Весь последующий день я маялся ерундой. Интереса у меня ничего не вызывало.

В течение своих выходных я вспоминал о произошедшем на работе инциденте. Интересно, как там бедняга, угораздило же сунуть свой член не туда.

Завтра как приду со смены, я сразу же хочу съездить на кладбище. Я там бываю очень редко, я не из тех людей, которые думают, что если они рядом с могилой, значит, ближе к тем людям, которых любят. Для меня это все наоборот, когда я там, я ощущаю всю мощь своего одиночества и то, как они от меня далеко. Я уже давно перестал плакать, когда приезжаю к ним на кладбище. Я просто молча стою и смотрю на потертые памятники с выгравированными именами.

Моя поездка на кладбище выдалась как раз на последнее воскресенье лета, и осенняя погода начала давать о себе знать. Дожди стали идти чаще, но не ливни, а просто мелкий моросящий дождик, который почти не видишь, но чувствуешь, когда он падает на лицо. Деревья начали отдавать золотом. Очередное лето подошло к своему неизбежному концу. Асфальт всегда мокрый, на улице пахнет сыростью, а веселые лица людей, слегка утомленных жарким летним солнцем, сменились на более хмурые. Теперь на улицах не играет музыка, которая доносилась из открытых настежь окон и летних кафе, открытых повсеместно. Теперь лишь шум машин и ветра в ушах. Теперь солнце скрыто за толстым слоем свинцовых облаков и не пропускает прямых солнечных лучей.

Мне это подходит как нельзя лучше.

Заказав себе такси, и, купив цветов, я аккуратно разложил их на могилы. Вытерев буквы платком от налетевшей грязи, я сел на лавочку прямо напротив трех памятников, откуда на меня смотрели три улыбающихся лица. Как и в прошлый раз я не заплакал, просто сидел. Нахлынули воспоминания, и передо мной словно возникло большущее белое полотно, как в кинотеатрах, только больше в несколько раз, и, казалось, что вот-вот защелкает сзади старенький проектор и шурша закрутит пленку с моими воспоминаниями.

Вот я смотрю на себя, когда мне только лет двенадцать-тринадцать от силы, и отец учит меня ездить на машине.

– Сын, в который раз говорю, слишком быстро сцепление не отпускай, понял? Давай, попробуй еще, – с отцовской мягкостью, и в тоже время с ноткой строгости, сказал он.

– Я понял, пап, сейчас все будет, – голос у меня еще совсем детский, и я так отчетливо его слышу, ровным счетом, как и вижу тот день.

Проделав всю операцию заново, я пытаюсь поудобнее усесться на наложенных под пятой точкой подушках, поскольку, роста мне не хватало, чтобы смотреть из-за руля нормально.

Выжав сцепление и включив первую передачу, я стараюсь не очень быстро, но и не очень медленно его отпустить. По мере того, как я отжимаю педаль, я стараюсь чуть надавить на акселератор. Получилось конечно не идеально, но лучше чем в прошлый раз, когда я сделал все неправильно и быстро бросил сцепление, толком не выжав педаль газа. Машина сильно дернулась, и я стукнулся об руль лбом. Мы с отцом дружно посмеялись над этим. Сейчас, конечно, машина тоже дергалась после того как тронулась, но уже совсем чуть-чуть, просто пульсируя.

– Так, теперь главное позади, – отец говорил спокойно, но все же, было видно, что он готов в любую минуту схватить руль, если что не так. – Левую ногу держи на сцеплении, правой ногой ты нажимаешь газ и тормоз. Давай, старайся, и у тебя получится.

Я был полностью сосредоточен и не мог смотреть никуда, кроме как на лужайку, на которой проходило обучение.

Щелчок, воображаемый экран запрыгал, и картинка исчезла, словно кончилась пленка, и когда катушка делала оборот, кусок, на котором все кончалось, мерно стучал позади меня и болтался на бобине.

Снова искажение экрана, и по нему снова поползла картинка, только тут я был старше и со своей девушкой. Это был первый наш вечер, когда мы были впервые с ней на море. Я лежал на песке вместе с ней и смотрел на медленно тонущее солнце, оно было словно свеча, которую завтра кто-то очень большой снова зажжет в определенное время. Как это ни банально, но это было превосходно.

Я лежал с ней на теплом песке, медленно поглаживая ее плечо, и думал, что так будет вечно, также как человек думает о том, что ему суждено жить и не умирать.

