Обломки «Повелительницы туманов» медленно легли набок, на мокрый песок у подножия отвесных скал берега и, тяжело хрустнув, рухнули. Ее мачты и реи, за два месяца пребывания в воде превратившиеся в гниль, рассыпались, раздавленные собственным весом. Корабль оседал, разваливался, становясь кучей деревянных обломков, мелких и почерневших.

И после этого гигантское око, взиравшее из–под воды, снова закрылось.

Чудовище сделало то, что было задумано. И теперь оно выжидало, зная, что минуют часы, прежде чем желания его станут явью.

Но что могут значить часы в жизни существа, которое два миллиарда лет провело в ожидании?

— Родерик? — Вы… ты… это ты на самом деле… — Говард замолк, не в силах говорить. Он раскрыл объятия, словно собираясь заключить в них Махони, но умолк и замер, в изумлении глядя на темный силуэт, вырисовывающийся перед ним.

— Это я, Говард, — подтвердил Махони. — Можешь спросить Роберта, если не веришь. Ты–то знаешь, что обманывать его я не могу.

— Я верю тебе, — поспешно сказал Говард. — Только вот…

Ничего, ничего, — перебил его Махони–Андара. — Видимо, позже мы сможем поговорить обо всем. А сейчас времени нет, Говард. Нам нужно поторопиться, если ты не хочешь, чтобы Роберт упустил свой шанс.

— Но куда ты собираешься?

— Туда, куда и ты собирался. Твоя идея с самого начала была верной — нужен мой сундук с книгами. Надеюсь только, что мы не опоздаем. — Повернувшись, он подал мне руку и я, пошатываясь, встал на ноги.

— Ну как, мальчик, все в порядке с тобой?

Я кивнул, хотя далеко не был уверен, что все действительно в порядке. До сих пор меня не покидала слабость, я с трудом соображал. Человек, стоявший передо мной, был моим отцом! Он принял облик молодого парня, моложе меня, но дух, душа, которые превращали мертвую материю в живого человека, были его — Родерика Андары, моего отца.

Моего отца, которого я сам опускал в могилу…

— Могу представить себе, что ты сейчас чувствуешь, Роберт, — тихо произнес он. — Но тебе нужно просто довериться мне. Стоит только взойти солнцу, и ты снова ощутишь в себе присутствие, но тогда даже я не сумею тебе помочь. — Ободряюще улыбнувшись, он выпустил мою руку и снова обратился к Говарду. — Мы должны отправляться, — напомнил он.

Я представил себе, какое испуганное выражение лица было сейчас у Говарда. Стоявший позади него Рольф даже присвистнул.

— В такой шторм? — недоверчиво спросил Говард. — Да это суденышко даже…

— Ничего с этим судёнышком не произойдет, — не дал ему договорить Махони. — Будет трудновато, не спорю, но я вас доставлю к побережью. Это я твердо обещаю. И если мы сейчас не поторопимся, то скоро можно будет вообще ни о чем не беспокоиться. Прошу тебя, Говард.

Говард несколько секунд продолжал смотреть на него, потом кивнул.

— О'кей, — сказал он. — Но когда все это закончится, ты должен будешь мне кое–что объяснить.

— Естественно, — ответил Махони. — А теперь надо немедленно выходить в море. Я иду с тобой и помогу тебе. И, пожалуйста, никаких сетований по поводу шторма — я позабочусь обо всем. Роберт останется здесь до тех пор, пока мы не достигнем той бухты.

Повернувшись, он побежал вверх по лестнице. Рольф последовал за ним, Говард остался и снова обратился ко мне.

— Слышал, что он сказал? Останешься здесь, что бы ни происходило. И прошу тебя, обойдись на этот раз без своих вечных выходок, понятно?

Я понимал, что был неправ, но его слова вновь разбудили во мне желание действовать наперекор.

— Если бы ты с самого начала был со мной откровеннее, то ничего бы не произошло, — отпарировал я.

Реакция Говарда на мои слова была странной. Он не разгневался, не стал топать ногами, наоборот, когда заговорил, в голосе его была нежность, от которой я уже почти отвык.

— Возможно, ты и прав, — негромко сказал он. — Я… целый день корил себя, Роберт. Конечно, мне следовало сказать тебе об этом. Однако…

— Да ладно, — не дослушал я его. Я уже опять сожалел о сказанном.

Нет, ты действительно прав, — настаивал Говард. — Надо было объяснить тебе. Тогда, с твоим отцом, все было так же. Он все знал.

