Мирское имя Землемера, равно как и его погоняло, не упоминались в бумагах ни разу. Только однажды фигурировала некая "книга о враге правительства", изъятая у кого-то, вернувшегося из города, но и то оставалось неясным, о той ли книге шла речь, не говоря уж о том, кто был её автором. Недавняя запись о повальной мобилизации всего личного состава отделения гласила: "брошены на укрепление Восточного фронта". В списках жителей посёлка (которые давно и напрасно мечтал лицезреть Конрад) ни разу не значилось имя Алисы Клир, и о её убийстве ни разу не говорилось. Ни за прошлый год, ни за текуший. На участке проживала "Анна Клир, фрилансер" стольких-то лет от роду и - до недавнего времени - "Иоганнес Клир, пенсионер" стольких-то лет. Среди гостей участка значился некто "Конрад Мартинсен, без определённых занятий", а сведения о визитах Стефана, Маргариты, фон Вембахера вообще отсутствовали. Значит, если, по словам сторожа, кто-то и гостил на Острове до его, Конрада, приезда, то он мог элементарно не попасть в списки. И это притом, что добрая половина взрослых обитателей посёлка была внесена в перечень сексотов. Те озверело стучали друг на друга, и это был единственный луч света в тёмном царстве бездарной писанины: в этих текстах встречались такие свежие перлы великого и могучего живородящего родного наречия, как "никому на хуй не упали" и "хоть жопой ешь".

Но вот, наконец, дошёл Конрад до папок, объединённых грифом "ОПГ" - "организованные преступные группировки", и сразу стало интереснее. Стал понятен истинный размах наркоторговли, которой занимались логоцентристы, и разбойной активности эндогенной урлы. При этом и те, и другие чуть ли не поголовно числились в сексотах и регулярно плодили отчёты - в том числе, о нём, о Конраде. Правда, его насторожило то, что в текстах, якобы написанных урлой, иной раз, встречались даже запятые и распространённые деепричастные обороты, что заставляло усомниться в их аутентичности.

Однако, наиболее интересовали Конрада последние известия. Текущей весной обострилась обстановка на границе владений "дачных" и "деревенских"; даже перейдя на госслужбу "дачные" регулярно махались с "деревенскими" в разных березняках да ельниках. Статистика жертв впечатляла. Равно как впечатляло и то, что на смену павшим невесть откуда вылезали новые кадры, словно и не было в Стране Сволочей никаких проблем с чадородием.

(А хотя... Кузница кадров - сиротский приют. Там с младых ногтей клановая война идёт. Выпускники, за неимением другой перспективы, примыкают то к тем, то к этим).

В последнее время "дачные" несколько потеснили "деревенских" - у них теперь на вооружении было табельное, хорошо пристрелянное оружие. Но с уходом первых на смертный бой незнамо с кем вторые автоматически распространяли ареал своего доминирования и на дачный посёлок. Возможно, они уже здесь.

Между тем на клумбе, раскинувшейся под окнами комнаты Конрада, уже в полный рост расцвели разноцветные цветы. Цветика-семицветика среди них не было. К голубым пролескам, высунувшимся из-под земли ещё во время визита хозяев в столицу, добавились уже знакомые нам примулы, ирисы, флоксы, сигнализирующие об истечении годового цикла, о том, что время бежит не по линии, а по кругу.

И несиреневая сирень вновь источает свой аромат.

Но кое-что поменялось. Некогда Анна играла на утренней заре, аккомпанируя пташкам небесным, которые не жнут, не сеют. Нынче птички поют как прежде, но Анна предпочитает сперва жать и сеять, во саду ли, в огороде ли, а уж потом после напряжённых трудов дневных подстраивать подспущенные струны.

Маргарита сидела в ресторане. Она курила сигарету за сигаретой. К эффектной иностранке пытались подсаживаться мужчины, но она говорила: "No, gentlemen, no". Грызла чёрствый сэндвич на деньги дяди Карла и сволочного землячества. Думала о Стефане и муже.

Ресторанец был препаршивый. Толклись тут негры, клошары и новоиспечённые иммигранты. Немилосердно дули кондиционеры, и от этого Маргарита неадекватно зябла. Вся разношёрстная шатия плотоядно скользила глазами по чёрной шали, скрывавшей её точёную фигуру.

Один же из посетителей - так просто сверлил незнакомку глазами, напоминавшими раскалённые угли. На нём были однотонная футболка и линялые джинсы. Это был сексуальный маньяк Хонки Тонк. В руках у него была металлическая, замысловато изогнутая рама, а на плече висел колчан, полный стрел. Никто этому не удивлялся - в городе многие занимались спортом, чтобы продлить себе жизнь.

Как вдруг Хонки Тонк достал одну стрелу и наложил на раму, оказавшуюся блочным луком. Коротко свистнула тетива. Стрела в мгновение ока перелетела зал, извергнув фонтан брызг из груди Маргариты и фонтан визга из её горла.

Маргарита вскочила и зигзагами побежала вперёд, опрокидывая стулья. Трепыхалась окровавленная шаль. Потом Маргарита наткнулась на стойку и упала. Более не в силах визжать, она корчилась и хрипела на полу, засунув одну руку в рот и прокусив её до мяса, а другой с треском разрывая платье на груди. Когда она испустила дух, немногие, кто мог смотреть в её сторону видели, что гибельная стрела торчит чуть выше совершенно голой левой груди, лишь несколько кистей от шали касались её.

Хонки Тонка держали за руки и за ноги. В дверях показались полисмены и врач.

Всё это, правда на общем плане и не в лучшем качестве, спустя час увидели по заморскому новостийному телеканалу Анна и Конрад. Плохонький ресторанец, как и почти все общественные места за бугром, был оборудован видеокамерой. Скороговоркой верещал по-забогурному диктор за кадром. Журналисты сработали оперативно. Тем более, уже были установлены личности и покойницы, и её убийцы, который не сопротивлялся, а лишь блаженно и виновато лыбился.

Анна скрестила руки за головой и до скрипа стиснула зубы. Конрад опустился перед экраном на корточки и полушептал:

- Туфта! Постановка! У них преступности нет, так они, на потребу публике преступления инсценируют... Но... почему, почему именно этот сценарий? Как узнали?

- Это не туфта, - также полушёпотом ответила Анна. - Это судьба.

Потом она бросила руки на колени и быстро сказала.

- Неужели органы так быстро мстят?

- Пустое, - прохрипел Конрад. - У них нет мощностей для мщения. Низовая инициатива масс, - и вновь что-то забормотал.

Анна, теряя тапки, ринулась вон из телекомнаты.

Из Интернета знал Конрад, что животрепещущее отношение к Стране Сволочей за границей, на которое уповал покойный Профессор, сходило на нет - институты сволочистики один за другим закрывались, подрастающие поколения сволочной язык не жаловали, да и эмигрантские детишки учились исключительно вместе с аборигенами. Ведь эмигранты-сволочи не объединялись в землячества, каждый на свой страх и риск стремясь к внедрению и растворению, сиречь интеграции и ассимиляции. Потому и вспыхнувший было интерес к трагедии Маргариты фон Вембахер - лишь разовый всплеск накануне летних каникул.

Десять минут спустя он натянул фуфайку, обулся и выскочил за ворота, чтобы прошвырнуться по посёлку. Поверх зеленеющих дерев он увидел зарево и чёрный чадящий столб дыма прямо по курсу. Его обгоняли старухи и дети, жаждущие поглазеть на пожар. Он тоже ускорил шаг. Запах гари всё сильнее ударял ему в нос, а если бы обоняние ему не отшибло постоянное курение, он бы ощущал его уже у себя на участке.

Толпа зевак сгрудилась вокруг горящего здания, не страшась ни сыплющихся искр, ни дымных струй. Пожарных не было - в малопрестижную команду давно никто не шёл, да и местные палец о палец не ударяли, чтобы сбить пламя или хотя бы локализовать его. Вернулись изначальные времена, когда к пожарам относились как к проявлению воли Господней и никому даже в голову не приходило их тушить.