Это доказывает отсутствие какой-либо информации, то, как мы были осведомлены о его состоянии.

Потом Кэт сказала:

— Послушай, папа, я прилечу, но дай мне час, я войду в Google и постараюсь найти кого-нибудь, кто просмотрит твои документы.

Я услышал, что она прилетит, и сказал:

— Хорошо.

Кэт произнесла:

— Все будет в порядке, отец.

И мне стало так спокойно на душе. Я вышел и сел, совершенно опустошенный, не зная, что еще можно предпринять и кому позвонить.

На следующий день (это было воскресенье) я тоже мало что мог сделать. Я хотел поехать в клинику (час туда и час — обратно), но остановил себя. Я считал, что могу навредить, но мое сердце учащенно билось, когда я думал о Сэте: что с ним делают, как он себя чувствует, что же будет?

В понедельник я взял бумаги на работу и показал их одному парню, который занимался юридическими вопросами для нашего округа. Парня звали Барри. Я попросил его:

— Барри, дружище, мне нужна твоя помощь. Ты можешь взглянуть на эти документы?

Он просмотрел документы, смутился, растерялся:

— Мэд, это заявление об опеке. Вашу дочь зовут Донна-Фей? Это заявление об оформлении государственной опеки над ребенком.

— Да, я знаю.

— Что случилось, Мэд?

— Не знаю точно. Фэт — Донна-Фей — позвонила в субботу утром и сказала, что Сэт в больнице, у него судороги и рвота. Я поехал в больницу. Они не разрешили нам его увидеть, сказали, что ребенка отправляют в «John Hunter». Две женщины вошли в комнату и объяснили, что кто-то нанес малышу травму. Затем они вручили Фэт эти бумаги и отправили ее домой без ребенка.

Барри сказал:

— Вам необходимо узнать, что же произошло на самом деле, потому что это заявление позволяет органам опеки забрать Сэта. Это первый шаг для оформления государственного попечительства над ним.

— Мой внук не будет на государственном попечении.

— Но это следует из документов.

— Барри, что я могу сделать?

— Вам нужен адвокат.

Барри специализировался на других вопросах. Он пояснил мне:

— Мэд, дружище, это не в моей компетенции. Тебе нужен юрист, который занимается делами о государственной опеке.

— Ты можешь кого-нибудь порекомендовать?

Барри подумал минуту и сказал:

— Да, есть юристы, практикующие в нашем городе. Я узнаю для тебя.

Просмотрев справочник, он нашел телефон и позвонил. Я слышал, как он пояснял, в чем дело, затем произнес:

— Да, пособие уже начислено. — И добавил: — Да, дедушка работает здесь, он хороший человек и готов поклясться своими волосами (Барри смущенно посмотрел на меня, потому что, кроме бороды, растительности на моей голове почти нет), что будет заботиться о внуке.

Там спросили:

— Он сможет прийти?

Барри кивнул, положил телефон, взял ручку и написал адрес:

— Она ничего не обещала, но согласилась просмотреть бумаги.

— Адвокат — женщина?

— Да, это очень хороший адвокат.

Я взял адрес и попросил Барри, чтобы все осталось между нами. Тот ответил:

— Мэд, это не обсуждается.

Я взял выходной, встретился с адвокатом и обсудил все вопросы. Она очень многое мне объяснила. Сэта почти признали ребенком, который находится на попечении государства.

Я спросил адвоката:

— Могут ли они это сделать? Врачи не объяснили нам, что с ним произошло.

— Они каждый день принимают подобные решения.

Это правда, которую не хочется слышать. Ваша честь, возможно, об этом не нужно упоминать, но количество детей, находящихся на государственном попечении в нашей стране, — тридцать тысяч. Это не преувеличение. И эта цифра растет. Детей не оставляют дома, их забирают у неблагополучных родителей и отдают на воспитание в другие семьи или в детские дома.

Я спросил у адвоката, как я могу этому воспрепятствовать. Она ответила:

— Вам придется выдержать настоящее сражение.

— Почему это происходит? Кто разрешает забирать ребенка у матери без объяснения причин?

— Попробуем посмотреть на дело с их точки зрения. Сэт получил серьезную травму, и никто не удосужился объяснить, как это произошло. Что бы вы сделали, если бы работали в социальной службе?

