Вторая ошибка заключалась в технике ведения боя советских танкистов. У T-34 имелось одно очень уязвимое место. В экипаже из четырех человек водитель, стрелок, заряжающий и радист - не хватало пятого члена, командира. В T-34 командир выполнял функции наводчика. Совмещение двух задач - обслуживание орудия и контроль за происходящим на поле боя - не способствовало ведению быстрого и результативного огня. Пока T-34 выпускал один снаряд, немецкий Т-IV расходовал три. Таким образом, в бою это служило немцам компенсацией дальнобойности пушек T-34 и, несмотря на прочную наклонную 45-мм броню, танкисты Панцерваффе поражали русские машины в траки гусениц и другие "слабые места". Кроме того, в каждой советской танковой части имелся только один радиопередатчик - в танке командира роты. В результате русские танковые подразделения оказывались менее мобильными, чем немецкие.
Тем не менее T-34 оставались грозным и внушавшим уважение вооружением на протяжении всей войны. Трудно даже представить, какие последствия могло повлечь за собой массированное применение Т-34 в первые недели войны. Какое впечатление производила тактика применения немцами своих танковых частей на советскую пехоту, честно и вполне исчерпывающе описал противник Гудериана, генерал Еременко. В своих мемуарах он говорит: "Немцы атаковали крупными танковыми формированиями, часто танки несли на броне пехотинцев. Наша пехота была не готова к этому. С криками "Танки противника!" наши роты, батальоны и даже целые полки начинали метаться туда-сюда, ища убежища позади позиций противотанковых или полевых орудий, ломая боевые порядки и скапливаясь около огневых позиций противотанковой артиллерии. Части теряли способность маневрировать, боеготовность их падала, а оперативный контроль, связь и взаимодействие становились совершенно невозможными".
Еременко ясно осознавал, в чем превосходство немецких танковых войск над советскими. И он сделал правильный вывод. Еременко издал строгий приказ - связывать боем танки противника: вести по ним сосредоточенный артиллерийский огонь, атаковать с воздуха бомбами, обстреливать из авиационных пушек и, сверх всего, применять ручные гранаты и новое средство ближнего боя, получившее у немцев, а потом и во всем мире название "коктейль Молотова". У этого оружия, которое до сих пор пользуется успехом у разного рода повстанцев и мятежников, интересная история.
Случайно Еременко узнал, что в Гомеле находился склад с легковоспламеняющейся жидкостью, называвшейся КС, - смесь бензина и фосфора, с которой Красная Армия эксперементировала перед войной, вероятно, с целью получить возможность быстро поджигать вражеские склады и военные объекты. Как всегда находчивый, Еременко приказал доставить на свой участок фронта 10 000 бутылок с этой жидкостью и передать их в боевые части для применения против вражеских танков. "Коктейль Молотова" не был чудо-оружием - оно появилось в результате импровизации как следствие отчаяния. Однако очень часто оно оказывалось весьма эффективным. Жидкость воспламенялась, едва вступив в контакт с воздухом. Вторая бутылка с простым бензином усиливала эффект. Когда под рукой имелся только бензин, перед тем как бросить бутылку в цель, поджигали шнур - импровизированный взрыватель. Если бутылка попадала удачно, в верхнюю часть башни, жидкость стекала в боевое отделение или в моторный отсек, от чего воспламенялось масло или топливо. Загорались железные громады танков на удивление легко, потому что металл часто покрывал горючий налет нефтепродуктов.
Нет нужды говорить, что танковые армии нельзя остановить бутылками с бензином, особенно немецкие танки, сила которых всегда заключалась в тесном взаимодействии с пехотой, пресекавшей попытки противника уничтожать бронетехнику в ближнем бою. Для того чтобы русские могли остановить немцев, помешать им наступать через Смоленск на Москву, командованию Красной Армии требовалось большое количество живой силы и очень много артиллерии.
Поэтому советское Верховное Гловнокомандование перебросило части своей 19-й армии из Южной России в район Витебска. Выпрыгивая из кузовов грузовиков, полки красноармейцев шли прямо в бой с 7-й и 12-й танковыми дивизиями Гота. Еременко понимал, что просто медленно приносит в жертву значительную часть шести пехотных дивизий и моторизованного корпуса. Но что еще ему оставалось? Он надеялся, что так сможет по крайней мере задержать продвижение головных колонн немецкого наступления. Время - он очень остро нуждался во времени.
