– Я подумаю, – пообещал Диб.

– Только в осуществлении мечты не закладывай полную сумму от продажи русских журналистов. Думаю, депутат собьет цену, нам придется согласиться на полтора миллиона.

– Спасибо, что вызвался позаботиться о моей семье. Файез страшный человек, таким может быть только безродный отморозок. Если его банда доберется до них…

– Я сделаю все, чтобы этого не допустить.

Командир поднялся, обнял на прощание своего заместителя.

«Лендровер» и микроавтобус выехали из ворот бывшего полицейского управления. На этот раз Сармини сидел на пассажирском сиденье. Дальние поездки он не любил проводить за рулем. Вместе с ним в путь отправились и четверо боевиков из числа наиболее преданных Хусейну. Диб сам подбирал их. Сабаха они побаивались, считали чуть ли не шайтаном. Он оставался для них загадкой. Его комбинации и впрямь казались им чем-то вроде высшей математики – недоступной пониманию, а потому таинственной.

Машины ехали по вымершему городу. По обе стороны от улицы высились руины домов. Лишь изредка можно было наблюдать очаги жизни. В пятиэтажном доме артиллерийским огнем были вынесены кирпичные стены на втором и третьем этажах. Верх строения держался на тонких железобетонных столбах. Но все равно на верхнем этаже продолжали жить люди. Мальчишка запустил из окна бумажный самолетик. Он заложил круг над улицей и спланировал на капот «Лендровера», его тут же сдуло встречным ветром. Сармини посмотрел на лицо водителя. Обычно суровый боевик улыбался.

– Детство вспомнил? – спросил Сабах. – Как сам самолетики пускал?

– Вспомнил, – неохотно признался бородач, ему, с одной стороны, не хотелось, чтобы лезли в душу, он начинал от этого чувствовать себя беззащитным, но, с другой стороны, люди любят, когда ими интересуются.

Сабах уже нащупал слабину. Боевик, способный хладнокровно убивать, оказался сентиментальным.

– Дети у самого есть?

– Первенец, он с моей женой недалеко от Абу-Каатур живет у ее брата.

– Близко от нашей дороги, но заехать не успеем. Что после войны делать собираешься?

– Не знаю еще. Наверное, дело какое-нибудь открою, лавку куплю, – пожал плечами водитель.

– Это хорошо. В жизни цель должна быть. Тогда все, что делаешь, приобретает смысл. Тогда у тебя появляется линейка, которой можно измерять жизненный путь.

– Как это?

– Ты получаешь возможность измерять – приблизился ты к цели или удалился от нее. Вот, скажем, мы расстреляли тех, кто не сумел достать выкуп. Не со злости же мы их убили, не просто так патроны потратили.

– Вроде так. Мне приказали, я и расстрелял.

– А теперь возьмем линейку. Померяем ею, приблизился ты к своей цели купить лавку или удалился?

– Не знаю даже. Наверное, приблизился, – ответил водитель.

– Те, кто видел расстрел, с большим рвением начнут искать деньги для выкупа. От каждого выкупа командир тебе деньги платит. Значит, ты приблизился. И мы все вместе приблизились, каждый к своей цели. Ты не гони, в переулок сверни, – распорядился Сармини на перекрестке.

Водитель повиновался. В переулке между домами стоял джип. Из-за руля выбрался прохиндейского вида мужчина в жилетке с множеством карманов. На дверце виднелся логотип телеканала «Аль-Джазира».

Сармини не стал обниматься с тележурналистом по мусульманской традиции, они просто по-деловому пожали друг другу руки. Сабах открыл саквояж, протянул кассету и пластиковый файл с распечаткой.

– Это то, о чем мы с тобой говорили? – поинтересовался тележурналист.

– Оно самое, признание русских стрингеров. А это черновик дикторского текста.

Журналист пробежал глазами страницу, удивленно вскинул брови:

– И вы не требуете никакого выкупа?

Сабах мотнул головой:

– Не требуем.

– Не верю, – тут же выпалил журналист.

– Требовал бы, об этом и написал бы. Все, некогда мне.

– Не похоже на тебя. И с меня денег не взял за кассету с признанием. И выкуп тебе не нужен. Может, ты в самом деле религиозным фанатиком заделался? Эта болезнь заразная, а ты среди ее носителей каждый день вращаешься.

