Любовно драпируя плечи подруги и драпируясь сама, от удовольствия повизгивая, Маргарита расщебеталась ещё пуще:
- Кайф, тепло-то как... И блохи не кусают. А за окошком дождик шуршит, так здорово... Вы любите слушать дождь?.. Такая музыка!.. Особенно когда уютно и тепло и хочется думать о чём-то приятном... Конрад, да не смотрите вы таким букой. Мороз по коже... - Маргарита плотнее запахнулась в шаль. - Анхен, я его боюсь, он такой у тебя страшный... А вы вовсе не страшный, вы притворяетесь, да?
- Оставь его в покое, - не выдержала Анна. - Он думает о судьбах цивилизации.
- Вот как? В присутствии двух младых прелестных дев забивать себе мозги проблемами злохренючих цивилизаций?
- Меня не волнуют цивилизации, - отмахнулся Конрад. - Они именно таковы, как вы изволили выразиться. В новейшей традиции принято различать между цивилизацией и культурой, - (на последнем слове - ударение).
- Слушайте, по-моему, вы просто академический сухарь. Кандидат в профессора кислых щей. Знаете что... хотите, мы вам сыграем? О! Мы так сыграем... от нашей музыки рыдают камни и каются закоренелые злодеи...
- Я не закоренелый... я перманентно каюсь, - вяло защищался Конрад.
- Так я и не говорю, что вы злодей. Просто очень много думаете. Снимаю перед вами шляпу, но вообще - думать вредно... от этого с ума сходят.
- Бородатая хохма, - поморщился Конрад.
- Нет, это вечная истина. В общем, Анхен, твой постоялец переутомился. Ему нужна музыкальная терапия. Конрад, я вижу по вашему одухотворённому лицу, что вы не против старинной музыки! Пойдёмте... - она крепко стиснула Анну. - Пойдёмте по-му-зи-ци-ру-ем!
- Что ж, - Анна высвободилась из её объятий. - У меня ритуал заведён: вечернее музицирование. Конечно, сыграем, Гретхен. Мы же тыщу лет с тобой не играли. Я только с папой сейчас разберусь...
Маргарита выставила руку в окно.
- Интересно, в Париже шум дождя такой же, как здесь? - (фи, что за дешёвая сентиментальщина...)
- Точно такой же.
- Откуда вы знаете?
- Я был там, - буднично зевнул Конрад.
- Неужели?.. Давно?..
- Семь лет назад, по приглашению.
- Как?! Ой, расскажите!.. Ой, скромник... значит, вы видели Нотр-Дам, Тур д"Эйфель, вы...
- В Париже я видел негров-альбиносов, зелёных комаров, много трансвеститов и разной хавки. А на Пляс Пигаль франков не хватило.
- Хамло вы несчастное. Может, скажете, и на Лувр не хватило?
- Да как вам сказать... Хотел отметиться. А в Тюильри пиво было дюже вкусное. Я его хлестал, хлестал, потом спохватился, а Лувр взял и закрылся. Ну, и послал я его.
- Невозможное хамло!
- Милочка, я в смысле Парижа вам не консультант. В доме, где меня содержали, кошак жил. А у меня, оказывается, на котов аллергия. Слишком поздно я въехал, в чём дело. Так что - весь в соплях лежал на диване, читал тамиздат. Книжки, за которыми в стагнацию здесь безуспешно гонялся, стояли там, никому на фиг не нужные. Вот - ворочал неизведанными пластами отечественной культуры.
- А кто у вас там?
- Брательник. Двоюродный. Деляга-аферист. Контора у него на Шан-Зелизе. Компутеры, хай кволити.
- И... а... почему ж вы там не...
- Почему не остался? Девушка, а мне, знаете, по фигу, где жить. Главное - с кем жить.
Накормив отца ужином, напоив его травами и почитав ему Библию на сон грядущий, Анна вернулась и, к счастью, прервала бесперспективный трёп Конрада с Маргаритой. Вопреки обыкновению, она не стала убирать со стола сразу по окончанию трапезы; она словно забыла про объедки и крошки, про немытую посуду и заляпанную скатерть. Слишком музыкальное настроение, видимо, овладело ею. Она пригласила Маргариту проследовать за нею в волшебную комнату, причём приглашение вроде как относилось и к Конраду. Маргарита завязала шаль узлом на груди, взмахнула руками и устремилась за Анной наверх, напевая и пританцовывая. Позади плёлся Конрад с закушенной губой и думал, как подавить одышку, которая неминуемо поджидает его на втором этаже. Анна с Маргаритой взбирались по лестнице необычайно быстро - Анна перебирала ногами, как опытный кассир купюрами, Маргарита лёгонькой серной скакала со ступеньки на ступеньку. Между прочим, напевала она что-то совсем не старинное, а модно-шлягерное, и тем отчётливей рисовалась досада на озабоченном лице Конрада.
