- Она была не похожа на проституток. Она была не похожа на обычных девок из соседних домов. Она была не похожа даже на кинозвёзд - те какие-то ненастоящие... и злые. А эта женщина пришла как из иного мира и была - подлинная. Кроме того, она была бледна и грустна и к тому же одета... как вестница смерти. У нас так никто не одевается.

Хонки Тонк выследил, куда ходит сразившая его красавица, прихватил из дома блочный лук и сделал то, что сделал. Так хорошо ему не было ещё никогда.

Кривая популярности боевиков и лент в стиле фэнтэзи, источников сексуального вдохновения для Хонки Тонка, плавно шедшая к закату, снова резко взмыла вверх.

Но вскоре по части популярности и внимания прессы с Хонки Тонком стал конкурировать безутешный, но безупречно выдержанный супруг убиенной - тоже эмигрант из Страны Сволочей, некий г-н фон Вембахер. Был он несколько моложе покойницы и весьма элегантен, даже когда угрожал самосудом мерзавцу Хонки Тонку. Благородство его осанки и чувств безотказно подкупало телезрителей и газеточитателей. Правда, скорее всего, был стимул держаться достойно и оставаться телегеничным, внутренне пылая скорбью и жаждой мщения, - гонорары за выступления в печати и по ТВ были единственным, но зато обильным источником существования для г-на фон Вембахера.

Одно из интервью с ним перепечатала маломощная газета маленького приграничного городка, где спокойствие жителей нарушалось разве что соседством огромного и непредсказуемого монстра - Страны Сволочей. Именно в этот день со стороны пограничной зоны в город вошёл измождённый, перепачканный, бородатый беглец оттуда. На его голой руке запеклась кровь - видать, бедняга побывал в передряге. Его сразу поместили в госпиталь, где извлекли шальную пулю, произведённую в Стране Сволочей, и, когда выяснилось, что он неплохо владеет местным языком, ему принесли свежие газеты. Наткнувшись на интервью с фон Вембахером, пациент сперва дал врачам заподозрить у него столбняк ввиду заражения крови, а потом всё же стал двигаться и безапелляционным, никогда не слыханным в этих цивилизованных краях тоном попросил принести ему подшивку газет за последнюю неделю.

"Интересно, - подумал Конрад. - Затеет ли он тяжбу?"

До Страны Сволочей эта информация не дошла. Так же как, понятное дело, никто в свободном мире не узнал, что где-то в захолустном дачном посёлке N-ской губернии произошло аналогичное убийство.

И хотя вести себя следовало тише воды, ниже травы, Конрад, которого охватило беспокойство и сомнения относительно успеха предприятия, не смог отказать себе в том, чтобы несколько раз послушать "Paperhouse" старинной и всеми забытой группы "Can". И даже глубоко утрамбовав магнитофон на дно рюкзака, он повторял и повторял последнюю строчку этой преимущественно инструментальной композиции:

"You just can"t give them no more..."

За забором послышался сперва еле заметный гул, постепенно он нарастал и приближался, часто разрываясь звуками выстрелов. Деревенские уже вполне отошли от вчерашней пьянки и устраивали "пробег" по посёлку: запрудив широким фронтом всю улицу, забивали насмерть всякого, кто попадался им на пути. А поскольку всякий, как правило, норовил укрыться в своей крепости, от единого вала отпадали целые струи и перекатывали через крепостные валы, добивая растерявшихся врагов в их собственных норах. Конрад этого, конечно не видел, но, вообще-то начисто обделённый даром предвиденья, - предвидел.

С лесного участка сквозь пышные садовые заросли Конраду, понятное дело, ничего видно не было. Но в сарайчике, в котором он ставил свои алхимические опыты, горели экраны, принимавшие сигналы с видеокамер - их он поставил во всех жизненно важных точках дома и участка. Эти видеокамеры он унаследовал от своего предшественника на посту полицай-комиссара. Обладающий властью обладает и средствами технического прогресса. Конрад прилип к экранам и с удовлетворением глазел на происходящее - всё складывалось по начертанному свыше сценарию.

