Колхозники задействовали доты в качестве курятников. Кур там, однако, не было, зато остались блохи. Ночка выдалась адская. Чтобы спастись от блох, приходилось выходить наружу, где царствовал беспощадный государь-мороз. Прежде чем солдаты понимали, что происходит, пальцы их рук белели, пальцы ног деревенели в сапогах. Утром за медицинской помощью обратилось тридцать человек, некоторые из них страдали от серьезных обморожений. Нельзя было даже снять сапоги с больного, поскольку кожа оставалась на стельках и на материи, которой солдаты обматывали ноги. Отсутствовали медикаменты для оказания помощи обмороженным. Не было транспорта, чтобы доставить пострадавших в лазарет. Обмороженные оставались среди своих товарищей и мечтали о теплых избах Бурцева.
На рассвете батальон пошел в атаку без артиллерийской подготовки. Пехоту поддерживали три штурмовых орудия и одна 88-мм зенитная пушка. Русские на позициях возле Бурцева и в нем страдали от холода не меньше немцев, поскольку не имели теплого обмундирования, и, похоже, не очень-то стремились принимать серьезный бой. Раненые русские и сдавшиеся в плен красноармейцы совершенно очевидно находились под влиянием алкогольного опьянения. Они уверяли, что на этом направлении к Москве позади больше нет никаких оборонительных рубежей, если не считать нескольких позиций, занимаемых зенитчиками. В двух местах русские пытались поджечь село. Зловещее значение приказа Сталина оставлять после себя выжженную землю становилось очевидным.
Майор Штедтке сократил количество часовых и дозорных до минимума, позволив остальным идти в дома отогреваться у теплых печей. Там, набившись в избы точно сельди в бочку, солдаты сидели или лежали рядом с хозяевами. Немцы клали на печки кирпичи. Каждый час, когда наступало время сменять часовых, несколько человек выходило на улицу, прихватив с собой кирпич, но не для того, чтобы греть на морозе свои руки или ноги. Тепло требовалось для других, более важных целей. Завернутые в тряпки нагретые кирпичи прикладывали к затворам пулеметов, чтобы масло не замерзло. Если из-за сугроба появится русский, который, возможно, пролежал там несколько часов, часовой не имеет права допустить, чтобы оружие заклинило. Так они каждый час и таскали горячие кирпичи, чтобы держать оружие теплым. Тот, кто, отстояв свою вахту, шел в избу, чувствовал себя так, будто возносился на небеса.
Но рай просуществовал недолго - в общем и целом шесть часов. Командир 258-й пехотной дивизии приказал усиленному 478-му пехотному полку отойти к Юшкову, 3-й батальон прикрывал отход, следуя в тыловом охранении. В 22.00 русские снова атаковали. Вперед пошли T-34. Они знали, что делали, систематически паля по соломенным крышам и таким образом поджигая строения. Потом они ворвались в село. Бой продолжался при свете пылающих изб. 88-мм зенитка подбила два советских танка, но потом в нее саму прямым попаданием угодил снаряд. Штурмовые орудия и T-34 гонялись друг за другом среди горящих домов. Пехотинцы прятались в огородах, за печками и в сараях. Лейтенант Боссерт и его штурмовое подразделение из состава 9-й роты уничтожили несколько T-34, используя старые русские противотанковые мины.
С полдюжины бронированных монстров остались догорать на улице села. Но два из трех немецких штурмовых орудий тоже оказались выведены из строя. Одно пылало жарким пламенем возле сада, где в сарае с картошкой доктор Зиверс из медицинского корпуса устроил перевязочный пункт. Санитар Пингель без устали вкалывал раненым морфий или SEE - лекарство, состоявшее из Scopolamin, Eukodal и Ephetonin. Коробку с ампулами он держал в кармане форменных брюк, поскольку иначе лекарство замерзало. Конечно, такой способ хранения медикаментов далек от идеального, но где тут думать об асептике в таких-то условиях? Главное было облегчить страдания раненых, которым приходилось иногда подолгу лежать прямо на земле, и это в такую-то погоду.
Когда рассвело, 23-й батальон все еще цеплялся за руины Юшкова. Шесть T-34 стояли на улицах села поврежденные или уничтоженные. Русские пехотинцы больше не атаковали. Штурм удалось отразить, но стало совершенно очевидно, что ни о каком дальнейшем продвижении к Москве не может быть и речи. Людей просто не осталось. Семьдесят тяжело раненных лежали в холодном сарае. Пришел приказ оставить Юшково и отойти за Нару. Вся целиком 4-я армия приостанавливала наступление и отзывала головные части на исходные позиции.
