– Он прав, – подтвердила эксперт. – Вот, смотрите. Видите, концы волокон утончены и вытянуты. Их тянули с усилием. Если бы кто-то дернул Деда Мороза за бороду или он зацепился бы бородой за что-то, то ее просто сорвало бы с него. Или – как молодой человек сказал – выдернулась бы целая прядь. Я думаю, бороду держали одной рукой, очень крепко, неважно, была ли она на лице или нет, а второй отрывали клочок.

– Чтобы бросить его здесь? – задумчиво пожевав губу, спросил следователь. – Похоже на то. Но зачем? Чтобы не подумали на кого-то другого?

– Почему бы и нет? – хмыкнул опер, который допрашивал меня. – Дед Мороз – это такая безликая фигура. Вот он вошел, вот он вышел. А за углом снял шубу, бороду, валенки – и нет его.

– Валенки, говоришь, снял? – нахмурился следователь. – А ну пошли, глянем.

– Да замело уже все!

– Ничего-ничего, пойдем.

Оставив в квартире одного из оперов, все остальные, включая понятых спустились вниз. Я, разумеется, увязался за ними.

Снега на тротуаре намело уже по щиколотку, а то и выше. Но овальные вмятины – следы валенок – все же были еще видны среди следов обычной обуви.

Пройдя метров двадцать, наша компания остановилась. Следы обрывались прямо перед подворотней. Немного снегу в нее намело ветром, но по большей части асфальт под аркой был чистым.

– Или дедушка улетел на вертолете, или свернул сюда, – хмыкнул следователь.

– А может, просто снял валенки и пошел дальше в ботинках? – предположила эксперт.

– Тогда бы ему пришлось тут потоптаться на месте, снимая валенки. А следы просто кончаются. Как будто он взлетел. Или прыганул на чистый асфальт.

– Снял валенки в подворотне и пошел себе дальше, – не сдавалась Анна Петровна.

– Сразу видно, не охотница, – возразил следователь, подсвечивая снег фонариком. – Тут хоть и засыпало следы почти, а все равно видно, что ни одной лишней цепочки после этого места не появилось. То есть как шли люди досюда – так и шли себе дальше. Никто со двора не выходил. А почему, интересно? – он повернулся к консьержу. – Двор не проходной?

– Нет, – как-то неуверенно ответил тот. – Он вообще глухой. Только служебный вход в магазин.

– А черные ходы от парадных?

– Они все закрыты.

– Вот эта дверь, – следователь махнул в сторону обшитой железом двери, выходящей под арку, – это черный вход вашего парадного?

– Д-да.

– Ключ у вас?

– Д-да. То есть нет. То есть…

– Пожалуйста, откройте дверь.

– Ключ. У меня нет. Он там. Внутри.

– Не надо так нервничать. Сходите за ним. Мы подождем.

Консьерж странным деревянным шагом двинулся к выходу из подворотни. Следователь кивнул оперу, и тот, осторожно ступая, пошел вслед. Когда они, один за другим, свернули за угол, с улицы донесся шум. Через пару минут опер втащил консьержа в наручниках обратно под арку.

– Сбежать хотел.

Мы вернулись в парадное. Карманы консьержа и его будку обыскали, следователь протянул оперу связку ключей:

– Осмотрите с понятыми черный ход. Наверняка шубку с бородой найдете. И валенки. А вы, Иванов, посмотрите в его телефоне набранные номера – может, найдете номер вашего начальника.

Номер Андреича среди набранных действительно нашелся. А обозначен шеф был довольно странно – «Крыса».

– Проверить надо будет, не из сидельцев ли господа, – усмехнулся следователь.

Вернулся опер – с шубой, бородой и валенками. Консьерж как-то очень уж театрально бухнулся на колени и завыл. Потом успокоился, поднялся и деловито начал рассказывать.

Пятнадцать лет назад у Андреича и консьержа Панина был общий бизнес. Полукриминальный, разумеется, в те годы другого и не существовало. Компаньонам везло, дела шли в гору. А потом Андреич решил, что «Боливар двоих не унесет», и сдал приятеля ментам. Да еще и женился на его девушке.