Видел он, например, как через забор перебросили обезображенный труп Торстена. Трупов безногих инвалидов не было - знать, сделали ноги.

Горька была также участь воспитательниц детского приюта - за все избиения и унижения с их стороны бывшие воспитанники поквитались сполна. Бедных женщин форменным образом разорвали на куски, щедро удобрив обесплодевшую землю посёлка их мозгами и внутренностями. Предсмертные визги воспиталок перекрыли даже победоносный рёв ликующей урлы.

И вот - они высадили калитку и ворвалась на участок. Девять парней и шесть девиц, причём очертания у всех были примерно одинаковы. Они прямиком устремились к дому и внедрились в его недра. До обострённого слуха Конрада доходили стук опрокидываемой мебели, треск разрываемых гардин, звон разбиваемых стёкол.

И вот - они вышибли дверь в Волшебную комнату. Сейчас они почнут крушить наследие постылых тысячелетий. Они предадут огню духовные сокровища человечества, калёным железом выжгут хрупкие сколки Традиции. Они начнут писать новую традицию с себя, запустят новые хронометры, упразднят всё, к чему лично они не причастны. Они срубят двуствольную голубую ель и возведут на её месте языческое капище, где станут истово молиться Великой Непонятке.

ПОРА.

И вот с лесного участка к дому устремился встречный огонь.

И как за любимую жену, как за ребёнка-кровиночку, как за маму рóдную беспричинно трясся Конрад за целость бикфордова шнура.

- За Нагорную Проповедь! За Бодх-Гайю! За Дон-Кихота! За импрессионизм! За вещь в себе! За госпожу Бовари! За грегорианский хорал! За додекафонию! - призывал суровый и справедливый мститель Конрад Мартинсен, несущий по телеграфной жиле своё пламенное не-сущее воинство.

Урелы не сразу прикоснулись к ценностям Волшебной комнаты - вначале они вроде как оцепенели, поражённые её богатством. Но вскоре инстинкт уничтожения взял верх над эстетическим шоком. Шкафы опрокидывались, книги, альбомы, эстампы сыпались в кучу, пластинки выдёргивались из конвертов и разбивались об пол... Незваные гости прикарманивали из статуй злато, яхонты, жемчуга, выковыривали из мозаик рубины и сапфиры. Но похоже, раж вандализма у них был сильнее жажды трофеев. Пятнадцать изломанных фигур озверело состязались в своём умении крушить, рвать, топтать ненавистные им реликвии. Одна патлатая чувиха с чёрными угрями на носу даже засунула себе в рот жестяное распятие и перекусила его пополам.

Бикфордов шнур догорал... Конрад этого не видел - он накрепко прилип к экранам.

ЖАХНУЛО!

На одном из мониторов дом Клиров как бы нехотя качнулся и в мгновение ока сложился, как карточный, разбрызгивая по округе отдельные фрагменты. Истошные вопли в его нутре в одночасье стихли. Над большой кучей хлама, в которую обратился дом, витали облака пыли. Стала тишь.

Конрад триумфально взвизгнул. Сделал бы сальто назад, если б умел.

- Ваши не пляшут!!!

Не гамельнский крысолов, оружие которого - тростниковая дудочка. Саблезубый Щелкунчик, побеждающий мышей в открытом бою.

Кончился гальюнщик Конрад Мартинсен. С днём рождения, лиходей Конрад Мартинсен. Лиходейство бывает эксцитативное (привлекающее внимание), агитационное, дезорганизующее... А бывает ещё самодовлеющее - лиходейства ради, единственно оправданное, святое и согласуемое с Традицией.

Конрад блуждал по руинам, раскапывая ошмётья разорванных тел. Внутри его на дрожжах бессонной ночи и душевных напрягов искала выход наружу блевотина. Конрад предельно сощурил глаза, оставив крохотные щёлочки и наткнувшись на кровавый лоскут мяса, тут же плотно сжал веки. Цель его инспекционного обхода диктовалась возрастающим неверием в успех проведённой ликвидационной акции, вопреки очевидности. Ведь получилось...