-- А ты сама Заря, что про англичан думаешь?
-- А что можно думать про страну, где сочиняют вот такие стихи, -- Заря раскрыла книжку и показала юноше. Он прочёл:
Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Все мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!
Прочитав, Заря добавила:
-- Думаю, что если один из немногих нормальных людей замечает вокруг себя лишь такое, -- то нам с этой страной едва ли стоит иметь дело.
-- Ну у него хотя бы друг есть.
-- Точнее, любимая. По-английски "любовь моя". Впрочем, у нас "милый друг" тоже может обозначать обращение к любимой.
-- Мне ещё к Тавантисуйю привыкать и привыкать, -- сказал Золотой Подсолнух, смутившись, -- ведь даже язык в среде эмигрантов чуть иной, чем здесь. Пусть грамматика та же, но некоторые оттенки смысла... Они другие.
-- Ты очень чуток к слову, Золотой Подсолнух. Другой бы не заметил. Я думаю, что у нас ты станешь амаута.
-- Я тоже мечтаю об этом.
Они ещё некоторое время поговорили, Золотой Подсолнух познакомился с дочерью Зари Пчёлкой -- кудрявой резвушкой, которая тут же уселась к нему на колени и стала задавать дяде кучу вопросов. Бывшему монаху такое поведение показалось странным -- на его родине дети с молоком матери впитывали в себя страх перед чужаками, а тут как будто никто ничего не боится. Играть с ребёнком было весело, бывший монах думал о том, что когда-нибудь он женится и у него тоже появятся дети, но в конце концов Золотому Подсолнуху настало время уезжать. Прощаясь, Заря сказала ему:
-- Знаешь, мы с мужем долго спорили, как назвать малыша, если родится мальчик, но так и не пришли к согласию. Но теперь я думаю, что назову его Томасом.
-- Прощай, Заря, будь и дальше также счастлива.
Золотой Подсолнух ускакал, а на душе у Зари остался слегка горьковатый осадок. Нет, она ни в чём не обманула юношу, но всё-таки не сказала ему и всей правды. Заря теперь и сама не знала, счастлива ли она. С одной стороны, в её положении ей было нелепо жаловаться на жизнь -- ей удалось воссоединиться с любимым человеком, который оказался к тому же почти идеальным мужем и отцом, разве что чуть строговат временами. Но если бы она вышла замуж лет в четырнадцать-пятнадцать и не провела бы столько лет в обители Дев Солнца, то это всё было бы неважно. Но вот после обители... теперь она понимала, почему столь многие Девы Солнца отказываются от брака. Ведь Дева Солнца -- единица сама по себе, цель её жизни -- добыча и приумножение знаний, а на замужнюю женщину нередко смотрят как на придаток к мужу и детям. Даже не потому, что этого требует муж -- Уайн от неё не требовал образцовой хозяйственности, и даже если был дома, порой брал на себя заботы о родившейся у них малышке. Его не смущали ни бессонные ночи, ни обкаканные пелёнки, а потом и одёжки.
Но такое поведение Уайна не всегда вызывало понимание у родни. Мать Уайна Каменная Курица считала, что женщина должна вкладывать в хозяйство больше усилий, нежели мужчина, и если Заря так не делала, то по логике Курицы, это от того, что она просто не любила Уайна. Курица была крепкой крестьянкой, и от природы Заря была куда слабее её, но Курица при этом была не просто женщиной, а повивальной бабкой, и унаследовала это ремесло от матери, и потому всю жизнь мучилась противоречием. С одной стороны, она любила своё ремесло и считала его крайне нужным. С другой -- будучи занятой таким серьёзным и ответственным делом, она не могла уделять домашнему хозяйству столько времени, сколько сама считала должным и нужным. Накормить голодных домочадцев она ещё могла(впрочем, у неё и супруг готовил), но вот что касается чистоты -- тут дело обстояло далеко от идеала, и Курица, видимо, чувствовала себя на эту тему несколько виноватой. И кроме того, она искренне не понимала Зарю. Почему не имея на себе столь сложной и почётной обязанности как принятие родов, Заря не посвятит себя целиком мужу и детям, почему не выжмется на них досуха как губка? Привыкшая жить в доме, где всегда было много голодных мужчин, она не понимала, не могла понять, что Уайну после того как он долго время проездит в экипаже в Куско и обратно, вовсе не большая тарелка супа, а чуть-чуть перекусить нужно. А суп ему без надобности, он не работал в поле целый день, потому и отказывается. Но с точки зрения Курицы, если Заря не кормит мужа супом, это значит, она его просто не любит.
