— В Форстере.

— Разрешите мне приехать к вам. Мне необходимо узнать об этом побольше.

— Сколько это будет стоить? Каковы ваши условия?

— Нет, нет, вы меня не поняли. Мне не нужны деньги, я хочу помочь вам, это классический, классический пример мифа о синдроме.

Нейл Коуэн приехал в Форстер, в офис адвоката, и в тот момент, когда он вошел, я подумал, что в его поведении и внешнем виде есть что-то настораживающее. Мне трудно это объяснить, но его манеры, многообразие профессий (доктор, эксперт)… Его брюки были короткими и тесными, они были перешиты из старых брюк от костюма и плохо сидели на нем. Наверняка Нейл донашивал их после брата. Из кармана рубашки, испачканной чернилами, торчали ручки. По опыту я знаю, что такими ручками сейчас не пользуются: они текут и после первой недели работы их выбрасывают.

Коуэн сел, достал ручку:

— Нэд, я решил, что ваш случай будет показательным, дело дойдет до Верховного суда.

Адвокат чуть не уронила чашку с чаем:

— Верховный суд? Мы еще не дошли до суда по решению дел о государственной опеке над ребенком.

Но Нейл Коуэн был непоколебим. Он продолжал твердить о классическом случае. Это было именно то дело, которое он так долго искал. Он предаст дело широкой огласке. Затем Нейл стал разглагольствовать об угрозах со стороны недоброжелателей, о том, что он докажет: синдром «сотрясения ребенка» — это миф. Наконец он нашел нас, и дело Сэта поможет доказать его правоту. Коуэн собирался доказать, что болезнь Сэта не связана с тем, что его трясли. Повреждение мозга наступило в результате вакцинации. Коуэн спросил:

— Сэту делали прививки?

Конечно, у Сэта были все прививки. Они были сделаны, когда ему исполнилось три месяца, за пять дней до того, как малыш попал в больницу. Когда Коуэн услышал об этом, он вскочил со стула:

— Понимаете, они будут говорить вам, что нет никакой связи между прививками и повреждением мозга! Классика, просто классика! Это очевидно: прививки вызвали повреждение мозга, но фармацевтические компании не хотят этого признавать, потому что каждый ребенок в западном мире прививается, это прибыльный бизнес. Поэтому, когда родители обращаются в больницу с детьми, напичканными разными ядами, в больнице спрашивают: «Вы трясли ребенка?» Они состоят в сговоре с фармацевтическими компаниями.

Нейл Коуэн подошел к столу адвоката и изо всей силы ударил рукой по столешнице. Мы подскочили.

Хайнц поддержал его:

— Почему бы нам не пойти в суд прямо сейчас и не сказать, что мы этого не делали? У них нет доказательств нашей вины.

Вот так, Ваша честь, «у них нет доказательств нашей вины».

Но Нейл Коуэн был с этим не согласен. Он долгое время изучал этот вопрос. Вакцины — яд. Фармацевтические компании знают это, и правительство тоже знает. Дело Сэта — классический пример, классический.

— Дело Сэта поможет мне нанести удар по секретной зоне.

С этими словами Нейл вытащил письмо и показал его мне. На конверте большими буквами было написано «Приемная премьер-министра и кабинета министров».

— Я связан с людьми на самом высоком уровне, и они знакомы с моей работой в этой области.

Я бросил взгляд на конверт. Не хочу быть грубым, но мне показалось, что это обычное письмо, такие посылают из нашего городского управления с просьбой прийти и подстричь траву на лужайке, а мы не приходим и не подстригаем траву на лужайке, потому что это не наше дело — стричь траву на чужих лужайках. Это было стандартное письмо со стандартным текстом: «Спасибо за скучный материал, который мы получили и выбросим, а вы можете успокоиться».

Я вернул конверт Нейлу Коуэну и готов был сказать ему, что, пожалуй, ему не стоит беспокоиться о нас, но его невозможно было остановить. Это решил сделать Хайнц, который произнес:

— Хорошо, мы постараемся.

Но Коуэн все равно не успокаивался. Он, по-видимому, привык к тому, что люди пытаются его заткнуть.

Я отважился задать еще один вопрос:

— Почему социальный департамент отнимает детей у матерей?

