Абонентам претит столь беспардонное вторжение в их личную жизнь. Они не торопятся удовлетворять праздное любопытство посторонних. Поэтому испытанным способом перехватывают инициативу.
- Ну а сам-то как?
- Я-то?.. А я... открываю Бюро Добрых Услуг, - бодро и весело, как предписано сценарием, докладывает Конрад.
- Гм... А каких именно услуг?
- А делаем всё, о чём попросите.
"Спасибо, нам ничего не надо", - говорят абоненты. Конрад знает: не совсем так, много чего надо, только не от него. Лишь один, самый откровенный, переспрашивает:
- Может, ты открываешь Бюро Добрых Медвежьих Услуг?
Круг замкнулся. "Коемуждо по делом его". Да, да, хрéновы персоналисты. по-вашему, человек ценен тем, что он есть, а не тем, что он имеет? А есть человек, милый Габриэль Марсель то, что он умеет. И имеет он - соответственно.
Ах, кабы я мог играть на бильярде или на фортеплясе... Ах, кабы я мог паять или выжигать... Ах, кабы я мог рисовать или петь - я мог бы как минимум стоически выдержать собственное одиночество, мне было бы интересно с самим собой... Ну а уж тогда...
Спросите-ка, дорогие господа персоналисты о том, что такое есть Конрад Мартинсен, у тех, кто с ним бок о бок работал, а не чаи гонял. Скажем, его коллег по лагерю коммунистических скаутов. Будут ли они вообще говорить о нём как о "человеке"?
Воспоминание 15 (11,5 лет от роду). В отряде комскаутов - 52 десятилетних егозы, 52 крикливых глотки, 104 руки (вечно чешутся), 104 ноги (каждая как на углях стоит), 52 непоротые задницы (и в каждой по шилу). Вожатый Конрад, прозванный Кротом за неповоротливость и тёмные очки (дешёвый форс) тщетно пытается выровнять шеренгу, проводя сомкнутым кулаком по гипотетической прямой, которая в идеале должна соединить 52 сопливых носа. Петушиные нестрашные выкрики сорванным голосом ещё больше дестабилизируют обстановку. Дёргая друг дружку за вихры и гомоня о всякой чепухе, детки попутно потешаются над тем, как повязан у раздёрганного вожатого скаутский галстук - не по-уставному, каким-то тройным морским узлом. И зипер у Крота от натуги расстегнулся.
Судите сами - станут ли шебутные мальчишки повиноваться Колченогому, который через раз попадает по футбольному мячу, а если вдруг случайно и попадает, то неминуем либо аут, либо пас сопернику? Косоглазому, который как однажды сел на велосипед, так сразу и навернулся в первый же овражек? Недоумку, которому цыплёнок из младшего отряда влепил мат на восьмом ходу?
А с какой вдруг радости казак-девочки будут слушаться Косорукого, который три часа точил-точил цветной карандаш, и ничего, кроме куцых обломков грифеля, в итоге не получил? Долбанутого, который, готовя отряд к смотру строя и песни, сам всё никак не мог разобраться, где право, где лево? Кривобокого, который не может удержать на бёдрах спортивный обруч больше секунды?
Другие отряды уже давно на завтраке, кашу с молоком трескают, а Конрад всё бьётся как рыба об лёд - и как об стенку горох.
И хотя построение отряда - священная мужская обязанность, не выдерживает Ирен Цише, напарница Конрада. Стройная, загорелая, непреклонная, нависает она над скаутами, как грозовая туча, и практически одним своим появлением (волейболистка, певица, рукодельница) добивается вожделенной тишины и долгожданной прямой линии.
Пятьдесят два оболтуса шествуют навстречу подостывшему завтраку, ведомые хрупкой командиршей Ирен. Позади, подтягивая молнию на штанах, а заодно и сами штаны, влачится понурый Крот.
Ясное дело, коллегам-вожатым нет резона принять в свой дружеский круг, пьянствующий и трахающийся ночи напролёт, этого рохлю, размазню, раззяву, шляпу. Все в один голос жалеют Ирен Цише - ей так не повезло в эту смену. Лучше всех жалеет по ночам вожатый старшего отряда, красавец-богатырь Михаэль. Михаэль педагогике не обучен, всю жизнь ишачил на шефствующем предприятии, но... Нарисует на земле круг, и говорит наказанному ребёнку: "Чтобы час из круга не выходил!" А сам купаться идёт, анекдоты травить. И бедный детка так целый час из круга и не ногой. А у детки-то усы пробиваются.
