Мы стояли перед домом и разговаривали. И тут я увидел Малока, он направлялся к садовой дорожке, ведущей к дому Фэт, но, заметив меня, свернул с тропинки. Парень, который помогал мне, указал на него своим длинным крючковатым пальцем, покачал головой и сказал:

— Нехорошо, нехорошо.

Не надо владеть суахили, чтобы понять, что он имел в виду. Парень продолжил:

— Держи свою девочку подальше от него, он — плохие новости.

Через шесть месяцев работник департамента позвонила мне и сказала, что у нее есть для меня новости.

Я спросил:

— Какие именно новости?

Она сказала со вздохом:

— Мистер Атлей, Донна-Фей беременна.

Ваша честь, нужно ли говорить, что я был просто раздавлен? И, учитывая происшедшее с Сэтом, напуган.

— Я надеюсь, вы шутите?

Я думал о том, как это могло произойти. То есть я знаю, как это происходит, но я был возмущен: как медперсонал мог это допустить? Один из пунктов программы оговаривал исключение каких-либо волнений, неприятностей для Фэт. Разве она приехала в Тамворт не для того, чтобы восстановиться после расстройства, связанного с потерей Сэта?

Патронажная сестра принесла извинения за случившееся. Вот так я открыл для себя еще одну сторону психиатрической медицины. Все хорошо на бумаге: программы и курсы лечения… Но когда случаются неприятности, никто не несет за них ответственности — винить некого.

Сестра продолжила разговор:

— Донна-Фей уже взрослая.

Я подумал: конечно, взрослая, за которой именно ты должна ухаживать.

— Насколько я помню, вы гарантировали ее безопасность.

— Она ждет ребенка, у нее нет никаких ранений. — Медсестра прокашлялась и продолжила: — Как опекун Донны-Фей, вы должны знать еще кое о чем.

Я произнес:

— Что ж, добивайте меня.

Что могло быть хуже?

Она сказала:

— Предположительно, отец ребенка — один из сыновей местного суданца.

Я смог заговорить только минуту спустя.

— Он сын местного суданца?

— Так сказала Донна-Фей.

— Когда вы говорили «сын»…

— Да, со слов Донны-Фей, отец ребенка — Малок Ибрагим, и если это правда, то ему нет восемнадцати лет. Ему семнадцать.

Прекрасно, круто. Через год после потери Сэта Фэт беременна. То, что отец ребенка — беженец из Судана, не так уж важно.

Я не должен был так разговаривать с женщиной по телефону. Поверьте мне, меня нелегко вывести из себя, но в данном случае я был взбешен.

— Вы отдаете отчет своим действиям? Цель вашей программы — обеспечить безопасность Фэт!

Отчасти моя злость была вызвана горечью. Я знал заранее, что они мне скажут. Они будут утверждать, что Фэт не сможет ухаживать за ребенком, которого ждет. Я узнал об этом на сайте: люди присылали мне информацию. И это после того, что случилось с Сэтом, после того, как Фэт задержали голой на трассе (она спровоцировала аварию). Она находилась на лечении и жила под присмотром!

Я позвонил Эдне и сказал:

— Уверяю тебя, они придут и за этим ребенком, как это было в прошлый раз.

Эдна ответила:

— Не дури, Мэд. Люди не могут просто так прийти и забрать ребенка у матери.

— Ты что, не читаешь новости? Они постоянно это делают.

Ваша честь, это правда, и Вы это знаете. Я обвиняю средства массовой информации. Это они устраивают чудовищный спектакль о плохом обращении с детьми. Это они рассказывают о том, что семья причинила вред ребенку. Департаменты обладают огромной властью и могут забрать ребенка в любой момент. У вас забрали одно дитя и уже приходят за другим.

Они не хотят рисковать и ждать, что вы причините вред очередному ребенку.

Я с трудом представлял себе, как я скажу об этом Фэт. Но когда пришло время объяснить ей все, оказалось, что ее это не волнует. «Волнение» — неудачное слово. Она молча выслушала меня и сказала:

— Хорошо.

Но поняла ли она, о чем я говорил? Сомневаюсь. После нашего разговора пришел парень и принес коляску. После того как он ушел, я вынужден был сказать:

— Фэт, ты знаешь, что они не разрешат тебе принести ребенка домой?