Панину дали десять лет. Андреич за это время перебрался из Москвы в Питер, обзавелся новым именем, новыми документами и налетом респектабельности. Но Панин его все равно нашел. Чтобы подобраться поближе, устроился консьержем в его дом, наблюдал, изучал обстановку. Время от времени звонил по телефону и требовал вернуть деньги, но Андреич бросал трубку.

– А если бы он вернул вам деньги, вы бы все равно убили его? – спросил следователь.

– Не знаю, – пожал плечами консьерж. – Может быть, и нет. Вообще-то остальных я точно не хотел убивать. Только его. Но посмотрел на Алену – стало обидно. А гости… Не знаю. Наверно, я плохо тогда соображал. Не понимал, что делаю.

– Подождите, – не выдержал я. – Он что, хочет сказать, что Истомин и его жена ходили мимо него по несколько раз за день, но так и не узнали его? Что за бред?

– Я сильно изменился за пятнадцать лет, – снова пожал плечами Панин. – К тому же… Разве кто-то обращает особое внимание на человека в будке? На монтера, дворника, почтальона? Об этом еще Эдгар По писал. Или Честертон? Не помню точно. Консьерж – это маска. Почти как Дед Мороз…

– Это же надо, так все хорошо продумать и погореть на валенках и обрывке бороды, – покачал головой следователь. – Так оно обычно и бывает. Не будь этого клочка, мы бы прессовали парня по полной программе, а на Деда Мороза и внимания не обратили бы.

Консьерж бросил на меня косой взгляд и обреченно махнул рукой…

Жизнь устроена так странно, что самые красивые цветы могут вырасти на мусорной куче. Или на кладбище. Да, произошла трагедия, но мы с Наташей остались живы. И меня не посадили за преступление, которое я не совершал. А ведь могли. Я не стал заместителем начальника – и нисколько об этом не желаю, потому что нашел другую работу, намного лучше. А самое главное, что с Наташей мы так и не помирились. Но всего через месяц я познакомился с самой лучшей девушкой на свете, которая скоро станет моей женой.

И, вроде бы, все хорошо. Только вот иногда я вдруг задумываюсь: а что, если рядом со мной ходят люди, которых я когда-то невольно или намеренно обидел. Может быть, они рядом со мной – а я не замечаю их. Потому что привык не обращать внимания на то, что, по моему мнению, не стоит внимания. А еще… Еще я понял, что начал бояться Дедов Морозов…

Когда Михалыч берется за что-то, это всегда основательно. Если уж день рождения – то за городом, в «поместье». Чтобы шашлыки, баня, песни и… Нет, не пляски, а сказки. Под сказками подразумеваются всевозможные истории из практики, запас которых у Михалыча, бывшего эксперта-криминалиста, просто неиссякаем. Мы, его друзья, уже не раз советовали ему составить из них сборник и издать, но он все отнекивается.

Этим летом Михалычу стукнуло… неважно сколько, он-то считает себя мужчиной в самом расцвете сил, совсем как Карлсон, да, впрочем, вполне этому утверждению соответствует. Вот уже несколько лет как он вдовец, взрослые дети живут в других городах и навещают его пару раз в год. Пенсию Михалыч выслужил себе неплохую, зимой за солидное вознаграждение консультирует всевозможных писателей и сценаристов, а летом безвылазно живет на даче под Выборгом. Рыбачит, собирает грибы и ягоды, возится в огороде, раскатывает по округе на велосипеде.

Пока парились в бане, подоспели шашлыки. Стол накрыли, как обычно, в беседке с видом на озеро. Комаристо, конечно, но не нарушать же традицию. Когда тосты начали иссякать, кто-то потребовал:

– Михалыч, сказку!

– Да я вам уже всю свою практику пересказал, – ухмыляясь в седые усы, отнекивался Михалыч – это тоже было частью традиции.

– Ну вспомните, вспомните что-нибудь, – наперебой начали уговаривать его.

– Ладно, – якобы нехотя сдался он. – Слушайте. Про сиамского кота не рассказывал? Произошло это в начале 90-х. Однажды сотрудник таиландского консульства, назовем его господин Т., не явился утром на работу. На телефонные звонки он не отвечал, посланный за ним водитель долго звонил в дверь, но никто не открыл. Обратились в милицию. Дверь взломали и обнаружили господина Т. лежащим в постели. Мертвее не придумаешь. Следов насильственной смерти, впрочем, не обнаружили, вскрытие показало сердечный приступ. Ничего криминального.