Мой же тезис, напротив, состоит в том, что целью этой войны была именно война. Ее замысел заключался в том, чтобы не дать заглохнуть идее старой войны, на которой базируется американская идентичность, чтобы показать, что старую войну можно обновить — и сравнительно безболезненно — в XXI столетии. Я не хочу намекать на то, что это была циничная манипуляция, напротив, консерваторы в администрации Буша, вероятно, верили в американскую мощь и свою миссию по распространению американской идеи. Моя основная мысль скорее в том, что они угодили в ловушку идеологии их собственного изготовления, которая находит положительный отклик у американской общественности и усиливается американскими СМИ. И можно точно сказать, что зеркальным отражением этой веры является подобная же вера среди некоторых слоев повстанческого движения, в особенности среди тех, кто охвачен идеей глобального джихада, идеей борьбы ислама против Запада.
Так была ли и есть ли сейчас некая альтернатива войне? Наиболее важная стратегия в выделенном мной типе новой войны, о чем я писала в предыдущей главе,— построение легитимной политической власти. Это столь же истинно в случае Афганистана и Ирака, как и в случаях других новых войн — и до, и после этих вторжений. Режим Саддама Хусейна был одним из самых беспощадных в мире — миллионы погибли вследствие его маниакальных иностранных авантюр, при подавлении восстаний на севере и юге и от чисток и репрессий, а также от экономической разрухи. Режим Талибана был не менее беспощадным, особенно в том, что касается его строгих религиозных запретов и его обращения с женщинами. В обеих странах было много моментов, когда сочетание внешнего давления и поддержки тех, кто находится внутри каждой страны, могло бы стать вкладом в постепенный процесс формирования открытости. Трагедия, особенно в Ираке, состоит в том, что страна вполне могла бы первой иметь свою Арабскую весну, не случись это вторжение и война.
В результате вторжений также были моменты, когда имелись подлинные шансы создать легитимные правительства. В Ираке проблема состояла в расчете на экспатриантов, роспуске армии и партии «Баас» и поглощенности узкорелигиозной политикой. В Афганистане проблема заключалась во включении в состав правительства Карзая командиров, прежде уже разбитых талибами и полностью дискредитированных. Крупнейшей неудачей в обеих странах стало отсутствие должного внимания к суждениям и рекомендациям представителей гражданского общества — не только лишь НПО, которые зачастую финансируются извне, но и целого ряда местных жителей, женских групп, студенческих групп, племенных старейшин и др. В обеих странах рядовые жители чувствовали себя маргинализированными, чувствовали, что на них не обращают внимания, так как в качестве основных собеседников для внешних участников были избраны люди с оружием. И в обеих же странах, благодаря мобилизации сторонников нерелигиозного националистического мировоззрения, могла бы развиться некая космополитическая форма политики.
Даже сегодня можно было бы исправить некоторые из этих ошибок. В Афганистане, например, реальные усилия по аресту лиц, вовлеченных в коррупционные практики, у многих из которых есть американский паспорт, или осуждение мошеннических избирательных практик было бы способом избавиться от командиров-хищников и могло бы помочь обеспечить более пригодную среду для возникновения демократии. Кроме того, в обеих странах существуют «островки цивилизованности». Повышенное внимание к этим островкам, в противоположность нанесению поражения врагам, могло бы помочь распространению цивилизованных порядков взамен хищничества.
Легитимная политическая власть зависит от безопасности. В обеих странах и силам извне, и новообразованным национальным силам безопасности необходимо понять свою роль с точки зрения того феномена, который я назвала «космополитическим обеспечением правопорядка», как того, что противоположно военным действиям. Меры по такому обеспечению должны применяться способом, отличным как от классических военных действий, так и от классических операций по поддержанию мира. В новых войнах каждая сторона нарушает законы войны и законы о правах человека. Задача легитимных сил безопасности состоит в том, чтобы защищать людей, обеспечивать общественную безопасность ради запуска политического процесса и действовать в поддержку верховенства права. Для выполнения этой роли нужны силы, включающие в себя солдат, полицию и гражданских лиц, силы, способные брать на себя различные виды гуманитарной и юридической деятельности127. Также необходимо наличие гораздо большего внимания к механизмам правосудия вообще и переходного правосудия в частности.
И наконец, должна быть, конечно, экономическая стратегия. Приоритетом здесь является создание легитимных автономных способов, благодаря которым отдельные люди и целые семьи смогут обеспечить свое существование; с одной стороны, это станет основой для расширения демократических прав и возможностей (democratic empowerment), с другой — так перед людьми откроется материальная альтернатива как преступности, так и коллаборационизму (с правительством ли до вторжения или с мятежниками сейчас). Также решающее значение имеет развитие прозрачных и справедливых процедур для распределения нефтяных доходов в Ираке. В Афганистане же необходимо развивать легитимные альтернативы наркоэкономике, возможно, через легализацию наркотиков.
В сложившемся положении тяжело быть оптимистом. Многие иракцы расценивают текущую ситуацию как более неблагоприятную, чем при Саддаме. В Афганистане продолжается эскалация мятежа и многие боятся, что после ухода американцев произойдет возврат к гражданской войне. Война против гражданского населения в Сирии и растущая конфронтация между Израилем и Ираном угрожает новой войной в регионе, и Ирак по-прежнему разрывается на части. Финансовый кризис и военные неудачи уменьшили у внешних участников склонность и заинтересованность в оказании какой бы то ни было помощи, даже той ее космополитической разновидности, которую я здесь предложила. Интровертированная политика США, по всей видимости, означает, что новая форма дистанционной войны продолжит рассматриваться как актуальная перспектива. Наверное, наиболее обнадеживающее развитие событий — это Арабская весна и тот воодушевляющий способ вернуть себе достоинство, который реализуют протестующие на площади Тахрир и в других местах, несмотря на попытки репрессивных режимов остановить их. Пример площади Тахрир отзывается и в таких местах, как Афганистан и Ирак. Возможно ли, что другие международные участники, такие как ООН или Европейский союз, смогут откликнуться на запросы гражданского общества и предложить альтернативу глобальной новой войне, близкую к тому, что я здесь обрисовала?
8. Управление, легитимность и безопасность
Либеральные авторы конца xviii-xix веков имели телеологическое видение истории. Они верили, что ареал цивилизованности с неотвратимостью расширится во времени и пространстве. В своей книге «Размышления о насилии»128 Джон Кин сопоставляет их оптимизм и пессимизм авторов XX века, таких как Зигмунт Бауман или Норберт Элиас, которые считали, что варварство — это неизбежное сопутствующее обстоятельство цивилизованности. С точки зрения этих авторов, насилие — часть человеческой природы. Цена того, что государству позволено монополизировать насилие,—ужасное варварство войн XX века и тоталитаризм.
С концом холодной войны, возможно, закончилось время этатистского варварства такого масштаба. Несомненно, угроза войны в новоевропейском смысле, и в частности ядерной войны — абсолютное выражение варварства XX века,—на данный момент отступила. Значит ли это, что насилие уже нельзя контролировать, что новый тип войны, описанный в предыдущих главах, это, скорее всего, всепроникающая, актуальная на данный момент характеристика постсовременного мира? Сегодня следствием этого тезиса является то, что уже невозможно удержать войну в географических рамках. Мирные зоны и районы военных действий существуют бок о бок на одной и той же территории. Описанные мной признаки новых войн — политика идентичности, децентрализация насилия, глобализированная военная экономика — в большей или меньшей степени можно обнаружить по всему миру. Более того, благодаря транснациональным криминальным сетям, основывающимся на идентичности сетям диаспоры, взрывному росту числа беженцев и людей, ищущих прибежища, равно как и благодаря глобальным СМИ, количество этих признаков имеют тенденцию увеличиваться. Террористические атаки в Нью-Йорке, Мадриде, Лондоне и других крупных городах, конфликты в таких местах, как Босния и Сомали, мексиканские нарковойны и даже виртуальные войны в старом стиле, ведущиеся посредством нанесения воздушных ударов,— все это является манифестацией новых типов организованного насилия.