Доктор Зиверс приказал грузить раненых на телеги, на которых ночью привезли боеприпасы и продовольствие. Но места не хватало. Раненых размещали на выведенной из строя технике, которую прицепляли к тягачу 88-мм пушки. Тех, кто находился в наиболее тяжелом состоянии, устраивали на штурмовом орудии. Мертвых приходилось бросать непогребенными. Отход напоминал отступление армии Наполеона.
Не успели колонны выехать из деревни, как русские принялись обстреливать их из артиллерийских орудий. Снаряды ложились точно. Телеги с ранеными переворачивались, несчастные умоляли о помощи. Внезапно впереди на опушке леса выросли силуэты советских танков.
– Русские танки! - вспыхнула паника. Все думали лишь о спасении.
Доктор Зиверс впервые достал из кобуры свой пистолет.
– Пингель, Бокхольт, живо сюда!
Трое - врач и два унтер-офицера медика - залегли у дороги с пистолетами в руках. Этого оказалось достаточно. Здравый смысл вернулся к солдатам. Раненых вновь погрузили на телеги. В каждую впряглось по двенадцать человек. Одну упряжку возглавлял Пингель, вторую - Бокхольт.
Они порысили к рощице, где заняло позицию последнее штурмовое орудие и где собрались оставшиеся силы части. 4 декабря они переправились обратно за реку Нара.
5 декабря ударные соединения 3-й танковой армии и 4-й танковой группы на левом фланге группы армий "Центр" вели тяжелые бои на широкой дуге к северу и северо-западу от Москвы. На канале Москва-Волга, всего в 65 километрах от Кремля, к западу от Яхромы удерживала позиции 7-я танковая дивизия. Примерно в 40 киломктрах дальше к югу боевая группа Вестхофена из состава 1-й танковой дивизии, взаимодействовавшая с частями 23-й пехотной дивизии, атаковала через Белый Раст на юго-восток и восток в направлении переправы через канал севернее Лобни. Мотоциклетный батальон, усиленный танками и артиллерией, ближе к вечеру взял Кусаево, что примерно в двух километрах к западу от канала и в 30-35 километрах от Кремля. Около Горок, Катюшек и Красной Поляны - в самых восточных для немцев точках, где-то в 10 километрах от Москвы - вели ожесточенные бои с противником солдаты венской 2-й танковой дивизии. На соседних участках 46 и 40-й танковые корпуса, а также 9 и 7-й пехотные корпуса 4-й танковой группы тоже оказались вынуждены сдерживать мощный натиск неприятеля.
В районе Катюшек - одного из самых юго-восточных форпостов 2-й танковой дивизии - части 2-й стрелковой бригады, усиленный 1-й батальон 304-го стрелкового полка под командованием майора Бука, отчаянно бились с русскими. Катюшки располагались так близко к Москве, что майор Бук с крыши избы в стереотрубу мог видеть, что делалось на улицах города. Казалось, стоит только протянуть руку… Но руки были коротки. Не хватало сил.
4 декабря прибыла еще небольшая партия зимних шинелей и толстых шерстяных носков. Одновременно по радио пришло сообщение: "Внимание, предупреждение об усилении мороза. Температура опустится до 35 градусов ниже нуля". И конечно же, далеко не все военнослужащие из 1-го батальона получили зимнее обмундирование. Кроме того, они уже в течение многих дней не ели досыта горячей пищи. Но даже и это было не самым страшным. Самым же страшным было то, что не хватало оружия и боеприпасов. В истребительно-противотанковых частях батареи состояли всего из двух 50-мм противотанковых пушек, а численность артиллерии сократилась на две трети от нормальной. И вот, будучи таким образом снаряженными, они должны были взять Москву в 30-40-градусный мороз.
То, что в те дни довелось вынести солдатам, дрожавшим от пробиравшего до костей холода возле пулеметов и противотанковых пушек, кажется невероятным. Они стонали и выли от холода. Они плакали от злости и беспомощности, от того, что находятся всего лишь на расстоянии полета камня от своей цели и не могут, не могут достигнуть ее. В ночь с 5 на 6 декабря самые передовые дивизии получили приказ приостановить наступление. На тот момент 2-я танковая дивизия находилась в 16 километрах к северо-западу от Москвы.
