Года за полтора до этого она познакомилась в баре с таиландским бизнесменом, который представился ей как Лоу и предложил малость подзаработать. Сказал, что у него есть конкурент, который все дело портит. Вот если бы он свернул свой бизнес в Питере и уехал, все сразу стало бы отлично. Наташа согласилась за определенное вознаграждение помочь, и таиландец вручил ей страшный костюм. Объяснил, что все тайцы верят в ночных духов и боятся их. Если дух начал появляться по ночам, единственное спасение от смерти – бежать в другую местность, поскольку духи эти оседлые и за жертвой не последуют. Несколько ночей подряд Наташа надевала костюм, забиралась, цепляясь за решетку, на карниз и царапалась в окно Кота. А потом бизнесмен, позвонил и сказал, что пугать больше не нужно, конкурент уехал.

Конечно, по фотографиям Наташа господина Лоу вряд ли опознала бы, поскольку, чего греха таить, для европейцев азиаты по большому счету на одно лицо. Но, к счастью, у него была особая примета – след от ожога вместо левой брови. Проверили по базе данных фотографии тайцев, получивших визу для въезда в Россию, и нашли. Как вы думаете, кем он оказался? Ни за что не угадаете. Родным братом мадам Т. – жены Кота. И его поездку в Петербург оплатила именно она.

– Решила отомстить мужу за неверность?

– Да если бы, – усмехнулся Михалыч. – Все получилось вполне по-русски. Хотела как лучше, а получилось… Ну да, вы в курсе. Мадам мужа любила. И очень хотела вернуть. Лоу Наташе не наврал. Ночные духи действительно у тайцев считаются оседлыми. Ну, каждому месту – свои духи. И в бабьи тряпки наряжаются только те, у кого нет возможности срочно переехать. Мадам надеялась, что суеверный муж испугается и вернется домой. А он испугался и… умер. Вот такие пироги.

– И что ей было?

– Насколько мне известно, ничего, – пожал плечами Михалыч. – Несчастный случай.

– Да, случай, – вздохнула дама-кошатница. – Надо же, от каких случайностей зависит порой работа следователя.

– Как говорил один наш преподаватель, – усмехнулся Михалыч, – случайно раскрывается 99 процентов всех преступлений.

– А зачем тогда вообще нужен следователь?

– А чтобы поймать эту случайность за хвост.

Словно в ответ на его слова с крыши беседки свесился длинный тонкий хвост, похожий на черную змею.

– Так вот в честь кого вы его назвали, – сообразил кто-то.

– Ну да, – Михалыч встал на скамейку и снял с карниза упитанного голубоглазого сиамца. – Он здесь первый парень на деревне, все кошки его. По счастью, он у меня не суеверный…

– Вот ведь срамотища! А, девчата?

Бабка Митревна виртуозно сплюнула себе под ноги шелуху от семечек и повернулась за поддержкой к подругам. Сидящие рядом на лавочке «девчата» – бабки Сергевна и Пална – согласно закивали. На прошедшей мимо них девушке были такие короткие шорты, что из-под них выглядывали двумя живыми улыбками нежные, как у младенца, складочки.

– Вот так вот разоденутся, вернее, разденутся, а потом плачут: «Ай, маньяк, ой, снасильничал и убил».

– Чевой-то ты про маньяка вспомнила? – поджала губы Пална.

– А товой-то, – Митревна с достоинством поправила концы завязанного под подбородком платка. – Время его пришло. Лето. Полнолуние. По прошлом годе на полнолуние двоих убил. И позатот год. Я б на месте милиции засаду на озере посадила. Вот помяните мое слово, он опять вернется.

– Так, говорят, он не насилует, просто так убивает, – Палне всегда хотелось спорить, неважно по какому поводу.

Митревна сощурила свои маленькие вылинявшие глазки и медовым голоском поинтересовалась:

– А скажи на милость, зачем ему тогда просто так убивать, если не насильничать, а? Мало ли что скажут! Маньяк он всегда убивает, чтобы снасильничать.

– А я вот по телевизору кино видела… – Пална закусила удила, но тут вмешалась молчаливая и заслуженно считающаяся «с прибабахом» Сергевна:

– Не, девочки, это не маньяк.

– А кто тогда? – хором обиделись Митревна и Пална.

– Это Дух озера. Не знаете, что ли? Тут давным-давно людей убивали – ему в жертву. А он приходил и кровь пил. А потом перестали. Он ждал-ждал, не дождался и сам стал убивать и кровь у них пить.

