Такое время нашлось в начале третьей декады месяца. Лед на заливе стоял еще крепкий, поэтому в путь до ближайшего к материку острова Даго Илья Иванович отправился на легких санях, запряженных резвой лошадкой. За извозчика в санях сидел матрос из охраны, второго матроса, вооруженного до зубов, настоял взять с собой контр-адмирал Непенин. Он всею силою убеждения пытался доказать Стрельцову, что обстановка в Рижском заливе стала тревожной из-за стремления германцев любыми путями хозяйничать на его просторах. Конечно, полковника Генерального Штаба пронять «страшными» рассказами было сложно, но он благоразумно решил не спорить с начальством и взял в поездку охрану.

Дорога оказалась долгой, а погода выдалась пасмурной. То и дело сверху засыпало снежком, потом поднимался ветер, и заряды снега, усиленные им, налетали со всех сторон. Санный путь на остров местные эстонцы накатывали ежедневно, поэтому сбиться с него, даже в пургу, не представлялось возможным. После надоевших ледяных торосов вдоль колеи быстро катившиеся санки как-то вдруг обступил береговой сосновый лес. Стрельцов, изучивший карту местности перед поездкой, сразу прикинул, что езды до места назначения осталось не более часа, и засек время. Действительно, минут через сорок пять путники оказались возле глухого забора из свежего теса. Приехали!

Тяжелые ворота не широко, только для проезда саней, открыл часовой, одетый так же, как спутники Стрельцова, в длинную овчинную шубу и валенки. Пропуская приезжих, часовой для порядка спросил пароль, хотя, видимо, давно ожидал командированных из Ревеля. В ответ на пароль Илья Иванович произнес отзыв и услышал басовитое матросское «Проезжай!». Внутри огражденной территории стояли деревянные домики барачного типа. Дверь ближайшего из них отворилась, и навстречу саням вышел офицер в черной шинели и фуражке.

Он представился начальником 1-го радиопеленгаторного поста Балтийского флота лейтенантом Булавиным. Илья Иванович выбрался из санок и размял затекшие от долгой дороги ноги, обутые в меховые сапоги. С удовольствием потопал по жесткому ноздреватому снегу, хрустевшему мелкими льдинками, и огляделся вокруг. «Хм, иллюстрация к роману Джеймса Фенимора Купера, – пришло ему в голову. – Североамериканский форт времен войны с индейцами: высокий деревянный забор с прочными воротами, наблюдатели на вышке, вооруженная охрана, дощатые домики и военный люд возле них, того и гляди ирокезы появятся». Булавин, не мешкая, увлек за собой прибывшего начальника и с гордостью демонстрировал свои владения.

Прежде всего, они остановились на пригорке, у основания которого росло несколько сосен. Выше их макушек в небо устремилась металлическая труба, прочно державшаяся на стальных растяжках. Запрокинув голову, Стрельцов разглядел на вершине трубы направленные в разные стороны тонкие металлические стрелки.

– Здесь установлена двенадцатиметровая антенна берегового радиоразведывательного поста системы Ренгартена. Антенна – зонтичного типа, состоит из тридцати двух лучей-радиусов, ориентированных на местности согласно компасным румбам, отчего именуется «радиостанцией компасного типа», – объяснил лейтенант.

– Как далеко вы на посту можете фиксировать германские корабли?

Профессиональный интерес полковника был вполне предсказуем. Ответ его вполне удовлетворил:

– Берем акваторию Центральной Балтики, вплоть до линии Либава – Эланд, а это – почти две сотни морских миль!

– Хорошо, лейтенант, пойдемте смотреть работу ваших радистов.

– Тогда прошу пройти в штаб. Он размещается в том доме, что поменьше. В большом бараке за штабом у нас казарма, а мелкие домишки – это хозяйственные службы.

