Однако, Конрад не радовался по этому поводу, а напротив, куксился. Во-первых, его обескуражило превращение Святая святых в распивочную. Во-вторых, именно ему - "мужчинке" - доверили вскрытие заветных пузырьков. Он вооружился ножом и штопором, минут пять кромсал пробку то одной, то другой бутылки и, наконец, с грехом пополам, откупорил, засорив ошмётками пробки живительный эликсир. Тут бы и дух перевести, но ему дали новое задание - вспороть банку консервов заморской открывалкой-вертушкой. Конрад долго прилаживался и так, и этак, но всё никак не мог найти режущую поверхность. Он чертыхался и кряхтел.

- Ну всё, всё, Конрад, будет вам паясничать, - залилась смехом Маргарита, и Конрад понял: гостья всерьёз думает, что он просто ломает комедию. Он густо покраснел и пододвинул всё консервное хозяйство Анне, которая точно знала, что никто здесь комедий не ломал. А также знала, где искомая режущая поверхность.

Конрад налил себе водки, Анне - рейнского (интересно: неужто выпьет?); Маргарита после некоторых колебаний выбрала водку и провозгласила:

- За встречу. Чтобы она была не последней.

Чокнулись. Вздрогнули. Пошло не ох как. Маргарита поспешно набила рот консервами. Анна едва пригубила из своего бокала. Конрад сразу вспомнил Дитера и поёжился.

Но через несколько минут неприятные воспоминания отодвинулись куда-то в сторону, и приятное тепло разлилось по телу Конрада. Потихоньку, рюмка за рюмкой, он приходил в свою тарелку, и ему хотелось лезть в бутылку. По крайней мере, когда пили по четвёртой, он даже произнёс тост (единственный, который знал - потому что в компаниях не бывал уже пять лет, а когда бывал, то раза два в год).

- За то, чтобы у нас всё было, - изрёк он торжественно и веско, - а нам ничего за это не было. - Он даже сорвал аплодисменты.

После пятого тоста Маргарита, румяная и сияющая, не выдержала. Забыв, что где-то неподалёку героически борется с бессонницей старый хворый Профессор, она вдруг выхватила носовой платок, резко - Конрад вздрогнул - взяла самого верха и лихо заголосила разухабистую народную песню. И было это так заразительно, что Анна подумала-подумала, а потом вдруг залпом опустошила едва початый бокал и пристроилась к Маргарите вторым голосом.

Конрад был настолько изумлён, что когда кончился этот номер программы, даже залепетал примерно такой текст: ради Бога простите, но господин Клир спит и негоже тревожить его чуткий сон. На это ему ответили примерно так: отсюда к нему звук не резонирует, физику знать надо.

- Гретхен! Ты прелесть! - отдуваясь после разудалой пляски, сказала Анна. - Конрад! У папы есть погребок... там хранятся вина. Будьте добры, принесите ещё.

Спускаясь в погребок, Конрад дважды больно стукнулся затылком, но три бутылки какого-то неведомого ему зелья обнаружил. Даже в погребке голоса двух подгулявших молодух были слышнее слышимого. Слава Богу, в этом часу ещё не ложились спать соседи - а то наверняка сбежались бы у калитки Клиров и обложили бы матом. А если бы Конрад выглянул в окно, он бы в самом деле увидел собравшуюся перед калиткой небольшую толпу любопытных: никогда ещё в этом доме так не вопили и не топали.

- Ух ты! Ах ты! Все мы космонавты! - неслось по округе.

Правда, затем пластинку переставили: сменяя друг друга у клавесина, женщины вновь запели старинные мадригалы, но на сей раз - задорные, мажорные. Застольные вакхические песни ренессансных буршей. Женщины так завелись, что позабыли и про Конрада, и про накрытый столик, как забыли про беспомощного старика за стенкой.

И увидев, что Анна с Маргаритой уже "готовы", Конрад с ходу, без проблем откупорил новую бутылку и в два счёта опорожнил её.

- Гретхен! Ты прелесть! - восклицала Анна между куплетами.

- Анхен, ещё хочу! - кричала Маргарита.

