Минут через десять Хруст толкнул тяжелую стеклянную дверь кафе с висящей за стеклом табличкой "ЗАКРЫТО", зашел внутрь и цепким взглядом охватил весь небольшой зальчик. Два "быка" стояли у самого входа и настороженно смотрели на Хруста, еще четверо – сидели за столиком, ближе к стойке бара, еще один небрежно облокотился на стойку и двое вполне приличного вида (один из них – уже знакомый молодой человек в дорогом костюмчике) – за столиком в центре зала. Все они, казалось, не имели никакого отношения к пожилому гражданину, сидевшему совершенно отдельно и ковырявшему вилкой в салате. Все они как-то подчеркнуто и напряженно не смотрели на него, словно старались скрыть какие-то невидимые ниточки, связывающие их с ним, но "ниточки" эти были так же невидимы, как нитки, соединяющие пальцы актера-кукольника с его, так сказать, подопечными – с куклами. Все они были явно напряжены (Хруст чувствовал это), включая и парня, стоявшего в лениво-расслабленной позе у стойки (он – сильнее всех) – все, кроме… "кукловода". Пожилой гражданин действительно не обращал никакого внимания на остальных, ел свой салат и запивал его мелкими глотками прозрачной жидкости из фужера на тонкой ножке.

Один из стоявших у входа быков подошел к Хрусту, потоптался, оглядывая его фигуру и спросил:

– Оружие есть?

– А ты обыщи, – не двигаясь, негромко предложил Хруст.

Бычок замешкался, неуверенно оглянулся на своего напарника, словно спрашивая, что ему делать, но делать ничего не пришлось. Молодой человек, быстро и бесшумно оказавшийся у него за спиной, тронул его за локоть и так же негромко, как Хруст, сказал:

– Не нужно, – а потому с легкой улыбкой, обращаясь к Хрусту: – Вы же чистый, Иван Васильевич?

Хруст молча пожал плечами.

– Проходите, пожалуйста, – он сделал любезно приглашающий жест и махнул в сторону столика, за которым сидел пожилой "кукловод", – вас ждут.

Хруст двинулся в указанном направлении, слегка задев плечом еще топтавшегося на месте бычка, подошел к столику пожилого гражданина, и не дожидаясь приглашения, уселся на стул. Пожилой гражданин оторвался от салата, посмотрел на Ивана и отложил вилку в сторону.

– Ну здравствуй, Иван Васильевич Хрусталев, – сказал он, изобразив на лице что-то, похожее на приветливую улыбку. Он действительно попытался изобразить на своем лице это, но получилось плохо, и не потому, что лицо было каким-то злым, там, или не приветливым, а просто… Просто данное лицо было не предназначено для такой мимики. Получилось так, как если бы попыталось улыбнуться какое-нибудь существо… ну, скажем, типа ящерицы.

– Здравствуй, Соленый, – кивнул Хруст.

– Так, значит, сразу быка за рога, – усмехнулся Соленый и укоризненно покачал головой, – а я, между прочим, тебя по имени отчеству. К тому же я – старше, так что ты мог бы и повежливее.

– Мог бы, – подумав секунду, – сказал Хруст. – Здравствуй… Виталий Сергеевич.

– Что ж, – помолчав, пожал плечами Соленый, буравя Ивана своими выцветшими, глубоко запавшими глазками, – будем считать, есть контакт. Спасибо, что уважил старика и пришел… Хруст.

– Это моя работа… Соленый, – не отводя взгляд от уставившихся на него глаз и не мигая, – ровным голосом проговорил Иван.

– Ага, – кивнул тот, – стало быть, ты сейчас как бы на оперативном задании… Ну что ж, ладно, если тебе так удобнее… Ты, Хруст, в районе личность известная, можно сказать, легендарная, и порядок здесь блюдешь, как надо. Я – тоже за порядком присматриваю, хотя и… так сказать, с другой стороны. Но порядок-то, он – один, можно сказать, общий, а потому в каких-то случаях нам с тобой делить нечего и даже стоит… ну, как это…

– Сотрудничать, – вежливо подсказал Хруст.

На ящероподобном лице на мгновение возникло выражение… уже больше подходящее ящерице, чем приветливая улыбка.

– Не лови меня на слове, – буркнул Соленый. – Ты прекрасно знаешь, что сотрудничать ни я с тобой не могу, ни ты – со мной. – За такое… меня положения лишат, а могут и на ножи поставить, да и тебя твое начальство… Так что ты все-таки за базаром-то следи, тем более, я ведь тебя позвал не базарить, а просто… побалакать. В смысле, поговорить.

– Что ж, давай, говори, – пожал плечами Хруст.

– Вот я и говорю. Значит так… На земле, за которую и я отвечаю, и ты отвечаешь, происходит… Хрен знает, что. Восемь жмуров, а концов – никаких. Ни – как, ни – почему. Ну, насчет "почему", это еще пол беды – мало что ли отмороженных по нашим степям бродит? Рано или поздно что-то проклюнулось бы, а вот – как… Это уже плохо. Насчет собачек бродячих мы вообще балакать не будем. Сам понимаешь, собачки против Копчика с волыной, да еще не одного, а с шестеркой – это херня. Это просто бред сивой кобылы, верно?

– Верно, – кивнул Иван. – И верно то, что не будь Копчика среди восьмерки жмуров, ты бы не задергался. И уж конечно…

– Нет! – негромко, но сильно перебил его Соленый, и Хруст почувствовал, почти увидел, как в тускло светящемся золотыми коронками рту Соленого влажно блеснули звериные клыки.

(… хищное существо, прятавшееся за неброским костюмчиком и изношенной оболочкой человеческого тела, таившееся в этой, жалкой на вид, оболочке, заворчало и… обозначило свое присутствие… намеренно обозначило…)

– Мне из-за Копчика дергаться не по чину. Я таких, как Копчик, на хую вертел. Нет, – Соленый нахмурился и предостерегающе поднял узловатый указательный палец правой руки, – он, конечно, правильный был пацан, и разобраться здесь надо, но… Разобраться, а не, как ты выразился, дергаться. Дергаться из-за него по-хорошему тебе бы следовало, – он усмехнулся, – как никак твой крестник. Ты ведь и кликуху– то через него получил, так ведь? А он – свою, не забыл?

Иван тоже усмехнулся. Он не забыл. Он помнил тот случай, но не столько из-за Копчика и своей "кликухи", сколько…

* * *

С двумя дежурными ментами Иван тогда поехал в местный пивной бар с ласковым названием "Ивушка" – не пиво пить, а брать, или если угодно, хомутать, не в меру расшалившегося местного хулигана, Ваську-обормота (так его звала собственная мамаша, часто рыдавшая у Хруста в кабинете, то в смысле "отпустите сыночку, без папаши рос", то – "заберите стервеца, житья от него никому нету"). Обормот Васька, здоровенный двадцати двухлетний амбал, давно уже тянулся на зону, а сейчас вообще был в розыске за две угнанные тачки и развороченный хлебальник владельца одной из них, и… Тут как раз звонок из "Ивушки".

Войдя в кабак (обычно чистенький и вполне приличный), Иван увидел много валявшихся на полу стульев, разбитый вдребезги пластиковый столик, несколько испуганно жавшихся к стенке посетителей и Ваську-обормота, державшего за грудки какого-то длинноволосого парня и чего-то ему, парню, втолковывавшего. Рядом с ними крутилась, заламывая руки, плачущая девчонка, и судя по жестам и бессвязным восклицаниям, умоляла Ваську отпустить с миром её кавалера, который по её же восклицаниям, "просто-ну-пожалуйста-пошутил-не-про-вас". Кавалер, методично встряхиваемый Васькой, ничего не восклицал и вообще мало чего понимал, ввиду почти полной отключки, опять же по причине то ли разбитой (явно Васькой) физиономии, то ли пьяного недоумения. Еще двое длинноволосых ребят валялись на полу, суча ногами и руками, но не делая попыток подняться – не из-за особых травм (как машинально отметил для себя Иван), а по причине вполне понятного и естественного страха. В общем, картина была ясная, понятная и (как показалось навскидку Ивану) не особо опасная.

– Хорош, Вася, – негромко, но звучно, проговорил Иван, – отпусти пацана и двигай ко мне.

Васька его услышал. И пацана отпустил. Ничего другого Иван и не ожидал – он и тогда уже, пять лет назад, был вполне известной фигурой районного масштаба, во всяком случае, достаточно известной, чтобы такая шваль, как Васька-обормот, просыхала и прочухивалась при одном его появлении, но… Дальше произошло то, чего Иван не ожидал.