— А почему ты не рассказал?

Говард печально улыбнулся.

— Почему? — повторил он мой вопрос. — А я даже не знаю почему. Может быть, потому что… просто боялся.

— Но мы ведь в силах справиться с этим? — спросил я. — Вдруг голос мой дрогнул. До этого момента я изо всех сил пытался убедить себя, что не боюсь, но я боялся. Внутренне я просто паниковал.

— Твой отец смог, — ответил Говард. — И очень многие до него.

— А если… нет?

— А если нет? — повторил Говард. — Не знаю, Роберт. Если нет, то…

— Тогда это чудовище обретет власть надо мной, и я сам стану одним из ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ, — ответил я за него.

Говард несколько мгновений серьезно смотрел на меня, потом, потупив взор, кивнул.

— Мне нужно идти наверх, — вдруг спохватился он. — Рольфу одному не справиться со швартовыми, вон какие волны. — Он хотел уже пройти мимо меня к лестнице, но я удержал его.

— Я хочу, чтобы ты кое–что пообещал мне, — сказал я.

— Что?

— Если… вам не удастся, — запинаясь, стал объяснять я. — Если ты поймешь, что я проигрываю и… и я — уже больше не я, то просто убей меня. По мне лучше умереть, чем превратиться в такого монстра.

— Не говори ерунды. Ты…

Доски подо мной задрожали сильнее, и вдруг корабль дал резкий крен вправо, да так, что я чуть было не упал и даже вынужден был за что–то схватиться, чтобы устоять на ногах. Волны бились в борт уже с другим звуком, и как я заметил, бортовая качка перешла в килевую.

— Это не ерунда, Говард. Я говорю вполне серьезно.

— Мы справимся со всем, — успокоил меня он. — Сейчас, когда Родерик с нами, мы обязательно справимся. А теперь тебе лучше посидеть и спокойно подождать. Только подальше от иллюминаторов. — Он осторожно высвободил свою руку и поспешил к лестнице.

Я остался один в каюте. Наверху слышались шаги Говарда, Рольфа и Махони, время от времени они переговаривались. Иногда раздавались глухие удары о палубу, словно падало что–то тяжелое. Я чувствовал, что наше суденышко закачалось сильнее, после того как один за другим отцепились швартовы, но все эти перемены ощущал как–то смутно. Я и сейчас пребывал в необъяснимой одури и мог лишь сидеть, тупо уставившись во тьму и пытаясь одолеть хаос, царивший у меня в голове.

Мой отец вернулся! Не впервые видел я его с тех пор, как его не стало: однажды я слышал лишь его голос, другой раз это было его лицо в зеркале, которое я даже не успел толком и разглядеть. Но теперь он действительно вернулся…

Мне бы радоваться этому. Кричать, петь, плясать по палубе, броситься к нему на шею. Но я ничего этого не мог. Возможно, потому, что я никак не мог избавиться от атавистического ужаса перед покойниками.

И мы отправились.

Я не знаю, сколько мы добирались до этой бухточки — час, может быть, два или три. В бушевавшем хаосе, царившем над морем, я утратил чувство времени. Суденышко наше сваливалось в провалы между волнами, перепрыгивало пенистые вершины, которые по величине вполне могли соперничать с небольшими горами, и вой ветра с каждой минутой усиливался. Узкий нос нашего небольшого корабля непрерывно сотрясался от глухих ударов воды, то и дело сверкали молнии, озаряя бушевавшее море призрачным голубоватым светом, и иногда мне казалось, что уши мои улавливают треск электрических разрядов, предшествовавших оглушительным раскатам грома. Пару раз мне казалось, что разгул стихии идет на убыль, однако уже через несколько мгновений он с удвоенной силой разгорался вновь.

Наконец, спустя вечность, мы снова приблизились к берегу. До меня донесся грохот прибоя, накатывавшего на отвесный скалистый берег, и грохот этот разбудил во мне необычайно ясные картины воспоминаний, будоражившие мой мозг: я видел перед собой корабль, гордую четырехмачтовую старушку «Повелительницу», стрелой летевшую на рифы навстречу собственной гибели, ее свисавшие с рей изорванные паруса, в ушах моих звучали вопли матросов, осознавших, что их ожидает. Тряхнув головой, я попытался отбросить эти страшные воспоминания, но не смог, наоборот, видение с ужасающей реальностью встало перед глазами…