Какой красавец-кораблик смастерил Михаэль к "Дню Нептуна"! А Конраду задание дали всего-навсего: выкрасить этот кораблик в красный цвет. И пошёл чужой труд насмарку - стал кораблик обляпан точно кровью павших матросов. Ой, да что там... Ирен Цише, теряясь в догадках, чем же всё-таки занять "пятьдесят третьего ребёнка на отряде", однажды сказала: "Вот, приклей картиночки в стенгазете". Приклеил: пятна клея видно лучше чем картиночки.
С тех пор Ирен Цише Конрада бойкотирует, тщательно следит: только бы голос не подал, не дай Бог инициативу б не проявил. А тот всё не унимается: "Ирен, если я что-то не так делаю, давай разберёмся". Ирен который раз отвечает сакраментальной фразой: "Опять отношения выяснять? Ты вообще кто - парень или баба?"
И всё же помянем добрым словом порядочного человечка Ирен Цише: словно двужильная, безропотно тащила на хрупких плечах тяжёлый крест в лице пятидесяти трёх детей. И даже лавры срывала, сиречь переходящие знамёна. Притом - сор из избы не выносила. Заодно и Конрад почивал на лаврах, начальство его не дёргало.
А ведь в предыдущую смену, в другом лагере, Конрада с подачи прежней напарницы попросту турнули: за профнепригодность. И он тогда давай пороги обивать, чтобы получить шанс реабилитировать себя. Ещё бы - все кругом говорят, что в Стране Сволочей, где в скаутских лагерях работают сплошь непрофессионалы, доселе если кто-то и летел с работы, то только с формулировкой: "За аморальное поведение" (хотя кто же при такой нервной работе ведёт себя вполне морально)? Что ж, кто раньше упрекал Конрада в безволии, теперь хором упрекают в мазохизме.
Те-те-те! Это уже лишнее. Ведь не дай Бог сейчас вспомнится по аналогии работа в школе... Всё, поздно - на левой стене кадр: две четвероклассницы издеваются над великовозрастным мямлей с указкой. (Воспоминание 16, 8 лет от роду)... Скорее смотрим на правую стену... Мама рóдная! А там этот же персонаж ковыряет ломом между шпалами. Закон такой: сделал 25 "ящиков" (профжаргон путейцев) - можешь идти домой. Рабочий день кончается, но всё никак не выходит добить седьмой по счёту "ящик". (Воспоминание 17, 4 года от роду). Когда в кадре появляется разъярённый бригадир, Конрад оборачивается: на третьей стене всё та же мерзкая харя, готовая разрыдаться. Чин из "Загрантуриста" вне себя, мешает её с грязью: "Где вы потеряли авиабилеты? Почему дважды расплатились за ужин в "Константинополе"? Возместите убытки из своего кармана!.. Тридцать практикантов с вашего курса, вместе взятые, не опозорили наш отдел так, как вы один!.. (Воспоминание 18, 11 лет от роду). А на четвёртой стене загрохотали БэТэЭры, там про армию кино крутят... Вот здесь Конрад собирает в кулак волю и нечеловеческим усилием отключает кинопроектор. Годы службы даже для любимого фильма - табу.
Бессонное кошмарево расстилается в отблесках калорифера. Из темноты смутно выпирают вампир-этажерка и стол-тиранозавр. Шуршит и барабанит неуёмный террорист Барабашка. Под одёжной рубашкой по самой коже шныряют юркие Мурашки. Колобродит постпанковая недотыкомка Гадопятикна. Скребётся насекомый гном Скарбо, готовый из лучших побуждений впиться в согбенную выю. - Конрад по-турецки скорчился на диване, чутко внемлет шорохам бессонницы.
Конрад слазит с кровати, шлёпает к столу-тиранозавру, достаёт из его пасти маленькую свечу, чиркает спичкой. Непредсказуемо колышется трепетное пламя. Этажерка-вампир превращается в обыкновенную этажерку, на ней возлежит капитальный труд мейстера Парацельса - хорошая панацея от фильмов ужасов и глупых глюков. Конрад бережно берёт антикварный фолиант, негнущимися пальцами перелистывает ветхие странички. Нет, он не рассчитывает врубиться в тайну философского камня, не думает раздувать меха атанора. Его увлекает сам процесс плутания в лабиринтах мышления почтенного Алхимика. Зело тёмные, вельми запутанные, они уводят в царство Нонсенса, заводят в тупики Небытия, в покои тёмного, дымного, сладкого Покоя, где Не Человек может жить в мире со своими глюками, где он (минус на минус) - почти что Человек, а глюки (плюс на минус) - будто "Мелодия" Глюка.
