– Мы прямо как селедки в бочке, – печально заметил Виндлайер. И добавил чуть тише: – Наверное, мы все тут умрем…

– Что? – взвизгнула Алария. – Умрем здесь? Сдохнем от голода в темноте?

– Так ведь выбраться-то не получается, – угрюмо ответил Виндлайер.

– Тихо! – прикрикнула на них Двалия, но было поздно.

Алария сломалась. Она начала судорожно всхлипывать, а через несколько минут я расслышала глухие рыдания Виндлайера.

Умрем здесь? А кто умрет первым? У меня к горлу подкатил крик.

Такими мыслями делу не поможешь, укорил меня Волк-Отец. Дыши. Только тихо.

Паника, набухавшая во мне, враз сдулась под напором его суровости.

Думай, как выбраться отсюда. Ты сможешь войти в камень сама? Можешь дотянуться до камня под калсидийцем и открыть путь обратно в лес?

Не уверена.

Попробуй.

Я боюсь пробовать. А вдруг я застряну в камне? А вдруг выйду из него одна и неизвестно где?

А вдруг останешься здесь и умрешь от голода? Конечно, после того, как остальные свихнутся и набросятся друг на друга. Давай, попытайся.

Когда я скатилась с Керфа, то упала на спину. Теперь я, извиваясь, перевернулась на бок. Вывихнутое плечо при этом оказалось подо мной. И ту же руку мне пришлось пытаться просунуть под спину Керфа, на котором вдобавок лежала Алария. Я старалась делать это медленно, там, где поясница калсидийца не так плотно прилегала к полу. Но я все равно тихонько застонала от боли, и Алария перестала хныкать.

– Что такое? – вскрикнула она и потянулась ко мне. – Она шевелится! Би жива, она очнулась!

– А еще я кусаюсь! – напомнила я, и она поспешно отдернула руку.

Теперь, раз они все равно узнали, что я пришла в себя, скрываться больше не имело смысла. Я засунула руку так далеко под спину Керфу, как только смогла. Он заерзал, намертво придавив ее, потом рыгнул и снова захрапел. Плечо горело огнем, но я проталкивала руку все дальше, царапая ее о неровный камень. Я спохватилась, что громко дышу через рот, и закрыла его. Шума стало меньше, но ужас не отступил. А вдруг меня засосет в камень, едва я дотронусь до руны? Как это будет – меня затянет под него? Или они с Аларией провалятся в камень вместе со мной, будто в распахнувшуюся моими усилиями дверь? От страха у меня сдавило мочевой пузырь. Я запретила себе чувствовать позывы. Запретила чувствовать что бы то ни было, сосредоточившись только на том, чтобы проталкивать руку вдоль камня. Мои пальцы внезапно нащупали узкую бороздку. Я осторожно исследовала ее. Это была руна.

Чувствуешь что-нибудь? Можешь что-то сделать?

Я старалась. Мне не хотелось этого делать, но я прижимала руку к руне, водила пальцами по ее очертаниям.

Ничего. Ничего не получается, Волк-Отец.

Ладно. Тогда придумаем что-нибудь еще.

Его слова были полны спокойствия, но я уловила бурлящий под ними страх.

Вытащить руку из-под Керфа оказалось еще больнее, чем засунуть ее под него. Едва я высвободилась, как на меня нахлынула паника. На меня давило со всех сторон: теплая туша калсидийца сбоку, безжалостная твердыня подо мной, каменная стена рядом. Мне отчаянно хотелось встать, потянуться, вдохнуть холодного воздуха.

Не сопротивляйся, строго сказал Волк-Отец. Будешь трепыхаться – ловушка только затянется сильнее. Лежи тихо и думай. Думай.

Я пыталась, но все так давило… Алария снова принялась всхлипывать. Керф храпел. Его ребра терлись об меня при каждом вдохе и выдохе. Туника на мне перекрутилась, обмотав одну руку. Было жарко. Хотелось пить. Сама того не желая, я издала тихий гортанный звук. Хотя наружу рвалось нечто большее – крик отчаяния.

Нет. Не надо этого. Закрой глаза, волчонок. Будь со мной. Мы в лесу. Помнишь, как пахнет холодная ночь в лесу? Лежи тихо-тихо. Будь со мной.

Волк-Отец утащил меня в свои воспоминания. Мы были в лесу. Занимался рассвет, а мы уютно свернулись в логове.