– Так бы и остался тут жить, – нарушил шум воды я.

– Да, я с тобой согласна, давай не поедем домой? Позвоним и скажем, что будем тут жить.

Я засмеялся.

– Идея воистину прекрасна, только жить-то мы где будем?

– А прям тут и будем, – резко ответила она. – Главное ты у меня рядом и все, больше ничего не надо.

Я вмиг стал серьезным.

– Хочется верить, что это так, – я тяжело выдохнул.

– А ты просто поверь и все.

И мы опять замолчали, она продолжила лепить что-то из песка, а я все смотрел, как огромный огненный шар уже почти скрылся за горизонтом, и на улице стало заметно темнее.

Я вернулся в реальность. Воображаемое полотно исчезло, и звук старого проектора выветрился у меня из головы.

Я посмотрел на часы и понял, что просидел тут довольно долго и сильно промерз.

Шмыгнув носом, и, встав с мокрой лавки, я быстро кинул взгляд на памятники и отправился к выходу.

Первым делом дома я принял горячий душ и выпил большую чашку кофе. Это подействовало на меня ободряюще, и захотелось что-то делать. Впервые за много лет. Но делать было нечего. Мне хотелось как-то помочь кому-нибудь, но кто примет от меня помощь? Да и вообще, чем я могу помочь людям? С финансами постоянные проблемы, после каждой зарплаты сидишь и высчитываешь, на что потратить деньги и незапланированные траты будут совсем не кстати, поскольку все распланировано точно. Помнится, у меня как-то пробило кран в ванной, пришлось покупать новый и вызывать мастера, который все сделает, но ему нужно было заплатить. Мне потом пришлось две смены подряд ходить почти без еды. Возможно, мои проблемы решились бы, если бы я переехал в квартиру поменьше, но, как я и говорил, эта мне очень дорога. И неважно, что приходиться переплачивать. Я, конечно, мог бы сдавать комнаты, но меня тут же охватывает ревность, как только я представлю, что кто-то будет трогать вещи моих родных.

В запасе есть еще один выходной (предыдущие два пробежали со скоростью молнии, толком даже не могу вспомнить, что в них произошло), и можно провести его как-нибудь с пользой, и я предпочел спорт. Решил, что неплохо пробежаться километр-другой.

Бег как всегда дался легко. Я просто бежал, покуда не почувствовал, что ноги несут меня все слабее, и если еще один шаг, то на обратный путь сил не хватит.

Шапка промокла настолько, что хоть выжимай, да и пахнет, наверное, не лучшим образом от меня. Майка и куртка тоже промокшие. Мне жарко так, что хочется снять куртку, но этого делать не стоит, в миг можно схватить простуду. А на дворе уже осень, и изо рта клубами выходит пар. Воздух слегка морозен и свеж. Город насквозь промок, и все здания стали похожи на вымокшие серые коробки. Когда я был подростком, лет так семнадцати, я был уверен, что уеду отсюда. Туда, где после двенадцати ночи город не пустеет и не уходит в свой сумрак, а наоборот, расцветает и тонет в неоновых вывесках и рекламах. Движение не прекращается ни на секунду, и смотря с балкона вниз, ты видишь не просто редко проезжающие машины, издающие шуршащий звук по асфальту, а еще и снующих пешеходов, ты видишь, что жизнь идет, вокруг тебя все движется.

Подобные вещи есть и в Нью-Тауне, но мне хотелось масштабов мегаполиса.

Сейчас эта мечта уже совсем невыполнима. Она просто недосягаема. Я знаю, что меня ждет прозябание в этом городе, где жизнь проходит в работе, и ты ничего не успеваешь посмотреть в мире, разве что с экранов телевизора и компьютера. Это все, на что я могу рассчитывать.

День прошел быстро, и я порядком устал, мышцы ныли. Лег я довольно рано, так как завтра вставать на работу.

Утро. Будильник. Душ. Сборы. Вот я уже бегу на автобусную остановку. На улице еще холоднее, чем вчера, на траве легкий иней, а мои уши нещадно пощипывает холод. Я накинул капюшон на голову. Лето закончилось только вчера, а температура резко упала вниз. По телевизору только и твердили, что нас ждет аномально холодная осень, чем это вызвано – непонятно. И в кои-то веки синоптики оказались правы, действительно резко похолодало.