К штабу от антенной площадки вела аккуратная дорожка, выложенная крупной береговой галькой. Весенний снег на плоских камнях совсем сошел. В незапачканной обуви офицеры вошли внутрь штабного помещения. На воздухе ощущался легкий морозец, а в доме с утра хорошо протопили. Булавин провел гостя в просторный зал, заставленный канцелярскими столами. За некоторыми из них работали офицеры и кондукторы, а остальные использовались для анализа информации: на них лежали ленты донесений, карты и документы, чистые листы бумаги. Илья Иванович осмотрелся и направился к дальнему столу, на котором стоял громоздкий прибор, похожий на большой чемодан, поставленный «на попа». Между деревянными панелями и металлическими планками «чемодана» были видны круглые рукоятки, которые плавно вращал офицер в защитной сухопутной форме с погонами прапорщика.

– Это наш лучший оператор, – представил молодого человека командир.

Прапорщик поднял глаза, снял с головы маленькие металлические наушники с гуттаперчевыми прокладками и как-то не по-военному, нескладно поднялся, но представился глубоким поставленным голосом, без запинки:

– Прапорщик Оленев, старший смены!

– Откуда же вы, Оленев, сюда прибыли? – поинтересовался Илья Иванович.

– В январе окончил Московскую школу прапорщиков, куда по призыву меня направили со второго курса консерватории, я учился там по классу вокала.

Заметив удивленный взгляд Стрельцова, Булавин прояснил ситуацию:

– У прапорщика абсолютный музыкальный слух. Он в радиоэфире может улавливать и квалифицировать такие малозаметные шумы, которые всему нашему составу операторов отличить в сплошном потоке потрескиваний и попискиваний просто невозможно. Оленев без ошибок определяет их как работу радиостанций противника. Недаром он со своими слуховыми способностями и, конечно, прекрасным баритоном получил ангажемент в частной опере Зимина в Москве, будучи студентом консерватории.

Илья Иванович удивился еще больше и развел руками.

– Бывал я перед войной в опере Зимина на Большой Дмитровке, Шаляпина слушал. Но предположить, что буду служить в разведке вместе с оперным певцом, ни в коем случае не мог.

Прапорщик скромно возразил:

– Да, собственно, я только начинающим исполнителем был, с Шаляпиным и рядом не стоял…

– Ну, ничего, после войны вернетесь на сцену, все цветы и аплодисменты будут вашими. Кстати, Оленев, почему вы здесь до сих пор в армейском щеголяете? Давно уж флотскую форму пора заказать и переодеться.

– Из-за большой загруженности по службе никак не получается съездить в Ревель на склады.

За подчиненного заступился начальник:

– Я уже отправил интендантам все мерки и накладные на пошив новой формы. Обещали привезти. А отпустить Оленева хотя бы на день с острова я пока не могу, поскольку он крайне требуется здесь. Сложилась такая ситуация: немцы в начале года сменили свои шифры и активизировали радиообмен. А наши криптографы на днях раскрыли эти коды, поэтому мы снова читаем все перехваченные сообщения. Идет масса важных данных, и каждый специалист на посту на вес золота, поскольку обеспечивает общую результативную работу.

Стрельцов удовлетворенно кивнул и сказал:

– Хорошо, лейтенант. Занимайтесь пока своими делами, а я посижу за столом с Оленевым и попытаюсь вникнуть в тонкости радиоперехвата.

Булавин расстроенно произнес:

– А как же обед? У нас все к вашему приезду подготовлено. Я вам остальных офицеров представлю…

– Давайте позже. Я в дороге перекусил домашнего, так что пока спокойно поработаю под началом бывалого оператора. За стол вечерком вместе сядем. А пока будьте добры, распорядитесь мне сюда стакан крепкого чаю с сахаром.

Действительно, сорокалетний полковник, словно стажер-кондуктор, до вечера просидел в наушниках рядом с прапорщиком, оказавшимся опытным учителем. Постепенно ему становились ясны принципы этой сложной и напряженной работы. Когда появились первые навыки, пришли и результаты. Среди них в его радиоперехвате наряду с рутинной информацией, например о бункеровке топливом некоего вспомогательного судна в Мемеле, неожиданно оказалось важное сообщение о выходе подводной лодки U-33 из военно-морской базы Киль на боевое дежурство в Балтийское море. Стрельцов почувствовал себя именинником и воздал должное Оленеву как инструктору.