* * *

За углом, у Викаредж Гэйт, был дом, ставший известным, как дом людей из их страны. Саид стал проводить больше времени там, притягиваемый знакомым языком и акцентами и знакомым запахом еды. Однажды днем, он был там в молитвенное время, и он присоединился к своим землякам в молитве в саду под голубым небом, удивительно голубым небом, словно небо другого мира, в котором нет пыльного воздуха города, где он провел всю свою жизнь, при этом пристально смотря в небо с другой широты, с другой жердочки крутящейся Земли, ближе скорее к полюсу, чем к экватору, и разглядывая пустоту с другого угла, более голубого, и, молясь, он ощутил молитву по-другому, каким-то образом, в саду того дома с теми людьми. Он ощутил себя частью нечто, не нечто спиритуального, но нечто человеческого, частью этой группы, и во вспыхнувшую болью секунду он вспомнил о своем отце, и потом бородатый мужчина с двумя белыми пятнами на черном по обеим сторонам лица, как у величественных кошек или волков, обнял Саида и спросил, если их брату хочется выпить с ними чаю.

В тот день Саид ощутил себя принятым в тот дом, и он решился и спросил того мужчину с белыми пятнами на бороде о том, если там было место для него и Надии, которую он назвал своей женой. Мужчина ответил, что всегда найдется место для брата и сестры, при этом сожалея, что они не смогли бы жить в одной комнате, и Саид мог бы спать с ним и с другими мужчинами на полу жилой комнаты, если, конечно, он не против сна на полу, а Надия могла бы находиться с другими женщинами на верхних этажах, но, к сожалению, даже он и его жена живут точно так же, как все, и они были одними из первых жильцов, и оставался один лишь возможный выход впустить столько много людей в дом — как получилось, как было правильно.

Когда Саид выдал Надии хорошие новости, та повела себя так, как будто они не были хорошими новостями.

«Почему нам надо переехать?» спросила она.

«Быть среди своих», ответил Саид.

«Почему они — свои?»

«Они — из нашей страны».

«Из страны, из нашей бывшей страны».

«Да». Саид старался говорить ровно.

«Мы покинули то место».

«Это не означает, что не осталось никакой связи».

«Они — не как я».

«Ты еще с ними не встречалась».

«Мне и не нужно». Она долго и сердито выдохнула. «Здесь у нас есть своя комната», сказала она, умягчая свой тон. «Лишь нас двое. Это — большая роскошь. Зачем нам отдавать это для того, чтобы спать раздельно? Среди совершенно незнакомых людей?»

У Саида не нашлось ответа. Раздумывая позже, он принял, что действительно было бы странно, если бы он оставил их спальню на двоих в отдельном месте с барьером между ними, как если бы они все еще жили в его родительском доме, и то время он все еще радостно вспоминал, несмотря на весь ужас, радостно от того, что тогда он полюбил Надию, а она полюбила его, и как они были вместе. Он не стал настаивать в том разговоре, но, когда лицо Надии приблизилось к его лицу той ночью, приблизилось настолько, что ее дыхание стало щекотать его губы, он не смог найти в себе сил перейти тот мостик близкого расстояния для поцелуя.

* * *

Каждый день самолет военно-воздушных сил пролетал по небу грохочащим напоминанием людям темного Лондона о технологическом преимуществе их оппонентов, правительственных и нативистских сил. Бывая у границ их района, Саид и Надия видели танки и боевые машины, коммуникационные установки и роботов, которые катились или ползли словно животные, неся грузы для солдат или репетируя разминирование, или, возможно, готовясь к каким-то неизвестным задачам. Эти роботы, хоть их было совсем немного, казались еще страшнее самолетов, танков и дронов над головами, потому что они выглядели неостановимой эффективностью, нечеловеческой мощью и вызывали тоскливый страх подобный тому страху, который появляется у маленьких животных перед хищником, как у грызуна перед пастью змеи.

