Официальный летописец советской власти A.M.Самсонов так описывает ситуацию в своей книге "Великая битва под Москвой": "В городе распространялось тревожное настроение. Эвакуация промышленных предприятий, министерств, ведомств и учреждений шла с нарастающим темпом. В то время бывали отдельные случаи проявления гражданами пораженческих настроений. Находились люди, сеявшие панику, бросавшие работу и спешившие покинуть город. Попадались предатели, которые пользовались ситуацией, чтобы похищать социалистическую собственность и подрывать мощь Советского государства". Кремлевский диктатор ударил по столу железным кулаком. 20 октября он ввел в Москве чрезвычайное положение. Столицу объявили районом ведения боевых действий. Теперь жизнь города регулировал фронтовой закон.

Самсонов пишет: "Указом предписывалось немедленно передавать всех нарушителей порядка военному трибуналу, а всех провокаторов, шпионов и других врагов, призывающих к мятежу, расстреливать на месте". Так и делалось. Столица стала передовой. А ее жители фактически сделались солдатами. Еще 11 июля по указу Комитета обороны были созданы дивизии народного ополчения, насчитывавшие в своем составе 100 000 человек, набранных из числа городского населения и развернутых на западных подступах к Москве. Позднее в ходе зимней кампании немцы встречали части народного ополчения на всех критических участках Центрального фронта. Нередко солдаты народной армии сражались как фанатики - так случалось на Селигере, под Ржевом, Дорогобужем и Малоярославцем. Начиная с 1 октября, списки жителей вновь подверглись "причесыванию". К оружию были призваны еще 100 000 москвичей. Они проходили 110-часовую подготовку - то есть всего двадцатидневную - и отправлялись на фронт.

Между 13 и 17 октября Москва поставила под знамена войны еще двадцать пять отдельных рабочих батальонов - эти люди ходили на работу и несли службу в своих частях. Численность их достигала 11 700 человек, то есть равнялась дивизии. Их задействовали в основном на восточном берегу канала Москва-Волга. В то же время из резервистов с опытом военной службы были сформированы 1-я и 2-я Московские стрелковые дивизии, а двадцать батальонов самообороны, насчитывавшие 18 000 человек, направлялись на поддержание порядка в городе. Таким образом, в столице фактически шла тотальная мобилизация.

Все мужчины и все женщины впрягались в военную машину. На рытье оборонительных рубежей второй линии призвали и направили 40 000 юношей и девушек младшее семнадцати лет, организовав их в команды по принципу военных частей. Вместе с 500 000 женщин и стариков они трудились по три смены - работали день и ночь в нечеловеческих условиях на сооружении 100 километровых противотанковых рвов, 285 километровых заграждений из колючей проволоки и 8000 километровых окопов и траншей.

Однако к концу октября ни фанатизм партии, ни военно-полевые суды, ни казни не могли остановить процесса развала. Дезертиры грабили или занимали квартиры и дома эвакуированных. По улицам повсюду шатались раненые, сбежавшие из трудовых частей подростки и дети. Органам безопасности приходилось беспрестанно прочесывать подземные туннели, вокзалы и разрушенные бомбами кварталы. Казалось, Москве приходит конец. Эти суровые, но бесспорные факты описаны учителем деревенской школы Менделем Манном, польским евреем, бежавшим из Польши в Россию. Его книга "Врата Москвы", впервые вышедшая в Израиле и затем переведенная почти на все языки стран западного мира, называется романом, однако основана она на личном опыте автора.

В этой книге мы находим эпизод, описывающий типичную для Москвы конца октября 1941 г. ситуацию: "Из маленького переулка вывернули два раненых солдата. У одного из них, высокого и худого, рука была в гипсе, другой, полный коротышка, ловко передвигался на костылях. Его ранило в колено. Они вышли на середину практически безлюдной улицы и закричали:

– Немецкие танки уже на Калужской и на Песчаной! Они уже в городе! Они здесь! Спасайтесь, люди русские!

Патруль из шести вооруженных людей - троих милиционеров и троих работников НКВД - остановился у ворот и медленно попятился, пересекая Садовую. Они не обменялись и словом, только молча посмотрели друг на друга… Внезапно начали закрываться магазины. С грохотом опускались железные решетки. Двери подъездов домов распахивались, и оттуда выглядывали удивленные жильцы.