— Знаю, папа.

Она думала, что я ее не вижу. Она подошла к коляске и стала складывать простыни. На это нельзя было смотреть без боли, и я вышел.

Так как решение о ребенке Фэт было уже принято, то вопрос, кто же возьмет ребенка под опеку, еще не был решен. Отец ребенка, Малок, не мог забрать его к себе, ему никто не разрешит этого сделать. Его положение было еще хуже, чем у Фэт. У него нет денег, он не умеет читать и писать. Насколько мне известно, у него даже нет австралийского паспорта.

Когда вопрос с родителями был решен, департамент обратился ко мне.

Я объяснил патронажной сестре, что являюсь опекуном Фэт и дедушкой ее ребенка, поэтому малыш может жить у меня. По крайней мере, до тех пор, пока Фэт не станет лучше. Они не согласились со мной и сказали, что я слишком стар. Понимаю, это только предлог. Многие дедушки и бабушки смотрят за внуками, и они гораздо старше меня. Я поинтересовался, почему мне отказывают. И мне объяснили, что Фэт прошла ультразвуковое обследование и оно показало, что у нее будет девочка. Департамент не разрешает одиноким мужчинам брать под опеку девочек.

— Вы считаете, что я буду приставать к внучке? У вас довольно странные взгляды на жизнь.

Я проклинал Пэт. Я вспоминал о том, как она сбежала и оставила меня с детьми, а теперь выясняется, что я еще и недостаточно хорош, чтобы ухаживать за малышом. Не было смысла спорить. Если департамент принял решение, вы можете потратить все деньги на борьбу с ним и ничего не выиграете. Поэтому я спросил:

— Какие планы у департамента?

Хотя я знал ответ. План уже был.

— Мы бы хотели встретиться с другими родственниками Донны-Фей как с потенциальными опекунами.

Это означало, что я должен был привести кого-либо из своей семьи, кто сможет забрать ребенка.

Сначала я подумал о Блу, он подходил больше всех. Ему было тридцать пять лет, он был женат. Я знал, что у них уже родился первенец. Его жена была коури^[4]. У их детей — шоколадный цвет кожи, ребенок Фэт тоже будет с шоколадным цветом кожи… Но это были лишь мои мечты. Я знал, что департамент не одобрит кандидатуру Блу. Стоит им только посмотреть на условия его проживания (отсутствие туалета, водопровода), на его окружение (охотники за удачей, мечтатели, босоногие дети), и они скажут, что он не соответствует необходимым стандартам.

Есть вещи, о которых никому не хочется рассказывать. Я не считаю, что это нужно кому-то знать. И я бы не говорил об этом, если бы не сложившиеся обстоятельства. У Блу была судимость. Это случилось через год после его приезда в Лайтинг-Ридж, он был новичком и молокососом.

Лайтинг-Ридж — это место, где мужчин гораздо больше, чем женщин. Девушек там было немного. Я знал Блу, у него не было привычки ходить по публичным домам. Но однажды он все же зашел туда, и ему очень понравилась одна девушка. Она призналась ему, что это ее первая ночь. Она надеялась, что ее первый клиент окажется порядочным парнем. Может, она все выдумала? Думаю, что да. Но мой сын дал ей денег, хотя и не был с ней. Считал ли он, что влюблен? Скорее всего, а может, это было как с новорожденными щенками, которых он выхаживал, когда был ребенком. Если кто-то плакал, Блу должен был ему помочь. Поэтому он предложил девушке перебраться к нему и пообещал заботиться о ней. Конечно, она согласилась, но ей нужны были деньги, чтобы рассчитаться с хозяином публичного дома.

На следующий вечер, когда она не пришла домой, Блу отправился искать ее. Она была на работе, с другими молодыми людьми, наверное, рассказывала им о первой ночи. Блу был подавлен. Его вышвырнули из публичного дома, а когда он попытался пробраться в здание, стуча ботинком о дверь, вызвали полицию. За это он получил свою судимость.

Я размышлял о том, что, наверное, у всех порядочных мужчин есть судимость. Они всегда за что-нибудь расплачиваются. И я понимал, что Блу вряд ли получит разрешение на усыновление, что бюрократы, которые любят все вынюхивать, начнут выяснять, как у Блу складываются отношения с его собственными детьми.