На собраниях Совета Надия часто слушала обсуждения старейшин о том, что делать, когда начнутся действия. Все соглашались, что самым важным делом было суметь удержать молодежь от необдуманных поступков, а вооруженное сопротивление, скорее всего, вело к бойне, и лишь ненасильственные действия оставались их самым разумным ответом — увещевания к гражданскому способу решения. Все согласились, кроме Надии, которая была совсем не уверена в своих мыслях, потому что она видела, что происходит с теми, кто сдается — как в своем городе, сдавшемся повстанцам — и считала, что молодые люди с их оружием и ножами, их кулаками и зубами имели право на ответ, и что ярость меньшего — вот, что удерживало хищника от нападения. Правда, в словах старейших присутствовала мудрость, и потому она не была уверена в своих мыслях.

И Саид — тоже. В доме неподалеку, в доме их земляков человек с белыми пятнами на бороде говорил о мученической смерти, не как о желаемом исходе, но как об одном из возможных путей праведно мыслящего, если не оставалось ничего другого, и призывал объединиться всем мигрантам по религиозным принципам, а не по границам разделения по расам, языкам и национальностям, потому что единственное различие, что-то значащее в мире, полном дверей, единственное различие было лишь между теми, кто искал правильный путь, и теми, кто мешал им в этом пути, и в таком мире религия праведности должна была защитить ищущих свой путь. Саид чувствовал себя располовиненным, потому что его тронули эти слова, укрепили, и те слова не были варварским набором слов повстанцев в его городе, из-за которых погибла мать, и, возможно, погиб отец, но в то же самое время собрание людей, притягиваемых словами человека с белыми пятнами на бороде, напомнило ему о повстанцах, и, когда он подумал так, то ощутил в себе нечто кисло-прогорклое, словно от гниющего внутри него.

В доме его земляков было оружие, и все больше прибывало каждый день через двери. Саид взял не ружье, а пистолет, потому что его легко было спрятать, а в глубине сердца он ни за что не признался бы в том, что взял пистолет из-за того, что с ним он чувствовал себя сохраннее от нативистов и нигерийцев — его соседей. Раздеваясь той ночью, он не сказал ни слова о нем, но также не стал его прятать от Надии, и он подумал, что она станет ругаться с ним или, по крайней мере, спорить, потому что знал, как решил Совет. Но она не стала.

Вместо этого, она посмотрела не него, а он посмотрел на нее, и он увидел в ней телесную животность и странность ее лица и ее тела, а она увидела странность в нем, и, когда он приблизился к ней, она приблизилась к нему, отстранившись слегка от него, и после вспышки обоюдного насилия и страсти их совокупления — внезапность шокирующего, почти что до боли, открытия.

Лишь после того, как заснула Надия, а Саид просто лежал в лунном свете, прокравшемся между пластин жалюзей, до него дошло, что он совершенно не знал, как ухаживать за пистолетом: совершенно никакой идеи, кроме известного факта, что курок вызовет выстрел. Он понял, что был смешон и должен вернуть завтра пистолет.

* * *

В темном Лондоне расцвела торговля электричеством в тех местах, где оно было, и Саид и Надия могли время от времени заряжать свои телефоны, и если они приближались к краям их района — даже поймать сильный сигнал, и, как многие другие, узнавали, что творится в мире, и, однажды, Надия сидела на ступенях здания и читала новости на своем телефоне напротив улицы с группой военных и танком, ей показалось, что она увидела он-лайн фотографию ее самой, сидящей на ступенях здания и читающую новости на телефоне напротив улицы с группой военных и танком, и она поразилась, озадаченная тем, как такое было возможно, как она могла читать эту новость и быть самой новостью, и как газета смогла опубликовать так мгновенно ее фотографию, и она повернулась в поисках фотографа, и у нее возникло странное чувство времени, огибающего ее, как будто она была из прошлого и читала о будущем, или была в будущем и читала о прошлом, и она почти ощутила, как если бы она встала сейчас и пошла домой, то в это же самое мгновение возникли бы две Надии, и она разделилась бы на две Надии, и одна осталась бы читающей на ступенях, а другая ушла бы домой, и две разные жизни развернулись бы для этих двух ее различных версий; и она подумала, что начала терять свой баланс или, возможно, разум, и тогда она увеличила изображение и разглядела женщину в черной робе, читающую новости на своем телефоне, но та была совсем не ей.