Они пришли в волшебную комнату, и Анна включила свет. "Нет, нет, зажжёмте свечи", - скомандовала Маргарита. Анна, к пущему изумлению Конрада, покорилась. Свечи в тяжёлых резных канделябрах были зажжены, и волшебная комната погрузилась в полумрак.
Анна сняла со спинки кресла свою ритуальную белую шаль и, следуя примеру Маргариты, завязала на груди узлом. После этого столичная гостья уселась перед клавесином, а хозяйка - чуть поодаль, с виолой да гамба между ног. Конрад забился в самый угол, под книжные полки; оттуда ему были видны только вздёрнутый курносик Маргариты да правый бок Анны и её правая рука со смычком. Зашелестели нотные страницы, две музыкантши обменялись односложными репликами. Курносик дёрнулся сверху вниз, локоть - слева направо, и зазвучала музыка.
Конрад таращился на двух сногсшибательно эффектных женщин. Как баран на новые ворота - недоумевал, что вот они играют такой клёвый музон - при нём и в какой-то степени для него. И как буриданов осёл - сравнивал строгую брюнетку в белой шали с чувственной блондинкой в чёрной шали. Он тащился, торчал и улетал. Нота за нотой капали на его душевные раны, как животворный бальзам, и он хмелел без вина и отключался от воспоминаний о своих приключениях в Городе Крысожоров и от воспоминаний вообще. Он даже не чувствовал, что непроизвольно подвывает музыке - точно бальзам капал и в его больное горло, и оно ревело, как небольшой оргáн само собой. Женщины, безусловно, слышали посторонний голос, но он так органично и гармонично вплетался в звуковую ткань, что совершенно им не мешал.
Закончив играть, женщины запели старинный чужеземный мадригал, комкая концы шалей в руках, сложенных так, что казалось - они вонзают кинжалы в свои пышные сладкие груди. Или нет, наоборот - пытаются выдернуть стрелы, застрявшие глубоко в диафрагмах, пытаются, но тщетно. Чуть сипловатое сопрано Маргариты извергалось из её груди маленькими юркими капельками, а из груди Анны изливалось густое бархатное меццо широким неторопливым потоком. Текла кровь из грудей женщин, текло молоко...
- Нет, Анхен, наш мужчинка что-то совсем загрустил. Это же панихида какая-то, а нужен гром победы... бравурный марш вместо траурного. Конрад, сознайтесь, нагнали мы на вас тоски? Мне надоели кислые мины, я хочу радости! Я хочу... слышите, я хочу тан-це-вать!
И Маргарита легко и плавно закружилась вокруг Конрада, взмахивая крыльями, у которых вместо перьев были пушистые кисти.
На этот раз Анна не поддержала подругу:
- Гретхен, папа спит, - сказала она довольно ласково. - Не топай.
- Да, да... - спохватилась Маргарита. - Тогда знаете что... слушайте, а у нас есть что-нибудь выпить? Шампанского хочу! Шампанского!
- Насчёт шампанского не знаю... - улыбнулась Анна, - а рейнское вино тебя устроит? Уже, наверно, лет пять выдержки. Лежит, тебя дожидается.
- И у меня кое-что есть, - набравшись смелости брякнул Конрад.
- Чудесно! Чудесно! - пропела Маргарита. - Так давайте же расслабимся! Когда-то ещё соберёмся вместе... если соберёмся.
Клавесин откатили в сторону и сообразили на его место хрупкий журнальный столик. На него водрузили бутылки, принесённые запыхавшимся Конрадом. При свете свечи те отбрасывали на стену неестественно длинные, словно готические соборы, тени.
Бутылка рейнского осталась ещё от прежних хозяев, не дураков выпить. Бутылку водки дала Конраду Натали. Если бы жители Города Крысожоров или даже столицы оказались здесь, то просто на части бы разорвали наших героев. Сивушка-самогон - не чета кристально чистой водке, а тем паче - рейнскому.