Бабки набрали побольше воздуха, чтобы объединенным усилием расправиться с Сергевной, но из-за поворота донесся победный гудок молоковоза, и тема сменилась сама с собой. Какой тут еще маньяк, очередь бы свою не потерять!

Насчет «срамотищи» Анна, конечно, все слышала, но пропустила мимо ушей. Плевать! Этих трех старых дур она знала, можно сказать, всю свою жизнь. Ей было пять, а они уже тогда были древними, как говно мамонта, и такими же глупыми. Вот уже семнадцатое лето подряд она приезжает сюда, в Октябрьский, к тетке. Нравится ей здесь. Тихо, спокойно. Озеро… Конечно, она бы с удовольствием куда-нибудь на курорт съездила бы, но деньги откуда взять? Случайные подработки – это так, на пропитание. В содержанки идти? Ну нет, увольте, это не для нее.

Подошла ее очередь. Анна протянула бидончик водителю-разливателю, деньги – пышнотелой продавщице и вдруг почувствовала чей-то пристальный взгляд. Обернулась и увидела парня, которого несколько раз уже встречала в поселке. Совсем мальчишка, старшеклассник или первокурсник, светленький, с большими голубыми глазами и смущенной улыбкой. Он каждый раз жадно рассматривал ее, но взгляд был не наглый, не раздевающий. Парень смотрел так, словно хотел запомнить ее до мельчайшей черточки, чтобы потом нарисовать по памяти. От его взгляда по спине бежали мурашки, а в животе сладко и тяжело теплело.

Отойдя от молоковоза, Анна дождалась, когда парень купит молоко и пойдет мимо нее.

– Привет! – сказала она.

Парень вздрогнул и остановился.

– Привет, – ответил он неуверенно, словно сомневался, а ему ли это было сказано. Он был похож на запуганное животное, которому так хочется, чтобы его приласкали, и которое боится вместо этого получить пинок.

«Да он совсем еще щенок. Девственник, наверно. Может, не стоит?» – подумала Анна, но тут же с досадой стряхнула эту мысль.

– Тебя как зовут?

– Антон.

– А меня Аня. Ты ведь неместный, да?

– Неместный, – Антон покрепче прижал к груди трехлитровую банку с молоком. – Мы тут дом купили. Дачу. Этой весной.

– Ну, вот поэтому я тебя и не знаю. Я тоже только на лето приезжаю. Ты учишься, работаешь?

– Учусь. На экономическом. Первый курс закончил.

– А я на историческом. Последний год остался. Слушай, я давно хочу ночью искупаться. Только одна боюсь. Может?..

Она ждала его немедленно предложения, но Антон не торопился. Он по-прежнему смотрел на нее широко распахнутыми глазами, словно никак не мог поверить в чудо. Анна подавила нахлынувшее раздражение и улыбнулась:

– Может, вместе сходим? Или тебя не отпустят? А может, ты разговоров про озерного маньяка наслушался и боишься?

Антон покраснел так, что даже под волосами стала видна розовая кожа.

– Конечно, пойдем. Во сколько?

– Ну… – задумалась Анна. – Давай в двенадцать. Там, где тропинка к маленькой поляне начинается. Знаешь?

– Знаю. Это недалеко от нашего дома.

– Ну вот и отлично.

Вздернув вместо прощания подбородок, Анна повернулась и пошла по дорожке, чувствуя, как Антон разглядывает ее улыбающиеся из-под шортов ягодицы.

«…Должно быть, это необыкновенное чувство. Слияние двух человеческих существ… Я буду смотреть в ее глаза и видеть в них свое отражение. Протяну руку – и тепло ее кожи станет моим. Наши сердца будут биться как одно. Я буду пить ее дыхание – ее жизнь. Я растворюсь в ней, а она во мне. И она останется со мной навсегда…»

Антон отложил ручку, встал и вышел на веранду, обегающую дом по периметру. Днем пошел теплый дождь, и он уже испугался, что свидание – а что еще, конечно, свидание! – не состоится, но к вечеру небо расчистилось. Звуки ночи были влажными, чувственными. Лунный свет словно стекал с неба. Тонкие пальцы ветра перебирали листья берез, робкий голос одинокой ночной птицы терялся среди торжествующего хора лягушек. Антон смотрел туда, откуда доносился этот победный вопль, – за деревьями под горой поблескивала серебристая чешуя спящего озера. Он тяжело дышал, а его руки, лежащие на перилах веранды, мелко подрагивали. Белая рубашка бросала на лицо голубоватый отсвет.