Но надежды Еременко не сбылись. Разведка 7-й танковой дивизии захватила советского офицера из части ПВО. При нем нашли приказ от 8 июля, из которого становились очевидными планы Еременко выгрузить дивизии 19-й армии к северу от Витебска и задействовать на узком участке земли между двумя реками. Генерал-полковник Гот принял немедленные контрмеры. Он приказал генерал-лейтенанту Штумпфу из 20-й танковой дивизии, которая 7 июля перешла на северный берег Западной Двины в районе Уллы, 9 июля наступать вдоль реки на Витебск. Тем временем 7-я и 12-я танковые дивизии теснили силы Еременко на перешейке к югу от Западной Двины. Танки Штумпфа вместе с быстро подтянувшейся 20-й моторизованной пехотной дивизией генерал-майора Цорна ударили в тыл высаживавшимся русским, посеяв хаос и панику среди красноармейцев.
Произошло это ранним утром 10 июля - на девятнадцатые сутки кампании. Этот день стал днем принятия драматического решения. Германский блицкриг находился на подъеме. Пал Псков, расположенный к югу от Чудского озера. 41-й танковый корпус генерала Рейнгардта прорвал линию Сталина силами 1-й танковой дивизии и частями 6-й танковой дивизии, а 4 июля после ожесточенного танкового боя взяли Остров. Продолжая развивать наступление, северный танковый корпус 4-й танковой группы генерал-полковника Гёпнера, силами 36-й моторизованной пехотной дивизии и частей 1-й танковой дивизии, четырьмя днями позже достиг жизненно важного пункта на пути к Ленинграду. Гёпнер приказал войскам поворачивать на северо-восток, в направлении города. Вероятно, Ленинград пал бы раньше, чем Смоленск. И если бы это произошло, Россия утратила бы свои позиции на Балтике. Северный фланг обороны Москвы оказался бы открытым. Затем началась бы гонка - кто быстрее въедет в Кремль, Гёпнер, Гот или Гудериан? Ситуация складывалась вполне обнадеживающая. Может быть, Гёпнер повторит свой варшавский триумф 1939 г., когда 1-я и 4-я танковые дивизии его 41-го моторизованного корпуса стояли к западу и югу от польской столицы уже на восьмой день после начала войны.
В трехстах с лишним километрах южнее Пскова находился Витебск, важнейший железнодорожный узел в верховьях Западной Двины и ворота к Смоленску. И Витебск пал. 20-я танковая дивизия овладела им в результате штурма 10 июля. Фанатики-комсомольцы подожгли город. Он пылал. Но танковым дивизиям Гота не требовались квартиры на ту ночь. Они просто проехали дальше, оставив позади горящий город, стремясь на восток, чтобы зайти в тыл русским в Смоленске. На участке Гудериана, где передовые части форсировали Березину в Бобруйске и Борисове, а теперь приближались к Днепру, наиболее важное решение 1941 г. также было принято 10 июля.
– Как вы думаете, Либенштейн? - обращался Гудериан к своему начальнику штаба каждый вечер, когда возвращался с передовой к себе в штаб-квартиру. - Стоит ли нам продолжать продвижение и форсировать Днепр силами одной бронетехники или лучше подождать, пока подтянутся пехотные дивизии?
Этот вопрос обсуждался в штабе 2-й танковой группы не один день. И постоянно возникал один и тот же аргумент. Пехота лучше, чем танковые полки, приспособлена для обеспечения переправ через реки. С другой стороны, прежде чем подойдет пехота, пройдет еще не менее двух недель. А какую пользу могут извлечь русские из того, что немцы полмесяца будут загорать на Березине или перед Днепром? Начальник оперативного отдела подполковник Байерлейн читал отчеты разведки о всех передвижениях противника. Там содержался ответ: воздушная разведка сообщала о продвижении в направлении Днепра крупных моторизованных соединений и новом сосредоточении войск русских к северо-востоку от Гомеля.
