Пока Дэниэл говорил, Асеро молчал. Они уже выехали на открытую местность, и можно было видеть покрытие зелёным ковром лесов склоны гор и синее небо головой. Глядя на эту красоту, Асеро невольно думал, сколь жалки и ничтожны европейцы, для которых весь это прекрасный мир -- всего лишь вещь, которую можно купить или продать. Для него самого мысль о владении как собственностью тем, что существовало за много столетий до него и будет существовать столетия позже казалась настолько нелепой и глупой, что была даже несмешной. Выше лесов были луга, и на одном из этих лугов Асеро заметил стадо лам, и поневоле позавидовал их пастуху. Паси и паси себе своих подопечных, и думать не надо ни о каких противных иностранцах, не придут они к тебе с ножом к горлу требуя продать стадо за бесценок, а то и отдать даром. Впрочем если он, Асеро, сейчас оплошает, это вполне может случиться...

Тем временем Дэниэл кончил и надо было отвечать:

-- Ваши представления обо всей стране как о моём личном поместье в корне не верны. Это верно, что вся наша страна -- единое хозяйство, но отсюда никак не следует, что я его единоличный его хозяин и что я якобы что хочу, то и ворочу. В рамках вашей аналогии меня можно скорее назвать главным приказчиком.

-- То есть как это? -- ошарашенно спросил Дэниэл, -- Разве Ваше Величество -- не самый главный человек в это стране?

-- Да, я самый главный в том смысле, что я считаюсь начальником надо всеми начальниками. С другой стороны, моя власть ограничена другими носящими льяуту. Решение об ограниченном разрешении частной торговли я не смог бы принять единолично даже если бы и захотел. Впрочем, отсюда не следует, что я хочу этого.

-- Но разве Ваше Величество -- не живой бог для своих подданных? А если это так, то что мешает Вашему Величеству отбросить все формальные ограничения?

-- А что такое бог? Я не всеведущ и не бессмертен,они это знают. И ошибаться могу. Но если простым пастухам и крестьянам я ещё могу казаться богом, что касается носящих льяуту -- я тут лишь "первый среди равных", как это у вас принято называть.

-- А был ли случай, чтобы Первый Инка поставил свою волю выше всех ограничений, налагаемых законом?

-- Был, и последствия у этого были самые печальные. В своё время Уаскар заявил перед своими сторонниками напрямую: "Почему я должен подчиняться закону, который меня ограничивает? Я хочу иметь в своих руках неограниченную власть!". Только вот народ его быстро раскусил, восстал и сбросил мерзавца с престола. Только прежде чем это удалось, разразилась междоусобная война, пролилось немало крови, да и потом стране, ослабленной междоусобицей, было трудно дать отпор испанским завоевателям, потому на несколько мучительных лет страна оказалась под их властью. Потому имя Уаскара проклято для нас.

-- А разве Уаскар не был законным правителем, а Атауальпа незаконным мятежником?

-- По закону у нас правителей выбирают, но раз дело дошло до войны, то понятно, что о реальных выборах речи уже быть не могло, и что победитель автоматически оказывался выбран. Но сам факт, что за Атауальпой было большинство, делают его на тот момент легитимным. Правда, он должен был предать Уаскара гласному суду, и сделал бы это, если бы не чрезвычайные обстоятельства.

-- Но приказав убить Уаскара тайно, он терял свою законность?

-- В глазах некоторых законников -- да. Конечно, если бы он сделал это будучи на воле и в ситуации, исключающей угрозу, что испанцы освободят Уаскара, то да, это был бы акт произвола. Но на самом деле даже неизвестно, отдавал ли он сам лично приказ убить Уаскара, или это это сделали его сторонники по своей инициативе. Но кто бы ни отдал такой приказ, он мог бы оправдаться вынужденностью ситуации. Живой бы Уаскар мог натворить ещё больше бед. Однако я не понимаю, почему вы, европейцы, на основании этой тёмной истории любите делать вывод, что у нас всегда царят произвол и беззаконие?! Насколько мне известно, и у вас во время войн законы соблюдаются не столь тщательно, как во время мира, да и во время мира у вас соблюдение законов не всегда на высоте. Даже если не касаться вопроса об их сути.