Ещё больше охлаждения внёс следующий момент. После того как Горный Ветер разгромил колонию в Новой Англии, он привёз оттуда много документов на английском, и надо было переводить их на кечуа. И вот Заря, отложив домашнее хозяйство и лишь время от времени отрываясь на то, чтобы покормить грудью малышку, сидела и переводила данные ей книги. А поскольку Курица приходила неожиданно, то нередко видела такую картину -- Уайн возится с ребёнком или готовит еду, а Заря сидит над какими-то бумагами, и что-то пишет. Уайн казался ей жестоко униженным таким положением дел, а Заря, тратившая силы вместо хозяйства непонятно на что, её откровенно раздражала.. Зачем женщине столько времени проводить за пером и чернилами? Ну написала письмо подруге и ладно, а так каждый день сидеть за письменным столом... зачем?
Не могла же Заря рассказать, что и для кого переводит. Да и поняла она, что ей было просто плохо совсем без книг. Потребность в новом и интересном была для неё столь органична, как потребность в воде и пище. А значит, она бесстыдно "воровала" время у занятий хозяйством, если тратила его на книги. Впрочем, свекровь ещё не самое худшее, Каменная Курица поворчит и успокоится, а вот с родной матерью они ссорились периодически. Заря в самой глубине души так и не смогла простить матери, что она не дала ей тогда относить траур по Уайну, тем более что мать и теперь говорила, объясняя своё тогдашнее поведение: "Я была слишком рада тому что у тебя с ним ничего не получилось, чтобы замечать твои страдания". Теперь же, когда Уайн взял её дочь фактически старой девой, то брезговать даже и таким зятем было как-то не с руки, но тем не менее, Уайн не мог не чувствовать к себе пренебрежительного отношения с её стороны, и платил той же монетой. Уака ведь по прежнему хотела видеть на месте Уайна другого человека -- деятельного, активного, сделавшего карьеру. А Уайн её казался неудачником, к тому же для неё был просто слишком спокойным и молчаливым. Ей хотелось бы зятя поразговорчивее, с таким было бы проще, а у молчуна пойми что на уме?
У молчаливости Уайна были, разумеется, вполне явные причины. Разумеется, ни Заря ни Уайн изначально не хотели рассказывать родным, где они были и что с ними было. Заря не говорила, что путешествовала куда-то дальше Тумбеса, а Уайн рассказал, что якобы на границах Тавантисуйю был захвачен в рабство, а потом его через много лет выкупили у работорговцев при смене хозяев. В Тумбесе они встретились с Зарёй, которая от него забеременела.
Пребывание в рабстве объясняло и шрамы Уайна и его болезнь. В связи с болезнью Уайн был освобождён от физической работы, но это не означало отлучения от труда, в стране инков даже для ограниченно годных всегда находилось дело.
У Уайна было две причины, по которым он скрывал правду о своём прошлом. Во-первых, он всё-таки опасался, что к власти могут прийти враги или страна подвергнется оккупации, и тогда им может наступить крышка. А во-вторых, Уайн знал, что к работе у Инти многие его соотечественники отнесутся предубеждённо, так что представить дело так, будто он случайно попал в рабство, и был выкуплен своими, а с Зарёй он встретился уже в Тумбесе, было много удобнее. Впрочем, для его родителей это было вроде не так уж важно. Сын есть сын, и они бы приняли бы его даже вернувшимся с лесоповала, как приняли своего непутёвого сына их соседи. А вот для матери Зари такой вовремя не выучившийся и не сделавший карьеру зять и выгнанная из обители дочь(хотя, книжка, разумеется, вскоре нашлась, и вернись Заря из Испании одна, она бы могла спокойно вернуться туда) были сами по себе чем-то бросовым. Ей казалось, что молодые должны были чувствовать всё время свою неполноценность в сравнении с "нормальными" людьми. И жить как бы извиняясь перед ней. А молодые супруги так, разумеется, не считали. Дело ещё усугублялось тем, что пока молодым не выдали однокомнатный дом, они дней десять были вынуждены были ютиться с матерью Зари, и за это время страсти успели накалиться очень сильно, и только тот факт, что к рождению малышки они успели получить небольшую отдельную хижину как-то спас положение.