Коуэн готов был и к этому.

— Представьте, Нэд, если бы не было синдрома «сотрясения ребенка»! Что стало бы с социальными работниками? Что стало бы с терапевтами, логопедами, адвокатами и судьями? Они остались бы без работы!

Я знаю, что Вы думаете, Ваша честь. Нейл Коуэн — шарлатан, я должен был это понимать, но, надеюсь, Вы также поймете, в каком отчаянном положении мы находились и поэтому обращались за помощью ко всем. Сэт все еще был в больнице. Мы не видели его с тех пор, как его забрали в Форстере.

Без ребенка Фэт была в ужасном состоянии. Она ходила по дому кругами и плакала. В руках она держала игрушечного медведя, укачивая его, как ребенка. Я не мог на это смотреть. Я готов был ухватиться за любого, если тот пообещает помочь.

Было еще одно обстоятельство: наш адвокат призналась, что в чем-то Нейл Коуэн прав. Это не касалось фармацевтических компаний, которые травят детей, а правительство закрывает на это глаза. Речь шла о том, что будет трудно доказать, что ребенка трясли и это послужило причиной травмы.

Я подумал: разве такое возможно? Вероятно, как и многие люди, я полагал, что ребенок, которого долго трясли, должен выглядеть как бродячая собака: неопрятный, слабый, в разорванной одежде. Но адвокат не согласилась со мной.

— Конечно, нет. Такие дети выглядят так же, как и остальные. У них нет сломанных костей, ушибов и царапин. Повреждение находится внутри.

Ребенку необходимо сделать томограмму, но даже она не покажет, трясли ли его. Томограмма покажет, есть ли у ребенка повреждения, но не выявит, каким образом они были получены.

Я понимал, что это довод в нашу пользу, но адвокат предупредила:

— Я не уверена, что Нейл Коуэн — именно тот человек, который должен выступать в нашу защиту.

Но тут вмешался Хайнц:

— А почему бы нет? Он убедил меня. В конце концов, он на нашей стороне.

Я подумал: «А Хайнц, оказывается, не такой уж идиот». Он отлично понимал, что я не на его стороне, и именно поэтому привел Нейла Коуэна в суд в день слушания по делу. И тот предстал перед шестью судьями — в той же рубашке и коротких штанах, с той же связкой ручек, дрожащий от волнения, готовый нас защищать.

Глава 8

Мы ожидали десять минут. Нас вызвали по внутренней связи: «Хайнц-Атлей. Слушается дело Хайнца-Атлея». Настало время войти в зал. В этот момент я вдруг понял, что Вы уже знаете исход этого дела, Ваша честь. Однако я решил, что взглянуть на происходящее нашими глазами будет важно для Вас.

Я не буду утверждать, что помню каждое слово, просто хочу рассказать Вам о внутренних процессах, скрытых от Вас.

Мы вошли в зал — я, Фэт, Хайнц и Нейл Коуэн. Сели на места в среднем ряду. Представители департамента — доктор, который лечил Сэта, социальный работник, которая беседовала с Фэт в приемной больницы, — сели в том же ряду, но с другой стороны.

Адвокаты расположились впереди, лицом к судье, и, когда судья вошла, встали и слегка склонили головы. Мы сделали то же самое. Затем судья села, и все присутствующие тоже сели. В зале я заметил женщину, перед которой была странная, напоминающая печатную, машинка. Я понял, что она будет протоколировать судебный процесс. Адвокат департамента встала, назвала свое имя и сказала:

— Я представляю департамент.

Затем поднялась наш адвокат, представилась и сказала:

— Я защищаю права родителей.

Поднялся третий адвокат, он представлял больницу «John Hunter».

Мне захотелось встать и сказать: «Я тоже здесь», но наш адвокат меня опередила и негромко произнесла:

— Сидите тихо, будьте рядом с Донной-Фей.

Перед заседанием она дала инструкции Фэт, как та должна выглядеть и вести себя. Адвокат попросила Хайнца привести себя в порядок, но он даже не попытался что-нибудь сделать. Началось заседание, какие-то люди вставали, называли свои имена, садились, женщина за маленькой машинкой все время печатала. Наконец судья подняла голову и спросила: