До встречи в столице, -- ответил Первый Инка.

Дэниэл удалился, а Асеро направился к своей охране. Горный Хрусталь, заместитель Начальника Охраны, отёр пот со лба:

-- Наконец-то это противный англичанин удалился, -- сказал он, -- я не слышал вашего разговора, но глядя на него мне всё время казалось, что он так и хочет вцепиться тебе в горло.

-- Он не сумасшедший. Но если понимать "вцепиться в горло" не буквально, то может и хочет. Я им мешаю, они бы предпочли более сговорчивого правителя.

-- Не получат, -- сказал Горный Хрусталь, -- я готов отдать за тебя жизнь, Государь, многие из моих воинов тоже.