День осеннего равноденствия — естественная граница между летним и зимним сезонами. В народном праздничном календаре фактически пограничной датой стал ближайший к нему христианский праздник — день св. Михаила (29 сентября). Этнографические материалы из Германии, Австрии, Ирландии и Шотландии показывают, что св. Михаил заместил древние местные мифологические существа древних германцев и древних кельтов. Непосредственных солярных мотивов в праздновании осеннего равноденствия не наблюдается; следует, однако, отметить разжигание костров и некоторые другие обряды с огнями (в частности, в Швеции.[304]

Кроме дат астрономического календаря, обряды, носящие явные следы солярного культа, справляются в дни, от которых некогда отсчитывалось начало года.

До XVI в. новый год в Европе начинался с пасхи. В разных странах в пасхальную обрядность включена встреча восходящего солнца. Почти повсеместно в Европе в страстную субботу разжигали костры: первоначально на возвышенных местах или на берегу реки, позже — возле церкви. Вокруг костров танцевали, пели, перепрыгивали через огонь, прогоняли скот сквозь дым. Еще позже стали ограничиваться благословением нового огня в церкви.[305] В этом обычае явно проступает солярная символика огня.

Можно предложить несколько объяснений «огненным» обрядам пасхального цикла: к обрядам солярного культа обращались в особо важных случаях жизни, каковым было начало года; на весенний пасхальный праздник перенесены ритуалы, поверья и приметы весеннего равноденствия; сложный образ Христа, как уже отмечалось выше, наряду с другими элементами религий, предшествовавших христианству, впитал в себя некоторые черты также солярного бога.

Официальное начало года — 1 марта, конечно, не могло не отразиться в календарной обрядности народов Европы.[306] Особенно это заметно у народов Юго-Восточной Европы — южных славян, румын, албанцев. 1 марта у них соблюдались различные обряды в честь обновления природы.

Среди мартовских обычаев болгар, албанцев, греков обращает на себя внимание развешивание на стрехах крыш красных платков, полотнищ. Дети и молодежь носили на руках и ногах, на шее и в волосах скрученные вместе красные и белые нити — своеобразные амулеты. (Ныне этот обычай превратился в моду прикалывать к одежде маленькие бантики или кисточки из скрученных красных и белых нитей — так называемые «мартинички»). Красный цвет — цвет солнца, его присутствие в праздничном реквизите (как и возжигание костров) дает основание полагать, что в день официального начала года были сдублированы обычаи весеннего равноденствия.

Членение года на полугодичные сезоны лета и зимы, где поворотными датами были или 1 марта — 1 сентября или 1 мая — 1 ноября, возникло исторически и стоит в прямой связи с хозяйственной деятельностью.

Первого мая среди кельтского по происхождению населения Британских островов было принято разжигать костер преимущественно на возвышенных местах. Этот обычай до недавних пор сохранился в Шотландии. Есть он и в Бельгии, Нидерландах, у финнов и лопарей, немцев и австрийцев, поляков и чехов. Мифологические образы майского праздника и его навечерия, так называемой Вальпургиевой ночи, порождены религией древних германцев. Тут тоже действуют сверхъестественные силы, но не солнечное светило в них главное, а молния и гром.[307]

Близки к этим датам (1 мая — 1 ноября) границы «лета» и «зимы» — двух сезонов, на которые делила год древняя традиция горцев-скотоводов Балканского полуострова. Среди балканских скотоводов сложилась традиция отсчитывать начало года от весенней даты, наиболее подходящей для начала зональной перекочевки стад. Ближайшей датой православного календаря оказался день св. Георгия — 23 апреля. Границей между летом и зимой стал день св. Димитрия — 26 октября. И хотя эти даты отстоят далеко от астрономических солнечных дат, праздник св. Георгия в горных районах Юго-Восточной Европы по существу оказался праздником встречи восходящего солнца.[308]

