— И сейчас он должен сделать то же самое, — устало сказал Вадим. — Ты же не станешь прятать его под юбку, если начнётся новое миротрясение? И ты сама, и соседи — все бросятся за защитой к самому сильному и умному мужчине. И он с радостью отдаст за вас свою жизнь. Иди, женщина, подумай над моими словами.

Лиза непримиримо вздёрнула брови, протянула сумасшедшему Нелли, которая уже тёрла ручонками глаза, и сказала:

— Не уйду. Пока не отпустишь Рустама. Кому будет нужен его ребёнок? У него не будет отца и своего дома. Кому буду нужна я? За что у меня отнимут всю мою жизнь? Не одного Рустама отправляешь умереть! Меня и дитя тоже!

На миг Лизе показалось, что Вадим сейчас либо разрыдается, либо разразится ругательствами, — настолько исказилось его лицо. Но он стал говорить тихо, с перерывами между словами, будто у него что-то болело:

— Да, ты не найдёшь другого мужчину, потому что каждый из колонии должен испытать счастье семейной жизни, а равное число людей разных полов — это закон. И дома, которые образуют круг — тоже закон. Но ведь каждый с радостью приютит бездомных…

Лиза взорвалась:

— Тебе легко говорить, потому что живёшь в пещере! Ну и пропадай здесь! А я ещё поборюсь за мужа и свой дом!

И помчалась вниз по ступенькам в скале.

В её жилище горели масляные лампы. Разливался чудный фруктовый запах, вызывая ощущение медовой сладости на языке.

Но дом был пуст, Лиза поняла это сразу. Бессилие навалилось каменной грудой, пригнуло голову к лавке. Стараясь не разбудить дочку, Лиза заплакала.

Рустам ушёл, не попрощавшись с семьёй. Не дал жене возможности насмотреться, наговориться… или зачать ещё одно дитя — сына. Хотя Рустам прав — куда ей с двумя малышами?

Нарыдавшись, Лиза пошла уложить Нелли. На дочкиной лавке лежало яблоко — сочное, с полупрозрачной кожицей. Такое огромное, что женщине не поднять.

Как ни велико было горе, Лиза заметила рядом с яблоком сверкавшую ткань. Платок… Таких в колонии и не видывали — из тончайших нитей, узорчатый, с вплетёнными украшениями. Наверное, сохранился ещё с тех времён, когда несколько сот глупцов сбежали к этим ненормальным богам. Где же Рустам взял такую редкость? Наверное, тоже у Вадима. Или общинный совет пожаловал смертнику.

И тут сердце опять сжалось от боли: отец отдал Нелли её свадебный подарок! Потому что уже никогда не увидит дочку…

Лиза вышла из дома в прохладную ночь с ребёнком на руках.

Она зашагала, всё время убыстряя ходьбу, так что перед домом Кати уже перешла на бег.

Забарабанила кулаком в ставень.

Кати выскочила в ночной рубашке, разохалась, стала тянуть подругу в дом.

Но Лиза передала ей ребёнка, сказала:

— Бери у меня в погребе и доме всё, что захочешь. Корми ребятишек яблоком, сейчас по весне — это лучшая пища. Платок, что найдёшь рядом с яблоком, отдашь Нелли в день свадьбы, если я не вернусь. И не вой, не пугай детей. Не буди народ. Всё.

***

Лиза уже подходила к упокоищу, куда относили людей, чья жизнь так или иначе закончилась. За ним должны находиться несколько хижин, в которых наособицу жили добровольные изгнанники. Они не имели права пользоваться общинными полями, рассчитывать на чью-то помощь. Никто не знал их в лицо. Есть ли кто живой сейчас в хижинах, тоже не знали.

Ни взрослые, ни ребятня не посещали упокоище без печального повода. Хвала предкам, он случался редко. Показываться там очень опасно.

Большая поляна средь леса была местом, где водилась особенная ползучая трава, которая размножалась во много раз быстрее земляничных зарослей. Чтобы положить на землю усопшего, мужчины рубили побеги топорами, выжигали огнём. А когда уходили, безжизненное тело уже покрывалось шевелившимися отростками, которые впивались в мёртвую плоть, пожирали её. Когда люди добирались до посёлка, покойник становился просто зелёным холмом.

Смертельная ползучка жила только на одном месте, на этой поляне. Иначе бы несдобровать всему посёлку.

Лиза рисковала сломать в темноте ноги или вообще упокоиться здесь до срока, хотя у каждого из жителей посёлка в минуту опасности возникало слабое ночное зрение. Это тоже было даром бестолковых богов, как и восстановление крови и костей. Уж лучше бы эти боги о себе позаботились, а то, видите ли, души людей им нужны, чтоб не пропасть.

И Лиза смело пробиралась среди редких деревьев по краю поляны, потому что вопросы, над которыми размышляла, в то время показались ей более важными, чем жизнь.

Самый главный: раз отдала подруге своего ребёнка, значит, она плохая мать? Может, стоило бы прежде выполнить свою обязанность — взрастить дитя, а потом уже пытаться изменить что-то в мире? Но ей не нужен мир без Рустама!

И потом, что она скажет мужу, когда догонит его? Домой он не вернётся. Его чувство долга из-за бредней Вадима стало настоящим безумием. Как Рустам примет её решение разделить с ним последний путь?

А Вадим-то каков! Уж не из-за того ли он стал разговаривать с ней, тянуть время, чтобы не помешала уйти Рустаму?

Да что же это за поляна такая бесконечная?

Меж стволов деревьев мелькнул огонёк.

В хижинах, по крайней мере, в одной из них, кто-то живёт.

Хоть бы это была бабка Кати!

И кто-то могущественный словно бы услышал Лизу.

На пороге ветхого жилища, через открытую дверь которого был виден маленький очаг, стояла именно та старуха, которая удалилась за упокоище, когда Кати и Лиза были малышками.

Она совсем не изменилась. Слепые глаза с розоватыми бельмами сверлили ночь, руки воинственно сжимали огромную клюку.

Лиза пожалела, что не захватила даже кусочка хлеба. С ним она бы расположила к себе эту старуху, похожую на лесное чудище. Небось больше двадцати лет печёного не нюхала. А вдруг?..

Сердце Лизы часто застучало от страха. Вдруг бабка — людоедка? Были такие в детских сказках, которые мать часто рассказывала, обучая дочь осторожному поведению.

Нет, уж вовсе глупые мысли в голову лезут. Если б старуха могла погубить кого-либо из людей, её давно бы покарали боги, как это случалось в жизни первых поселенцев нового мира и становилось уроком для других поколений.

— Долго думать будешь? — проскрипела бабка. — Или заходи, или ступай восвояси. Холодно.

И Лиза вошла в смрадное, донельзя загаженное жилище.

А потом оказалось, что оно полно вовсе не мусора, а множества незнакомых Лизе вещей. Только одну из них она бы назвала привычным словом — часы.

— Не ожидала встретить здесь тебя, — продолжила бабка хриплым от долгого молчания голосом. — Думала, придёт моя Кати. Чувствовала, как ей плохо, ещё когда вы были детьми. И чем дальше, тем хуже. Но явилась ты. Послушнейшая из дочерей, и я уверена, что ныне — лучшая жена, хозяйка, мать. Что-то случилось с ребёнком? Нет… Ты бы просто родила другого. Стало быть, муж… Тоже лучший. Он избран?