-- Как раз сути я и коснусь. Различия между нами и вами -- действительно очень важный вопрос, -- сказал Дэниэл, -- Но дело не в династических дрязгах, а в самой сути ваших законов. Они не дают появиться людям с большими деньгами. Ваше государство слишком боится таких конкурентов. Это какой-то глупый и бессмысленный страх. Но вот всё-таки я не пойму, в интересах кого могут править инки, если не в интересах самих себя? Кому на деле принадлежат богатства Тавантисуйю?

-- Инки правят в интересах нашего народа. Его можно сравнить с малолетним наследником, а нас -- с опекунами. И одной из наших задач является сделать, чтобы на богатства нашего народа никто не покушался -- а это можно сделать только полностью искоренив частную торговлю. Она сродни дырке в заборе, через которую можно растаскать всё имущество...

-- Однако себя вы при этом не обижаете, -- сказал Дэниэл, покосившись на золотые украшения Асеро.

-- Даже если так, то что это меняет?

-- То, что у вас нет нужды быть со своим народом честными. Опекуна от проматывания состояния протеже может удержать лишь тот факт, что малолетка рано или поздно вырастет, и потребует отчёт за растраченное. С вас же народ отчёта потребовать не может.

-- Но почему не может? Народ чувствует, что если его жизнь ухудшается, то что-то здесь не так. А кроме того для вас, белых людей, честность почему-то кажется почти невозможным качеством. Но у нас это качество присуще большинству людей. А кроме того, я действительно люблю свой народ и стремлюсь к тому, чтобы его жизнь улучшалась.

-- Но если Вы, Ваше Величество, так любите свой народ, то почему вы не даёте ему свободы? Почему жизнь простых людей в Тавантисуйю столь полна нелепых и бессмысленных запретов. Почему нельзя одеваться и питаться иначе чем положено, держать дома неодобренные цензурой книги, например, Библию, завести своё дело и разбогатеть, завести содержанку или посещать бордели... Курить у вас тоже не принято, только для моряков исключение!

-- Но ведь все эти запреты имеют под собой разумную основу, -- ответил Асеро, -- У нас каждое лето лютая жара, а курильщик может нечаянно устроить большой пожар, в котором могут погибнуть люди и скот, пострадать имущество, да вообще ущерб может быть очень велик. Половая распущенность ведёт к распространению опасных болезней, а кроме того, лучше когда дети растут в семье, а не мучаются в сиротстве. Конечно, сиротам тоже помогают, но лучше, чтобы сирот было как можно меньше. Да и распределение жилья у нас идёт по семьям. Ну а что касается так лелеемого белыми людьми "права" ходить в бордель, то ведь это право означает, что жизни многих молодых девушек должны быть загублены. Ты вряд ли меня поймёшь тут до конца, ведь у тебя нет ни жены, ни детей, но если бы у тебя были дочери, то тебе было бы очевидно, что ни один отец не пожелает своим чадам такой ужасной участи. А ведь любые девушки -- чьи-то дочери, даже если они и осиротели.

-- Однако у нас иные отцы продают дочерей в бордели добровольно

-- Мы не считаем добровольным поступок, вызванный крайней нуждой. Разве выбор меньшего из зол так уж доброволен?

-- Ну пусть даже и так, но почему вы не разрешаете никому разбогатеть? Чем вредит государству богач? Наоборот, от него сплошная польза, ибо с него можно собирать большие налоги.

-- Но ведь у богатого человека обязательно должны быть работники, -- ответил Асеро, -- пусть даже он начинает собственным трудом и трудом своей семьи, потом при расширении всё равно у него появятся батраки или подмастерья. Которые неизбежно будут жить в полурабских условиях, и возможность быть богатым для одного означает неизбежную нищету для многих. Любой инка знает это.

-- И тем не менее, зная это, вы, инки, позволяете себе жить в роскоши.

-- Но ведь всё, что мы имеем, мы получаем по распределению, как и все остальные. Мы не наживаемся за счёт чужого рабства. Да и не так уже сильно мы роскошествуем, как видишь. Розенхилл принял мою жену за служанку лишь потому, что не мог себе представить королеву, самолично накрывающую на стол.