Подробно описан этот обряд в албановедческой литературе. По всему албанскому этническому ареалу известны горные вершины, на которые в определенные дни года совершались восхождения с тем, чтобы встретить восход солнца и восславить дневное светило возжиганием больших костров, песнями и приветственными возгласами. Эти обычаи перекликаются со сведениями Геродота и других авторов, сообщавших о церемониях поклонения солнцу, совершавшихся иллирийцами на возвышенных местах (и действительно, археологами найдены культовые сооружения в местах, указанных литературными источниками). Позднее восхождения стали совершать также в дни христианских святых (св. Георгия, девы Марии и др.), а еще позднее — во имя мусульманских святых.[309]

Димитров день как конец летнего сезона и начало зимнего отмечали, кроме албанцев, сербы, черногорцы, македонцы, мусульмане югославянского происхождения. Он считается значительным днем у греков. К этой дате приурочивались всевозможные расчеты: с пастухами, слугами, ремесленниками-отходниками и т. п.[310]

Теоретических обоснований солярных культов в специальной литературе было предложено много. Известна мифологическая школа, сторонники которой пытались объяснить возникновение и развитие обрядов, основываясь на мифологических образах.[311] Нами уже упоминалась трудовая теория, развиваемая В. И. Чичеровым. Естественно ставится вопрос о связи солярного культа и культа огня. Происхождение всех «огненных» обрядов сторонники так называемой солярной теории связывали с поклонением солнцу. Другие (Э. Вестермарк, например) выдвигали на первый план очистительные свойства огня. Дж. Фрэзер, критикуя, хотя и с известной осторожностью, «солярную теорию», присоединялся к мнению Вестермарка.[312]

По нашему мнению, и культ солнца, и культ огня комплексны и многофункциональны. Исходный момент формирования обычая, ритуала не однозначен. Вряд ли плодотворно искать один-единственный фактор, легший в основу того и другого. Думается, что правильнее было бы признать синкретическую сущность обрядности, где могут сочетаться отголоски различных культов, даже разных форм религии. Факторами, лежащими в основе календарных обрядов, могут быть и мировоззренческие представления о круговороте природы, о кругообороте жизни и смерти. Одновременно ими могут быть и более практические моменты, нацеленные на нужды людей, на их повседневные заботы и среди них в первую очередь — хозяйственные, в конечном счете — на общественное бытие людей. Среди этих факторов, несомненно, присутствует и существовавшая на всех стадиях развития человеческого общества эстетическая сторона, стремление к выражению эмоций через эстетические проявления. Наконец, праздник является важным моментом жизни — антитезой трудовым будням.

В современных календарных обрядах народов Европы нет или почти нет таких ритуалов, которые содержали бы только солярные мотивы. Как правило, при отправлении обряда эти мотивы тесно переплетаются с другими — с мотивами огня, воды, зелени, с вербальной магией (заклинания) и многим другим в единый, трудно расчленимый комплекс. Собственно солярные элементы в нем — обязательные, но далеко не единственные и даже не главные. Развитие обряда идет от конкретного к абстракции и в этом причина многообразия и усложненности праздника.

Более явственно солнечные мифологические образы зафиксированы в юго-восточных областях Европы. Этому можно дать несколько объяснений. Восточная Европа — один из древнейших центров возникновения земледелия. Если правильно мнение, что солярный культ возник именно в связи с земледельческой культурой, то развитая земледельческая обрядность и солнечные мифологические образы (Еню, Крэчун) в своем комплексе становятся понятны. Позже, в первые полтора тысячелетия н. э. земледельческая обрядность и ее солярные элементы сохранялись, пронизывая порой христианские ритуалы в силу сложившихся исторически земельных отношений; преобладания мелкого крестьянского хозяйства. На ход культурного прогресса в последующие пять веков, возможно, влияло подчиненное положение Юго-Восточной Европы в рамках феодальной Османской империи, весьма отстававшей в политическом и экономическом отношении от других стран Европы. Эпоха Национального возрождения приходится для ее юго-восточных областей (как и для центральных) на период от XVIII в. до первой, а в некоторых случаях и до второй половины XIX в. — на несколько веков позже, чем на Западе.