— Мне трудно сразу дать ответ, но забирать ребенка у матери я считаю неправильным.

Адвокат заглянула в бумаги и сделала вывод:

— Они предполагают, что один из родителей либо уронил ребенка, либо нанес ему травму, укачивая его. В документах не указан окончательный вывод.

— Но вы же должны понять, что это неправда и Фэт не могла травмировать Сэта. Она была счастлива, когда он появился на свет. И страдания малыша не связаны с ней.

— Но Фэт жила не одна, правда? Этот парень, супруг вашей дочери, какой он?

Что я мог ответить? Что он безнадежен? Пьяница, наркоман, питающий отвращение к ежедневной работе. Только Фэт казалось, что над ним светится нимб.

— Давайте обсудим этот вопрос. Этого парня выбирал не я.

— Он мог что-нибудь сделать с ребенком?

— Знаете, в Поле мало хорошего, но, честно говоря, я просто не верю, что с маленьким ребенком можно так поступить, я имею в виду, намеренно причинить ему вред.

Я действительно так думал. Как можно было нанести травму Сэту? Он же только учился держать головку. Он спал, раскинув ручки, будто собирался дирижировать оркестром. Навредить ему? Вы, должно быть, шутите. Когда я видел его, то не мог даже громко говорить.

Адвокат посмотрела на меня и сказала:

— Мэд, люди могут удивить вас своими поступками.

— Я должен сказать, что вероятность того, что Фэт могла нанести травму ребенку, равна нулю. Сэт нужен ей, а они пытаются забрать у нее малыша.

Адвокат вздохнула:

— Правы вы или нет, но у них есть план действий. Я любой ценой постараюсь вам помочь, потому что по опыту знаю: когда ребенок попадает под государственную опеку, очень трудно получить его обратно.

— Мой внук не будет находиться под опекой! Только не опека!

Я рассказал, как воспитывал Фэт после ухода жены. Я возьму Сэта к себе, воспитаю его сам, но не разрешу государству забрать его у меня.

— Мэд, если бы все было так просто…

— Вы беретесь за это дело?

— Барри говорил мне, что вы хороший человек.

Она улыбнулась мне, и сам не знаю почему, но я почувствовал себя увереннее. Я подумал, что, если адвокат (а Барри говорил, что она хороший адвокат) готова взяться за дело, может, у нас есть шанс.

Сейчас я понимаю, что многого не знал. Не знал, что адвокаты всегда готовы взяться за дело, это их работа, и притом хорошо оплачиваемая.

А тогда я вышел из офиса и поехал домой. Я пытался дозвониться Фэт, но никто не брал трубку. Я понимал, что они дома, где же им еще быть? Спустя некоторое время Хайнц подошел к телефону. Я заговорил, не дожидаясь очередных гадостей в свой адрес:

— Послушай, Пол, давай забудем о том вечере. Я нашел адвоката.

Хайнц усомнился, а потом сказал:

— Нам не нужен адвокат, Мэд.

— У тебя есть идея получше?

— Справедливость на нашей стороне.

— Тебе не помешает с ней поговорить. Я все оплачу. Она замечательная женщина. Мы должны понимать, что происходит и что мы можем сделать.

Впервые в жизни Хайнц не спорил со мной. Я назначил встречу для нас троих, чтобы поговорить с адвокатом.

В тот день, когда была назначена встреча, мы получили еще одно письмо из суда, из которого было понятно, что происходит в умах бюрократов. В письме говорилось, что Сэт стал жертвой синдрома «сотрясения ребенка». Сейчас я хочу сказать, что до того, как прочитал это письмо, никогда не слышал о таком синдроме. Не могу объяснить, что это. Это редкое заболевание, довольно новое. Шестьдесят лет назад не было такого детского заболевания, а если и было, то носило другое название.

Адвокат объяснила нам причину его возникновения. Болезнь вызвана тем, что кто-то из родителей взял ребенка за плечи и стал трясти, чтобы ребенок замолчал.

Адвокат рассказала, что некоторые молодые родители бывают очень расстроены криком ребенка и начинают трясти его, не понимая, что это смертельно опасно. Они не осознают, что сотрясают головной мозг, нанося этим серьезную травму.