Большая часть рассмотренных выше съедобных даров поедалась. Представления о магических (имитативных) свойствах пищи, а также одежды возникли в первобытном обществе[615] и долго существовали в виде пережитков. По этим представлениям, пища приобщает личность, семью и ее хозяйство к тем производительным силам и способностям, которые приписывались съедаемым растениям и животным (плодородию и плодовитости, быстрому росту). В перечисленных выше жертвоприношениях и дарениях, связанных с календарными обрядами и обычаями народов Европы, выражена идея достижения магическим путем большого урожая, изобилия земледельческих и скотоводческих продуктов. Даже семейно-индивидуальные дарения — элемент календарной обрядности народов Европы — иногда сохраняют пережитки магического смысла и призваны обеспечить благосостояние, счастье одаренной семьи или ее члена — отдельной личности. Дарение в таких случаях было своего рода магическим актом, направленным на вызов ответной положительной реакции человека.

Главный смысл календарных обычаев и обрядов состоял в том, чтобы принести обильный урожай и благополучие их исполнителям. В системе этих обрядов социальные функции даров и жертв — упрочение коллективов (преимущественно земледельческих и скотоводческих). Кроме того, дары были первоначально одной из зародышевых форм общественного обмена. Жертвы же принадлежат к сфере идеализированного обмена между человеком и сверхъестественными силами. Причем в первобытном, античном, феодальном обществах одним из основополагающих элементов социальных отношений был закон эквивалентного дарообмена. Этот принцип пережиточно доживает до изучаемого времени. Но даже в этом периоде в жертвоприношениях, а иногда и в дарениях проглядывал их древний магический смысл.

Дарообмен и жертвоприношения, как правило, были органической частью праздника, одним из символов, раскрывающих его суть. Специфические же черты дарообмена и жертвоприношений выражают отличительные черты этносов. Этот тезис требует специального обоснования. Здесь укажу, например, на разнообразие хлебных даров и их оформления, зачастую бытующих у определенных народов. Но календарные обычаи в целом при забвении их хозяйственных мотивов в конце XIX — начале XX в., а тем более и в наши дни зачастую сводятся к играм,[616] а их отдельные элементы — дары и жертвы — выродились в подарки.

Внимание исследователей не раз привлекалось к одной из характерных черт народных календарных праздников — к употреблению масок, маскарадных и прочих необычных костюмов. В литературе имеется очень много описаний святочного и карнавального ряжения, фигурирующих при этом разнообразных масок и нарядов, сценок и спектаклей, которые устраиваются ряжеными, текстов песен из их репертуара. Имеются и попытки обобщений, сопоставления маскарадного инвентаря разных народов, типологической и иной классификации масок. Есть, наконец, и опыты исторического анализа обычаев маскирования и ряжения, попытки найти древнейшие корни этих обычаев и их последующую эволюцию.

Однако несмотря на обилие литературы, многое в интересующем нас явлении остается не достаточно ясным.

В научной литературе до сих пор главное внимание посвящено собственно маскам, употребляемым с разными назначениями: обрядовым, культовым, танцевальным, театральным. Крайнее разнообразие их форм требовало какой-то систематизации. В специальной литературе чаще используется классификация масок, предложенная немецким этнографом Рихардом Андрэ еще в XIX в. и основанная на функциях и назначении масок. Маски подразделяются на культовые, военные, погребальные, судебные, танцевальные и театральные.[617] Не вдаваясь в критику этой классификации, отметим, что она для нас полезнее, чем другие способы классификации, построенные, например, на чисто внешних признаках: материал, из которого сделана маска, форма, способ ношения и пр.

Оставляя совершенно в стороне эти внешние признаки масок и до поры до времени не затрагивая вопроса об их различных современных применениях, коснемся сначала одного из основных вопросов, связанных с обычаем ношения масок, — о первоначальном зарождении самого обычая маскироваться. Что побудило древних людей стараться изменять свою внешность, закрывая лицо или все тело маской и особым нарядом? Когда и в каких условиях сложился этот обычай? Каковы были его первоначальные мотивы?

По этому вопросу высказывались различные взгляды. Согласно старой «натурмифологической» концепции, в основе ритуального употребления масок (в частности масок, изображающих животных; другие не принимались во внимание) лежали древнее мифологическое мировоззрение и астрально-мифологический символизм. «Древнейшим воззрением на грозовые тучи, как на стада различных животных и звериные шкуры, — писал А. Н. Афанасьев, — объясняется обряд ряженья».[618] Сейчас этого взгляда никто не разделяет. Другие ученые рассматривали обрядовые маски как воплощение тотемов, или духов умерших, духов предков и т. п.;[619] иные указывали на аграрно-магические функции масок, особенно когда употребляется маска козы, быка, лошади — носителей высокопроизводительной потенции.[620]

Очень важно сделанное впервые Генрихом Шурцем указание на типологическую связь европейских обычаев ритуального маскирования с мужскими тайными союзами отсталых народов.[621]

Помимо попыток общего решения проблемы о происхождении обрядовых масок, есть в литературе и примеры более узкой постановки вопроса: каковы корни именно европейских карнавально-маскарадных обычаев? Их связывают с традицией, идущей от античности. Такие взгляды развивают, например, применительно к южнославянским кукерам и русалиям болгарский ученый Михаил Арнаудов.[622]

Наиболее удачным и полным решением проблемы генезиса и эволюции ритуальных масок можно считать, видимо, исследование советского ученого А. Д. Авдеева «Маска».[623] Его концепция выгодно отличается от других последовательно проводимым принципом историзма. Она построена притом на широком привлечении обширного археологического и этнографического материалов и, что особенно важно, на ясном понимании того, что история масок тесно связана с общим ходом человеческой истории. В кратком изложении эта концепция такова.

Еще в эпоху раннеродового общества при господстве охотничьего хозяйства применялась техника охотничьей маскировки для скрадывания зверя. Из этого стихийно-практического обычая произошли позже охотничьи магические пляски. Надевая звериные маски и шкуры, люди пытались заманить зверя. Из охотничьих позже развились тотемические пляски. С усложнением общественного строя в период развитого родового общества появляются маски, изображающие умерших предков. В период распада родового строя начинают употребляться маски, изображающие духов, маски тайных союзов, шаманские маски. В эпоху раннеклассового общества появляются «маски мистериальных представлений», и, наконец, в период развитого классового общества — театральные и карнавальные маски.

При всем неизбежном схематизме этой концепции и, следовательно, сильном упрощении исторического процесса (что сознает и оговаривает сам Авдеев)[624] можно согласиться, что общие контуры процесса и основные его стадии намечены здесь правильно.

При пристальном рассмотрении традиционных обычаев праздничного ряжения народов Европы обращают на себя внимание следующие их особенности: