Спина Конрада конвульсивно сжималась, ожидая, что из-под развалин вылезет некий недобиток и угостит её пёрышком. Недобиток не вылезал и пёрышком не угощал.

(Опасаться, конечно, надо было другого - появления остальных деревенских, которые разбились на мелкие группы, дабы стрелять и резать оставшихся обитателей дачного посёлка в их логовах. Не могли же они за своим людоедским делом не видеть и не слышать мощного взрыва!

Но никто не шёл. Очевидно, рассредоточившись по отдельным участкам, единая фаланга головорезов начисто утратила наступательно-поступательный импульс, и он тихо-мирно заглох в дальних закоулках. Кровососы, наверное, уже насосались крови настолько, что их не хватало ни на месть, ни на любопытство.

Впрочем, это соображения автора. Конрад ничего не соображал).

Остров Традиции стал братской могилой пятнадцати мутантов.

На развалинах обнаружился почти не пострадавший от взрыва, только слегка захватанный томик Шопенгауэра на зарубежном языке. Точь-в-точь такой же, как некогда привезённый на Остров экземпляр, которым пришлось пожертвовать ради выяснения истины. Конрад машинально прихватил находку с собой.

И ещё среди обгоревших, растрёпанных фрагментов библиотеки нашёл Конрад надорванный, мятый обрывок книги, о существовании которой он никогда не догадывался. Книга называлась "Остров Традиции" и была выпущена тем же издательством, которое значилось на титульном листе биографии Землемера. Судя по всему, незнакомая книга повествовала о приключениях некоего Конрада Мартинсена - но это был лишь небольшой клочок, пара слипшихся листов с оторванным верхом, по каковой причине нельзя было даже восстановить связь этих листов между собой. Конрад даже толком не понял, кто был сей Конрад Мартинсен по профессии - не то публицист, не то кораблестроитель - и почему вообще удостоился целой книжки. Понятно было лишь, что он был вовлечён в какую-то детективную историю с элементами "экшн" и по жизни пересекался с неким "фон В..., сыном профессора К...". И уж тем более было не докопаться, кто автор - для этого надо было по брёвнышку, по щепочке разобрать все развалины, но на это не было ни времени, ни сил.

Споткнувшись об искорёженное бревно, Конрад упал рядом с верхней половинкой угреносой герлы и, желая облегчить свои страдания, восхотел сунуть два пальца в рот, да не успел и очистился естественным путём.

- Вот тебе, бабушка, и катарсис, - удовлетворённо прошептал Конрад, стараясь не смотреть на облёванную культяпку.

Конрад убежал из эпицентра взрыва, сел на обломок, дальше всех отброшенный взрывной волной и закурил, соображая, что неплохо бы умыться.

Он обильно окропил себя водой из рукомойника, где прежде перестирал немереное количество носков, и, не оглядываясь, пошёл на лесной участок, где его ждали загодя сложенные вещи.

Глаза закрывались, уши отказывались слышать, члены млели и размягчались. Но Конраду было не до сна. Он взгромоздил на ватную спину тяжеленный рюкзак, не оглянулся даже последний раз на развалины дома и двинулся в единственном направлении, куда вещмешок подталкивал его: вперёд.

Орудуя лопатой, как посохом, Конрад покинул обесчещенный Остров, который превратился в часть морского дна. Он разнёс лопатой забор Лесного участка и устремился в неизведанное. В лес.

Конрад рвался вглубь Страны Сволочей, в самое средоточие её дебрей, в заповедную гущу её рощ и кущ. Позеленелый хмельной лес ставил Конраду палки в колёса. Коряги цеплялись за ноги, ветви хлестали по глазам, стволы долбали увесистый рюкзак. Поэтому Конрад молотил вокруг себя руками, спотыкался, падал, вновь вставал. Он продирался сквозь кусты гонобобеля, остервенело крушил лопатой заросли можжевельника, совершенно не зная, как называется сокрушаемое им.