А Конрад всё наливал себе и подливал. Вкус у вина был какой-то не винный, невинный какой-то... зато по чреву Конрада разливалось уже не тепло, а прямо полымя. И огромные тени женщин махали крыльями над его головой. Перед глазами роились синие, чёрные и прочие точки, разгорался внутри священный огонь, звуки ангельских голосов долетали откуда-то из заоблачных сфер, и ещё больше хотелось... всё того же... неизвестно чего... То есть - известно чего, ещё как известно... Не чего, а - кого... Он, Конрад, охотник в джунглях воспалённых нейронов своего мозга. И не кинжалом поражает он свою добычу, его оружие длиннее и мобильнее - вон как те отточенные стрелы на стене позади поющих женщин. Волшебницы, ворожеи, кудесницы, дарующие жизнь и забирающие её... пусть в ваших грудях трепещут оперённые хищные стрелы, пусть насквозь пронзают ваши сердца, пусть змеиные головки наконечников ядовито выглянут из запорошенных роскошными волосами стройных спин. До предела натянута тетива, точно в цель направлена твоя стрела, отравленная этиловым спиртом - она всего одна у тебя, Конрад; какую из прекрасных волшебниц поразит она первой?.. Вот эту, эту, шалунью в чёрной шали. Чёрную моль, летучую мышь. Шалопутку-баламутку-тряхомудку-трясогузку-синеглазку. Буриданов осёл между Рафаэлем и сексэпилом выбирает сексэпил.

- Конрад, тащите сюда ваш магнитофон, - призывала Маргарита.

- Гретхен, может быть, не надо? - вяло противилась Анна.

...ах, Маргарита-Маргарита, мы с тобой, как вахлак и вакханка, василиск и Василиса Премудрая, вурдалак и прекрасная вилисса - в вальпургиевом танце мы закружимся с тобой в варфоломеевской ночи... вакханка, весталка, хабалка, русалка... с искринкой, с игринкой, с икоркой, привезённой тобой из столицы... Мы с тобой...

Изящный мадригал потонул в грозном брачном рёве дикого быка. Заревев, Конрад резко, со страшным усилием оторвался от стула. Его повело вперёд, он опрокинул столик и, растопырив руки, рухнул прямо на Маргариту, потому что Анна оказалась проворней и отпрянула. Мёртвой хваткой молотобойца он сдавил женщину будто железным обручем, пытаясь найти опору. Сзади, неподвластные ему, волочились ослабевшие ноги. Маргарита, стараясь удержать равновесие, сделала два шага назад, и Конрад своей тяжестью вдавил её в стену. "А-а, пусти!" - визжала Маргарита, с перепугу позабывшая весь арсенал восточных единоборств. "Маргарита, я в натуре, не Мастер, я охотник", - бормотал Конрад. Со стены посыпались амулеты, эстампы, гравюры. Затем и Конрад, и Маргарита упали и забарахтались на полу. Сверзился лук, пребольно стукнув Конрада по затылку.

Трудно сказать, чем бы это кончилось, если бы Анна не догадалась пощекотать стрелой задницу Конрада. Охальник задёргался, задрыгался и замер. Маргарита, стеная и ахая, вылезла из-под него. Её волосы превратились в банное мочало; шаль висела на ней как половая тряпка.

- Ты... я хочу тебя... - рычал Конрад, лёжа на полу ничком, слабенько шебуршась и не стесняясь в выражениях.

Анна включила свет, задула свечу, плеснула остатки водки в бокал (благо не всё вылилось на пол) и дала отхлебнуть Маргарите. Та тряслась осиновым листом и блеяла овечкой.

- Ещё, - попросила она.

- Не надо, - сказала Анна.

- Винца бы... - Маргарита потянулась дрожащими губами к бутылке, на три четверти опорожнённой Конрадом.

- Не смей. Оно перебродило.

Тут у Конрада в пищеводе произошла революция, и он принялся осквернять пол волшебной комнаты. Анна бросилась оттирать тряпкой извергнутые его организмом столичные деликатесы. Маргарита стояла отвернувшись и заливалась хохотом - не совсем истерическим. Конрад, завершив своё позорное дело, глубоко вздохнул и рьяно забарахтался, пытаясь подняться.

- Виноват-с, - сказал он, становясь на четвереньки.

- Алкаш несчастный! Вам нужно клизму ставить, - прогремела Анна. - Кто знает, сколько оно бродило? Может быть интоксикация.

- На фер, мля, скопычусь к ядрене фене и загребись, ёпсель-мопсель, - рассудительно толковал ей Конрад, семимильными шагами приходя в себя.