– Нравишься ты мне. В жизни совсем другое говоришь, чем с экрана. Таким и надо быть. Поставишь ли в эфир, даже не спрашиваю. Первым с новостью выскочить возможности не упустишь.

Сармини торопливо пожал руку журналисту и сел в «Лендровер». Вскоре внедорожник и микроавтобус уже катили по загородной местности. Ехали по хорошей дороге. Движение было небольшим. Иногда приходилось останавливаться, когда въезжали на территорию, контролируемую другими командирами. Поскольку с Сабахом было мало людей, их не останавливали надолго, им верили, что они едут забрать семью одного из боевиков, а не готовят какую-то операцию за зоной своей ответственности. О том, что едут забрать семью самого Хусейна Диба, Сармини, конечно же, не упоминал. Маршрут был составлен так, чтобы пролегал только по территории дружественных Дибу группировок. Лучше сделать крюк в двадцать километров, чтобы разминуться с недругами. А отношения между отрядами повстанцев были сложными.

Уже стемнело, когда, перевалив за горную гряду, выехали к селению, где жила семья Диба. Жены и дети неплохо знали Сармини, потому не стали сомневаться, когда он сказал, что отец семейства прислал его, чтобы отвезти всех в Абу-эд-Духур.

– Хусейн считает, так будет безопаснее.

Фадва и Ханса предлагали боевикам заночевать в соседнем доме, но Сармини отказался. Женщины стали собираться, в результате боевикам пришлось перебраться в «Лендровер», предоставив микроавтобус двум женщинам и троим детям – мальчику с двумя сестричками – и багажу, с которым жены Хусейна не захотели расставаться.

Фары медленно едущих машин выхватывали острые края скал, прорезали мрак над пропастями. Но водители, как люди, выросшие в здешних местах, уверенно вели машины по серпантинам. Убаюканные качкой дети уснули, устроившись на мягких кулях с подушками и одеялами. Дорога пошла на спуск. Впереди замаячила одиноко стоящая скала. Когда до нее оставалось совсем ничего, внезапно вспыхнул свет фар, на дорогу, перегородив ее, выкатился бортовой грузовик. Водитель «Лендровера» еле успел затормозить, но все же ткнулся бампером в колесо. В это же мгновение над бортом на фоне ночного неба показались силуэты вооруженных людей. Сармини удивительно быстро успел распахнуть дверцу, вывалился из машины, прихватив с собой саквояж, и забился под нее. Затрещали выстрелы. Рассыпалось, провалилось лобовое стекло. Водитель с простреленной головой повалился на руль. Шофер микроавтобуса лихорадочно стал сдавать задним ходом. Выскочивший из темноты злодей в черной маске выстрелил в него через боковое стекло. Неуправляемый автобус продолжал катиться задним ходом. Убийца рванул дверцу, выбросил мертвого водителя на дорогу, вскочил за руль и надавил педаль тормоза. Надрывно плакали перепуганные дети, женщины прижимали их к себе.

– Вам никто не сделает ничего плохого, – сказал человек в маске.

Бой окончился быстро. Боевики Хусейна были перебиты. Женщин и детей погнали в ночь.

Сармини осторожно выбрался из-под машины, сел на камень, вытер носовым платком разбитый в кровь лоб. Поставив саквояж на колени, он раскрыл его, достал спутниковый телефон.

На другом конце беспроводной линии наконец-то отозвался тот самый тележурналист из «Аль-Джазира».

– Сабах, если ты звонишь, чтобы отменить выпуск кассеты с признаниями русских, то ты опоздал. Я уже сбросил видео выпускающему редактору, с ним работают монтажеры. Сюжет появится в утреннем выпуске.

– Нет, я по другому делу. Только что…

Страшно ныло в боку. За зарешеченным окном камеры мерно журчал водоотводной коллектор. Ночь понемногу вступала в свои права. Камилла нервничала. Часов у пленников не было, а инъекции обезболивающего следовало делать строго по расписанию, поэтому женщина пыталась угадать, сколько прошло времени.

– Кажется, пора, – сказала она Даниле.

– Может, и правда пора.