Пора спать, настойчиво говорил он. Пора спать.

Должно быть, я заснула. Когда проснулась, он поддерживал спокойствие, которым поделился со мной. Мне больше не за что было держаться. В непроглядной тьме я мерила время тем, как вели себя мои соседи в каменном плену. Алария закатила истерику, и Керф проснулся. Он обнял ее и стал что-то тихонько напевать, наверное калсидийскую колыбельную. Через какое-то время она заснула. Позже Двалия забилась в бессильной ярости, когда Виндлайер помочился на нее.

– Я терпел, сколько мог, – хныкал он.

От запаха мочи мне тоже захотелось писать.

Двалия прошептала ему что-то, тихо и угрожающе, словно змея прошипела, и тот расплакался.

Потом Виндлайер затих, и я решила, что он уснул. Алария помалкивала. Керф снова запел, на этот раз не колыбельную, а какой-то бравый марш. И вдруг замолчал посреди куплета.

– Малышка. Би. Ты жива?

– Да, – ответила я, обрадовавшись, что он перестал петь.

– Я ничего не понимаю. Когда я шел сквозь камень, я был уверен, что мы мертвы. Но если мы не мертвые, то нас ждет не очень хорошая смерть. Думаю, я смогу дотянуться до твоего горла. Хочешь, я задушу тебя? Это будет не быстро, но быстрее, чем смерть от голода.

Надо же, какой заботливый!

– Нет, спасибо. Пока не нужно.

– Лучше решайся поскорее, пока у меня остались силы. И еще здесь скоро станет мерзко. Моча. Дерьмо. Безумцы.

– Нет. – Я что-то услышала. – Тихо!

– Я понимаю, это неприятно слышать, но я просто хотел предупредить тебя. Возможно, у меня хватит сил сломать тебе шею. Это будет быстрее.

– Нет. Не сейчас. – Не сейчас? Что я несу? Тут из далекого далека донесся звук. – Прислушайся. Ты слышишь?

Алария вскинулась при моих словах.

– Что «слышишь»? – резко спросила она.

– Ты что-то услышала? – рявкнула Двалия.

– Замолчите! – зарычала я на них – точно как мой отец, когда злился, и они подчинились.

Мы все навострили уши. Звуки были едва различимы. Тихое цоканье копыт по брусчатке мостовой. Женский голос что-то тянет нараспев.

– Это молитва? – спросила Алария.

– Это голос первой утренней торговки. Она кричит: «Хлебушек, свежий хлебушек, выпеченный этим утром! Хлебушек, теплый хлебушек, только из печки!» – В голосе Керфа послышалась тоска по дому.

– Помогите! – Алария завопила так пронзительно, что у меня зазвенело в ушах. – Помогите, помогите нам! Мы в ловушке!

Когда она наконец умолкла, выбившись из сил, у меня в ушах по-прежнему стоял гул. Я напряглась, пытаясь расслышать речитатив торговки хлебом или стук копыт, но ничего не разобрала.

– Она ушла, – грустно сказал Виндлайер.

– Мы в большом городе, – заявил Керф. – Только в больших городах торговцы выходят на улицы на рассвете. – Он помолчал немного, потом заговорил снова: – Я думал, мы мертвы. Я думал, вы поэтому хотите попасть в разрушенный дворец мертвого герцога – чтобы быть там после смерти. Разве уличные торговки продолжают кричать на том свете? Вот уж вряд ли. К чему мертвецам свежий хлеб?

Ответом ему была тишина. Не знаю, о чем думали остальные, но у меня не шли из головы его последние слова. Разрушенный дворец. Какая толща камней навалена над нашей могилой?

– Значит, мы не умерли, – заключил Керф, упрямо продолжая мысль. – Но возможно, скоро умрем, если не сможем выбраться. Однако город будет просыпаться, и мы услышим других людей. И может быть, они тоже услышат нас, если мы закричим о помощи.

– А пока помолчите все! – велела Двалия. – Молчите и слушайте! Я скажу вам, когда надо будет кричать, и мы будем кричать все вместе.

Ждали в удушающей тишине. Время от времени до нас доносились приглушенные звуки городской жизни. Звон храмового колокола. Мычание вола. Один раз нам вроде бы удалось услышать, как женщина зовет ребенка: тогда Двалия велела нам кричать всем хором. Но мне казалось, что звуки раздаются слишком далеко. «Может быть, – подумала я, – мы не в самом городе, а на холме над ним?»