Оба раненых остановились на углу. Высокий указал куда-то здоровой рукой и закричал:

– Вот они, вот немцы!

Патрульные исчезли в темноте подъезда. Скоро эти шестеро появились вновь уже без шапок и без оружия. Они сняли милицейские петлицы со своих шинелей.

– Крысы бегут с тонущего корабля! - завизжала какая-то женщина. Пусть драпают! Их поймают!

Толпа постепенно превращалась в процессию, во главе которой шли двое раненых. Позади следовали несколько женщин, а за ними все остальные.

Какие-то мальчишки в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет - дети, работавшие на фабриках, - выходили из переулков и, выкрикивая какие-то насмешки, присоединялись к растущей толпе. Вдруг один мужчина развернул кусок белой ткани и поднял его над головой, точно знамя. В центре его чернела свастика.

Толпа попятилась и остановилась как вкопанная.

– Смерть коммунякам! - завопил человек с флагом. - Бей жидов!

Тишина воцарилась под серым московским небом. Негнущимся полотнищем страха небеса опускались на плечи людей.

– Войне конец!

– Будь благословенна, Святая дева, матерь Божья!

Автоматы патрульных сотрудников НКВД положили конец ужасной сцене. И немцы не пришли. Почему? Ведь они же шли по Можайскому шоссе в предместьях Москвы - были всего в получасе езды от города. Где они были? И правда, где?" Подполковник Вагнер расстелил карту на ящике из-под ручных гранат. Офицеры инженерно-саперного батальона 19-й танковой дивизии собрались вокруг командира.

– Здесь, - Вагнер указал на точку на карте, - здесь Малоярославец, в девятнадцати километрах впереди. Тут наши танки должны быть завтра. А вот Подольск, это в тридцати четырех километрах от Москвы. Задача дивизии овладеть им на следующей неделе. - Вагнер поднял глаза от карты и посмотрел на подчиненных. - Поэтому мы должны прорваться через эти чертовы доты, что перед нами, и открыть путь бронетехнике. Танки не могут пройти по раскисшим полям, а пехотинцам, что продвинулись вперед к югу от дороги, нужны боеприпасы и все прочее.

Было 16 октября. Совещание Вагнер проводил поблизости от Ильинского ключевого пункта первой линии обороны Москвы. Позиции тут удерживали курсанты Подольского военного училища. 19-я танковая дивизия из Нижней Саксонии застряла перед советскими дотами, где немцам противостояли будущие офицеры - молодые фанатики-коммунисты. Бомбы пикировщиков не могли уничтожить доты. Не лучше получалось это и у артиллеристов. Поэтому в дело предстояло вступить саперам Вагнера.

Штурмовая группа с двумя огнеметами и подрывными зарядами осторожно просачивалась на ровную заболоченную местность перед позициями русских. Воронки от бомб и снарядов помогали саперам прятаться, а артиллерия яростно била по дотам. Под прикрытием огня саперам удалось подобраться вплотную к бетонным сооружениям.

Снаряд разорвался слишком близко. Унтер-офицер Трипп, возглавлявший отделение инженерного батальона 19-й танковой дивизии, поднял ракетницу. В небо взлетела белая ракета - условный сигнал, означавший: мы достигли цели. Пушки разом замолчали.

– Пошли!

Огнеметы изрыгнули длинные струи горючей жидкости, поливая ею два дота в середине и справа. С ревом ворвалось в амбразуры пламя. Все потонуло в черном дыму. Русские не могли надеяться выстрелить из автоматов или бросить гранаты. Дот слева немцы обстреливали из автоматов, стараясь попасть в амбразуру, а тем временем ефрейтор Фогель забрался на крышу. Он сверху бросил заряд взрывчатки в амбразуру и спрыгнул назад. Раздался грохот взрыва, полыхнуло пламя, повалил черный дым.

С вторым препятствием немцы покончили аналогичным способом. Но тут из бетонного хода, соединявшего доты, вдруг застрочил пулемет, скосивший огнеметчиков справа. Трипп побежал к ходу сообщения слева и открыл огонь из автомата. Русские подняли руки, только один комиссар продолжал бросать гранату за гранатой, пока его не настигла очередь.