Ринулся вверх по склону, рюкзак обременил его, он навернулся и, держа равновесие, обхватил перпендикулярное склону полуживое дерево и поднял к небу залитые грязным потом глаза, от которых будто одни белкú остались. Он хрипел, кряхтел и бормотал новоязмы, а какая-то ослепительная раскалённая сковорода рассматривала его из зенита, бесстыже навязывая, что в некоем Сионе Некто по-прежнему славен.

Оно там было пятнистое, но Конрад закрыл глаза и не заметил пятен. Резким точным рывком восстановил вертикальное положение и попёр себе дальше - напролом, сквозь бурелом, Великой Непонятке навстречу ...

Вдруг прямо под ногами Конрада что-то омерзительно шевельнулось, гадко заизвивалось, запульсировало кольцами, высунуло дегенеративную скошенную головку с немигающими, безжалостными глазами, изогнулось буквой "S", изготовилось для атаки. Он чуть было не наступил на мирно дремавшую в валежнике страшенную хозяйку здешних лесов и болот - неброско расцвеченную змеюку-гадюку, героиню его ночных кошмариков, объект его давней постыдной фобии...

О, как желал бы автор, чтобы она обвилась вокруг его ноги и ужалила его, чтобы свершилось возмездие, воздаяние, искупление... Но непослушный герой инстинктивно занёс лопату и полоснул по извивающемуся телу. Тело извернулось, изверглось, брызнуло - и пару раз сократившись, обмякло. Точно перерубленный скрученный тросс ниспал к ногам Конрада. А тот отпрыгнул от места очередного убийства и выпустил из себя последнюю порцию непереваренного ужина. Он сам извивался ужом, только со стороны себя не видел.

Держа наперевес замазанную чем-то тёмно-блестящим лопату, он продолжил путь, готовый мочить всех, кто попадётся ему на пути. В висках стучало: ему ещё много предстоит убивать. В непроглядном хаосе кипящего мозга на миг шевельнулась тыловая, полумрачная мысль: дом не построил, зрелую книгу не написал, сына вроде родил, да сам же его и пережил... так пусть хоть змею убил.

Он шкандыбал по синусоиде, стукаясь бесчувственным лбом о стволы. Его плющило и трясло. Рюкзак изо всех сил прессовал потную спину, но Конрад словно не ощущал прессинга. Он был влеком перспективой чащи, он хотел забраться в самое глухое место, где ничто не напоминало бы о сосуществовании на одной планете с живыми тварями. Особенно с людьми.

И каково же было его гневное разочарованье, когда за очередными стволами забрезжила опушка, за которой простиралось огромное невозделанное поле. То там, то тут на нём также намечались деревца, но ещё хилые, тщедушные, малорослые. И они явно не препятствовали мчащимся навстречу Конраду коням. На каждом восседало по ездоку. Допрыгался. Всадники.

Сзади был спасительный лес, но Конрад внезапно ощутил оставившее его сегодня утром чувство голизны. Он не мог двинуться с места. Он ревниво таращился на внушительных кентавров и сожалел, что его нет среди них.

Опёршись на лопату, он тупо созерцал, как ладные точёные торсы подпрыгивают на ладных точёных крупах и постепенно вспоминал, что он уже сутки ничего не ел и около полутора суток не спал... И невыносим стал рюкзак на плечах, и началось колотьё в боку и давление в груди. Он понял, что зверски устал.

Конрад плашмя опустился в траву и вытянул ноги. Стало ясно, что опять встать в ближайшее время вряд ли удастся. Во-первых, дюже тянул к земле рюкзак. Во-вторых, вообще не было сил.

А всадники приближались; Конрад уже отчётливо различал их лица. Они светились неустанностью и жаждой битвы. У каждого в руке был наган или маузер или парабеллум - Конрад плохо разбирался в оружии. А он не мог пошевелиться, даже не мог дотянуться до брошенной неподалёку лопаты.

И тут Конраду стало жалко себя.

А когда над головами всадников развернулся победный сине-коричневый флаг, на котором было изображено чьё-то до боли знакомое лицо, захотелось ревмя реветь и рыдмя рыдать.